Подполковник Ковалев
Шрифт:
Вере претило местничество тех офицерских жен из военных городков, что будучи «подполковницами», чурались общаться с «лейтенантшами» и поглядывали на них сверху вниз. Для нее главное было — хороший ли это, интересный ли человек? Она охотно дружила с молоденькими «офицершами», обсуждала с ними фасоны платьев, делилась опытом житейским, и, как чуму, обходила обывательниц. Терпеть не могла, например, мадам Градову именно за приверженность той к сплетням, накопительству, обожествлению вещей. Но зато как весело было на «ковалевских вечерах». Вера охотно пела, танцевала, играла на пианино, была неистощима на выдумки.
— Володя, есть у тебя солдат Дроздов?
— Из Таганрога? — удивленно посмотрел Владимир Петрович.
— Да…
— Есть…
— Ну как службу несет?
— А почему тебя это интересует?
— Моя подруга Женя — помнишь, я с ней в Сочи познакомилась? — его заводская воспитательница.
— А-а-а… Солдат как солдат.
— Ничего, если Женя как-нибудь к нему приедет?
— Что же здесь такого? Матери приезжают…
— И у нас остановится?
— Да пожалуйста… Буду рад.
— Он ей шлет такие письма: «С горячим армейским приветам к Вам и массой наилучших пожеланий… Я жив, здоров, самочувствие хорошее, чего и Вам желаю…» На конверте печатными буквами выводит: «Шире шаг, почтальон!», а послания заканчивает неизменной строчкой: «Жду ответа, как соловей лета».
— Да уж ничего не скажешь — соловей, — усмехнулся Владимир Петрович.
— А вот от нашего Ковалева-младшего давно вестей нет, — с тревогой сказала Вера.
— А ты бы хотела получать письма каждый день? — резонно возразил Владимир Петрович. — Парень осваивается в новой обстановке.
…Около месяца тому назад Ковалев пробыл сутки в Минском суворовском училище. Уж очень просила об этом Вера. Он сел в свою «Волгу» и повел ее на Минск. В пути был привал, а утром, оставив машину на стоянке, Ковалев подходил к длинному светло-серому зданию в центре города.
Сюрприз ждал Ковалева при знакомстве с воспитателем Петра. Им оказался капитан артиллерист Федор Григорьевич Атамеев, который поступал в их суворовское в год выпуска Ковалева.
Атамеев высок, крупные черты лица его резко очерчены. Рубленным подбородком, прядью, опадающей на лоб, он похож на Маяковского. А голос у Федора Григорьевича негромкий, речь медленная. К такому несоответствию не сразу привыкнешь, первое время кажется: сдерживает себя человек.
После артучилища и командования батареей потянуло Атамеава сюда, воспитывать суворовцев. Мастер спорта, альпинист, он мог бы возглавить в военном округе, как ему и предлагали, службу военного туризма, это подполковничья должность. Но Атамеев отказался…
— Ну, как мое чадо? — спросил Ковалев у Федора Григорьевича, когда они сели в одном из пустующих классов.
— Акклиматизируется… Есть в нем военная закваска… Пойдет… Вы не хотели бы посмотреть наши кабинеты, пока рота возвратится со стрельб?
— Конечно, хочу…
Атамеев начал с кабинета физики. Здесь распределительный щит, телевизор «Горизонт», собранный самими ребятами, электронный осциллограф. Капитан, словно бы мимоходом, но с явным удовольствием, включал механизм, опускающий шторы, прикасался к киноаппарату, приподнимал механизированную указку.
— Подводка электропитания к каждому столу… Пульт управления с радиоподключением…
Они зашли в лингафонный кабинет, где обычно проходили уроки иностранного языка: магнитофоны, устройства для двухсторонних переводов и коррекции разговора, озвученные диафильмы, записанные тексты… Пульт преподавателя.
— Как усваивают? — спросил Ковалев.
— Отменно, — кратко ответил Атамеев.
Они снова возвратились в пустой класс, сели за стол друг против друга.
— Тяга в суворовское усилилась… — сказал Атамеев.
— А то, что вы теперь принимаете пятнадцатилетних с восьмиклассным образованием, осложнило или облегчило работу?
— И то и другое. Решение поступить в суворовское стало осмысленным… Дисциплина — выше, чем в наше время. — Скупо улыбнулся, глаза его потеплели. — За первый год не успевают созревать круговая порука, умение лукавить, лавировать… А второй год уже выпускной — не до того. Труднее же прежнего потому, что только за два года надо преодолеть и тепличность, и психологически подготовить к службе в совершенно определенном роду войск. Да и приходят с почти сложившимися характерами… А предупреждать, как вы знаете, легче, чем переделывать…
Лагеря у нас не столько оздоровительные теперь, сколько воинские. Марш-броски… Военно-инженерная подготовка… Связь… Но есть и такие предметы, как этика, эстетика. А принципы воспитания все те же: учить — доверять — проверять — поощрять… Избегать морализирования… Главное — положительные примеры.
Атамеев достал из полевой сумки книгу Зорина «Опыт воспитания суворовцев». Ковалев увидел ее впервые.
— Помните, был у нас начальником политотдела? — спросил Атамеев.
— Еще бы не помнить! — Владимир Петрович полистал книгу. — Нет уже Степана Ивановича в живых…
Они помолчали. Раздался электрический звонок. Атамеев вышел ненадолго из класса.
— Сейчас Петр ваш придет. Увольнение даем ему до вечера.
— Не многовато ли?
— Наверстает…
Через полчаса Ковалев с сыном вышел из ворот суворовского училища.
Петр очень вырос, возмужал, в уголках губ его появились темные волоски, голос ломался.
Они вошли в парк, остановились у канала.
— И в какой род войск ты надумал идти? — спросил отец.