Подросток. Исполин. Регресс. Три лекции о мифологических универсалиях

Баркова Александра Леонидовна

О третьем аспекте мировой оси я скажу достаточно кратко. По мировой горе и по мировому древу написано более, чем много. Вы это найдете у самых разных авторов, пишущих по мифологии, это все без проблем совершенно. А вот третий, причем самый распространенный тип воплощения мировой оси в литературе вообще не отображен. Это мировой исполин. Но прежде, чем отвечать на вопрос: «Почему этот образ не отображен в нашей науке?», мы с вами должны коснуться следующего, очень важного аспекта. Мы с вами привыкли понимать слово «миф» в древнегреческом значении, где слово «миф» – это сказание, но когда мифологическая наука стала развиваться, то слово «миф» изменило и расширило

свое значение. Как вы понимаете, когда мы видим какое-нибудь сорокатысячелетней давности изображение толстой обнаженной женщины, сидящей, положивши руки на головы двух хищных животных, – это, безусловно, миф о Богине-Матери, которая связана с хищными зверьми, в частности. Но сказания у нас здесь нет. Или же, когда мы сегодня говорили о праздновании 7 ноября в Советском Союзе, то это, безусловно, тоже миф. Это миф о, в первую очередь, светлом будущем, светлом завтра, коммунистическом, за которое боролись наши деды, и так далее. Но воплощался этот миф через парад, салют, просмотр фильмов о революции. То есть через действия, через ритуал. Словом, я сейчас вас подвожу к тому, что миф – это не сказание, это не текст, это представление. И это представление может быть выражено любым или несколькими из трех способов: повествовательно, то есть миф в прямом смысле слова как текст, изобразительно и ритуально.

Так вот, возвращаясь к исполину. В каких мифах повествования фигурирует мировой исполин, кроме Атланта? Здесь проблема. Я вам назову еще парочку, а вы мне – ни одного. Но штука в том, что мировой исполин бешено, широко представлен в изобразительных мифах, мифах изображения.

И тут я прекращу дозволенные речи, потому что по исполину нас ждет отдельная лекция. И это прекрасно, давно пора!

Совсем уже телеграфным стилем последний момент, который я не могу не озвучить. Когда я была хорошей девочкой-студенточкой, писала свой замечательный диплом. Диплом был, действительно, замечательный, потому что в 1993 году, когда я начала читать лекции по мифологии, у меня на основе диплома читалось пять лекций. Сейчас, когда я в последние годы в УНИКе читала свой курс, у меня на основе диплома читалось три с половиной лекции. Действительно, был замечательный диплом, было такое дело. Но и коррективы в него, знаете ли, за двадцать с лишним лет надо бы внести. Так вот, когда я была хорошей девочкой-студенточкой и начинала преподавать по первым годам, у меня был прекрасный раздел, запомните и запишите: «Эволюция мифологического мышления». После того, что я сказала сегодня, у вас уже нет желания записывать заголовок, потому что вы уже знаете, что мифологического мышления нет. Но, как уже сказала, была хорошей вчерашней студенточкой и я цитировала великого классика нашей науки, человека, действительно, в высшей степени выдающегося, но человека, который иногда писал нечто более советское, чем научное, отчасти под давлением, а отчасти потому, что мыслил категориями тогдашней науки, – это Алексей Федорович Лосев. Так вот, я его цитировала. Цитировала, что мир архаического человека – это какое-то бушующее море чудес, в котором нельзя найти никаких ориентиров или хотя бы твердых контуров, в котором все построено на неизвестно каком превращении неизвестно каких вещей. Цитата, согласитесь, божественно красивая, поэтому я ее запомнила наизусть. Я ее из года в год читала с листа, а потом уже читала без листа, а потом я начала задумываться и перестала ее читать, потому что я поняла, что Лосев делает очень грубую ошибку. А потом я снова стала цитировать, но уже с разбором ошибки Алексея Федоровича. В чем штука? Итак, некое бунтующее

море чудес, в котором нельзя найти никаких ориентиров или хотя бы твердых контуров, в котором все построено на неизвестно каком превращении неизвестно каких вещей. Мы с вами только что, как танк в болото, вписались в тождество мировой оси и мировой ограды. Это вещи абсолютно разные. Но, как квинтэссенция мира своего, они в конкретных текстах оказываются тождественны: герой идет к краю мира и видит там мировую ось. Почему оказывается возможно это превращение центра в границу? Почему они оказываются отождествлены? И то и другое семантически и символически являются квинтэссенцией порядка. Понимаете, где ошибка Лосева. Со стороны – чушь собачья! как так: есть центр круга, есть окружность, и говорить, что это одно и то же, – фигня полная. То, что я некультурно называю «фигня полная», это ровно то самое, что Лосев называет, как интеллигентный человек, «неизвестно какое превращение неизвестно каких вещей», оно же «бушующее море чудес». Если постороннему человеку сказать, что мировая ось и мировая ограда – это одно и то же, у него это вызовет резкое отрицание, выражаясь деликатно. Это человек, который находится вне системы. Мы с вами сейчас благодаря этой лекции заглянули внутрь системы. И в какой ситуации гора может играть ту же роль, что и река, мы с вами уже поняли. Для нас это превращение не «неизвестно какое».

Берем другой пример. Тоже советский. Мы рисуем эмблему газеты «Да здравствует советская пионерия» и выбираем кучу вариантов этой эмблемы. Пионер под салютом, пионерка под салютом, пионерский значок, пионерский галстук, костер, горн-барабан… Старшее поколение подскажет, что использовать, например, красный флаг как таковой или красную звезду как таковую нельзя, потому что красный флаг и красная звезда – это символы вообще советского строя, а не пионерии конкретно. То есть когда мы внутри системы, то оказывается, что для нас пионер и пионерка (то есть мальчик и девочка), отряд пионеров (сиречь группа детей), костер (плазма, вообще-то говоря), горн, барабан (музыкальные инструменты), галстук (кусочек алого шелка), значок (металл-эмаль), они все будут символически, семиотически равноценны. Несмотря на то что мы с вами прекрасно отличаем мальчика от девочки и их обоих от горящего костра. Пока это понятно.

Продолжаем дальше. Если мы будем говорить о культе, например, громовержца у индоевропейцев, то мы скажем, что дуб как растение, особенно вековой дуб, топор как оружие, кабан как зверюшка, кабаний клык, гроза как явление природы, дождь, который, кстати, в четверг, потому что четверг – день громовержца, это все явления для нас будут равноценные. И, как вы понимаете, на уровне встречи в лесу со зверюшкой есть большая разница между кабаньим клыком, который ты на шее носишь, и кабаном, который тебе сейчас этими клыками брюхо пропорет. То есть в практике кабана от кабаньего клыка человек прекрасно отличает, но в ритуале носить кабаний клык или есть кабанятину, как другой ритуальный акт, – это явления равноценные. И вот тут вот, скажем, дуб у нас подойдет, а ясень, естественно, не подойдет, то есть ясень не входит в культ громовержца. Логика, по которой дуб подходит, а ясень не подходит, – это логика изнутри ритуала, вернее сказать, это не столько логика, сколько система отбора. То есть то, о чем пишет Лосев, «неизвестно какое превращение неизвестно каких вещей», это именно взгляд науки конца XIX – начала XX века. В конце XX века мифологическая наука от этого высокомерия слегка ушла и стала приближаться к несколько большему реализму.

Конец ознакомительного фрагмента.