Подозреваемый

Кунц Дин Рей

О предмете встречи говорить Митч не мог, а потому ушел от прямого ответа:

— Я приехал поговорить с Кэти. Может, заеду завтра.

— Поговорить о чем?

Ребенок может любить мать, которая не способна на ответную любовь, но со временем он понимает, что его чувство изливается не на плодородную почву, а на камень, где ничего вырасти не может. А потом вся жизнь ребенка может определяться укоренившейся в его душе злостью и жалостью к себе.

Если мать — не монстр, если она всего лишь эмоционально не связана с детьми и

поглощена собой, если она не активный мучитель, а всего лишь пассивный наблюдатель, у ребенка появляется третий вариант. Он может даровать ей помилование, не прощая, и находит в себе сострадание к ней, осознав, что ее ограниченное эмоциональное развитие не позволяет ей в полной мере наслаждаться жизнью.

При всех ее научных достижениях Кэти ничего не знала ни о потребностях детей, ни об узах материнства. Она верила в причинно-следственный принцип взаимодействий между людьми, в необходимость вознаграждать правильное поведение, но под наградами подразумевала исключительно материалистическое.

Она верила в совершенство человечества. Полагала, что детей необходимо воспитывать в жестких рамках, из которых нельзя выйти. И все для того, чтобы дети стали достойными членами общества.

Она не специализировалась на этом направлении психологии. И, соответственно, могла бы и не стать многодетной матерью, если бы не встретила мужчину, который придерживался твердых принципов в воспитании детей и создал систему для их реализации.

Поскольку Митч не мог прийти в этот мир без помощи матери, а ее беспомощность в вопросах воспитания не вызывала у него злобы, он относился к ней с нежностью, которая, однако, не тянула на любовь и даже привязанность. На большее она рассчитывать не могла, учитывая, что сентиментальность в ней отсутствовала напрочь. Эта нежность, однако, постепенно перерождалась в жалость, которую он не испытывал к отцу.

— Ничего важного, — ответил Митч. — Поговорим в другой раз.

— Я могу передать ей твои слова. — Дэниэль следом за Митчем пересекал гостиную.

— Не нужно ничего передавать. Я оказался неподалеку, вот и заехал, чтобы поздороваться.

Поскольку ранее подобного нарушения семейного этикета никогда не случалось, его слова Дэниэля не убедили.

— Что-то тебя тяготит.

«Думаю, ограничение информации, поступающей в мозг посредством органов чувств, скажем, на неделю, проведенную в учебной комнате, позволит избавиться от этих тягот», — хотелось сказать Митчу.

Но он улыбнулся и сказал другое:

— Я в порядке. И все у меня хорошо.

Но Дэниэль, который совершенно не разбирался в чаяниях человеческого сердца, обладал удивительным нюхом на финансовые проблемы.

— Если речь о деньгах, ты знаешь мою позицию.

— Я пришел не за ними, — заверил его Митч.

— Первейшая обязанность родителей, какой бы вид животных мы ни взяли, научить потомство самодостаточности. Дичь должна научиться убегать,

хищник должен научиться охотиться.

Митч открыл входную дверь.

— Я — самодостаточный хищник, Дэниэль.

— Хорошо. Рад это слышать.

Он одарил Митча улыбкой, и тому показалось, что маленькие, неестественно белые зубы отца стали заметно острее с того момента, как он видел их в последний раз.

На этот раз Митч не смог заставить себя улыбнуться в ответ, даже для того чтобы окончательно развеять подозрения отца.

— Паразитизм, — продолжил Дэниэль, — не характерен ни для Homo sapiens, ни для любого вида млекопитающих.

Пожалуй, немногие дети могли услышать такую фразу от одного из своих родителей.

На крыльце Митч обернулся:

— Передай Кэти привет.

— Она будет поздно. Они всегда задерживаются, когда к ним присоединяется эта Робинсон.

— Математики, — пренебрежительно бросил Митч.

— Особенно эта.

Митч захлопнул дверь. Спустившись с крыльца и отойдя на несколько шагов, обернулся. Внимательно оглядел дом, понимая, что, возможно, уже никогда его не увидит.

Он не только жил здесь, но и учился с первого по двенадцатый класс. И большую часть своей жизни провел в этом доме, а не вне его.

Как всегда, его взгляд остановился на одном окне второго этажа, которое закрывалось ставнями изнутри. Окне учебной комнаты.

Теперь, когда дети покинули дом, для чего родители использовали эту комнату?

Дорожка огибала дом, вместо того чтобы вести прямо к улице, и когда Митч опустил глаза, то оказался лицом не к двери, а к одной из двух стеклянных панелей, которые располагались по обе стороны от нее, и увидел отца.

Дэниэль стоял перед большим зеркалом, разглядывая свое лицо. Поправил седые волосы. Протер уголки рта.

Митч понимал, что подсматривать нехорошо, но не мог отвести глаз.

Ребенком он верил, что у родителей есть секреты, и он, вызнав их, сможет освободиться. Дэниэль и Кэти, однако, знали, как хранить секреты, если они и были, всех держали на расстоянии вытянутой руки.

В холле Дэниэль большим и указательным пальцем ущипнул левую щеку, потом правую, чтобы придать им румянца.

Митч подозревал, что отец уже и забыл о его появлении в доме, благо приходил он не за деньгами.

В холле Дэниэль вертелся перед зеркалом, словно гордясь шириной плеч, узостью талии.

И как легко было представить себе, что отец, стоящий между зеркалами, не отбрасывал тысячу отражений, как Митч, потому что был не человеком, а призраком.

Глава 18

В 5.50, через четверть часа после прибытия к дому Дэниэля и Кэти, Митч уже отъехал от него. Повернул за угол, быстро миновал полтора квартала.

До наступления темноты оставались еще добрых два часа. Если бы кто-то ехал следом, он бы без труда смог заметить «хвост».