Подруга моей дочери
Шрифт:
— Мне надо идти, — говорю тихо и, подхватив свои сумки, делаю шаг к выходу. Делаю и замираю, потому что там стоит он. Приблизиться к нему — страшно, эта близость из тех, что забирает у меня все силы, высасывает волю.
— Отойди, пожалуйста, — произношу, набрав в грудь воздуха. Антон качает головой.
— Сонь, давай поговорим. Дай мне шанс объясниться.
Я вздергиваю брови в удивлении. Объясниться? Все-таки усмехаюсь.
— Ты достаточно объяснился в клубе, Антон. Не думаю, что готова еще раз слушать все это.
Он как-то
— Я ошибся, Сонь. Очень крупно. Думал, ты….
– теперь он набирает в грудь воздух, громко и протяжно выдохнув, выдает: — Думал, ты меня предала.
Я смотрю на него в недоумении. У меня в голове не складывается никакой картинки, которая могла бы связаться воедино с его словами. Я? Предала?
— Не понимаю, — произношу, хмурясь, он вздыхает.
— Я был полным идиотом, — говорит Антон. — У нас с Олегом произошла одна история, и он хотел мне отомстить.
Он говорит дальше, а я слушаю, приходя в еще большее недоумение. Рассказывает о наркотиках, о фотографии, сделанной Женей, и о роли самой подруги в этом всем. Информация падает мне на плечи, прижимая к земле. Я кидаю сумки на пол и сама опускаюсь за ними. Закрываю лицо руками, пытаясь осознать все произнесенное. Господи, какая же я дура! Я считала Олега хорошим, а он все это время вел хитрую игру, расставлял игроков на поле, чтобы в подходящий момент сыграть против Антона, поставить ему шах и мат. Но я еще полбеды, вот Женя! Как же я могла упустить это из вида? Ведь я замечала, что с ней что-то не так, что она часто грустит, что переживает. И про Ярослава отнекивалась, а ведь сама регулярно куда-то уходила… Но Олег… На него я даже подумать не могла.
А я тоже хороша! Даже не заметила, что стала участником заговора. Мной крутили и вертели, как хотели. Все.
Я слышу шаги, оторвав от лица ладони, смотрю на Антона. Он осторожно опускается передо мной на колени, заглядывая в глаза.
— Сонь, я знаю, что это сложно, но все же прошу простить меня. Я был полным мудаком и думал только о себе.
Некоторое время мы опять зависаем, глядя друг на друга. Где-то далеко появляется навязчивое желание протянуть к нему руку, погладить его щеку. Но я гашу его на корню.
— А Лиля? — спрашиваю вместо этого и добавляю тише: — Я видела, как вы целовались.
Антон опускает голову, выдыхая.
— А то, что было после, ты видела? — снова упирается в меня своим взглядом, невозможно родным, но теперь уже таким далеким.
— Ты бы еще тройничок мне предложил, — усмехаюсь, выстраивая защиту. Надо держаться отстраненно, грубо. Потому что боль внутри разрастается все больше.
— Между нами ничего не было, — произносит Антон почти по слогам. — Она меня поцеловала, а я дал ей от ворот поворот. Она мне не нужна, Сонь. Мне никто не нужен… Кроме тебя.
От последних слов ведет, словно кислород перестал поступать в мозг, тело немеет. Хочу посмотреть в его глаза и боюсь. Боюсь сдаться в их плен. Потому что, как это ни прискорбно, я не знаю, готова ли сейчас
У Антона в жизни все просто, слишком просто: есть только черное и белое. И он запросто может пихнуть человека из одной категории в другую. Практически шутя. Так и меня ведь он то клеймил продажной девкой, то хотел получить, то выбросил за борт. И даже если я поверю сейчас его словам, это вовсе не значит, что через месяц не буду собирать свое сердце по осколкам в очередной раз. Если конечно, мне хватит сил этот второй раз пережить.
— Сонь, дай мне шанс, — он словно чувствует, что внутри меня сейчас происходит борьба. Берет мои руки, сжимая, смотрит в глаза:
— Я наделал слишком много ошибок, Сонь, я знаю. И никакие оправдания не помогут их загладить. Никакие слова. Но…
Я резко встаю, и он теряется, не ожидая этого, замолкает. Беру сумки, ловя его недоуменный встревоженный взгляд. Антон вскакивает следом за мной. Молча смотрит, щурясь.
— Мне нужно время, Антон, — говорю ему, — чтобы все обдумать. Потому что сейчас я не уверена.
Молчу, собираясь с силами, словно пытаюсь самой себе дать надежду. Это всё слишком сложно. Боль никуда не исчезает: будто противоядие ввели, но яд уже подействовал, и с этим ничего не поделать. Время не отмотать, прошлое не вернуть.
А в голове уже застряли его слова: я нужна ему. А что нужно мне? Я очень хочу снова верить. Так сильно, насколько понимаю: всё изменилось. В голове хаос, слишком яркие воспоминания недавнего прошлого размазывают беспощадно: в роковой момент, когда на кону разыгрывался билет пусть и в хрупкое, но возможное будущее — один из нас шагнул назад. А может быть, мы оба?
Лиля его поцеловала, он позволил, допустил. Он всё равно соврал. Он поверил Олегу.
Изменилось бы что-нибудь, если бы я понимала, в чём тогда обвинялась? Выслушал бы он? Поверил? Не могу сказать наверняка, но боюсь, ответ был бы неутешительным. Слишком легко Жуков сбрасывает людей со счетов. Но все же ставлю себя на его место.
А я? Я бы поверила, если бы он объяснил тогда про Лилю?
Мысленно усмехаюсь. Поверила бы даже в чушь. Я ждала его объяснений, сообщения, телефонного звонка. Чего угодно.
Что было бы, если бы Женька не рассказала ему правду?
Это был бы конец. А сейчас? Конец? Начало? Что?
Антон терпеливо ждёт, пока я разглядываю его, замирает в ожидании моих действий.
В груди расползается тревога: хочу прикоснуться к нему, снова ощутить вкус его губ, прижаться и почувствовать то, что испытывала совсем недавно. Ещё немного, и я сдамся, поэтому, не мешкая, разрываю зрительный контакт и обхожу Антона, быстро направляясь к выходу.
— Сонь, — окликает Жуков, когда я уже готова открыть дверь. В его голосе столько отчаяния, что внутри всё скручивается в тугой узел. Берусь за ручку и замираю, закусывая губу. Слышу его шаги, чувствую, как он приближается.