Подсадной кролик
Шрифт:
— Лучше, конечно, развязать, если вас это не затруднит. Только в тюрьму я не пойду, — предупредила я следователя.
— А уже и не надо! — успокоил он меня. — Благодаря вам мы перекрыли канал поставки оружия в Чечню и раскрыли оба убийства. Так что я вроде бы должен благодарность вам объявить!
— Это, конечно, здорово, но лучше бы президент меня поблагодарил, — пробормотала я, освобождаясь от пут.
При упоминании о главе государства Владимир Ильич вопросительно посмотрел на моих боевых товарищей.
— Это у нее бывает, — поспешно оправдал меня Ромашка, — не обращайте внимания — мания величия, что ж поделаешь!
— А можно вместо благодарности я этого, — мотнула я головой в сторону Рыжова, уже одетого в наручники, — ударю?
— Валяй, — разрешил следователь и отвернулся.
Я подошла к Гошке.
— Вот и все, Иуда! Надеюсь, в тюрьме тебе несладко придется. Предателей там тоже не любят! — с этими словами я залепила одноклассничку звонкую оплеуху, — чтоб ты сдох, зараза!
Гошку увели.
— Евгения... м-м...
— Андреевна, — снова подсказала я следователю, удивляясь его забывчивости.
— Ну да, я помню. Сейчас мы с вами немножко побеседуем, а потом ваш жених отвезет вас домой.
— Кто? Жених? Это который? — приоткрыла я рот от удивления.
— Ну, это вам лучше знать! А по мне так оба хороши! — Владимир Ильич хитро подмигнул.
Мы гуськом поднялись из подвала в зал, и там под протокол мне пришлось давать на этот раз действительно чистосердечные показания. Рассказав обо всем, включая Гошкину исповедь, я умолчала лишь о деньгах, найденных в тайнике. Бес попутал, не иначе! Во время рассказа следователь пытался сохранить серьезность, но все-таки иногда его прорывало, и он издавал странные звуки, которые можно было принять и за сдерживаемый смех, и за кряканье селезня, подзывающего утку. Серьезные мальчики в камуфляже тоже старались — им по долгу службы положено хранить серьезность. Но, видимо, мой рассказ их заметно веселил, потому что то и дело раздавалось какое-то хрюканье. Не выдержали все на том эпизоде, когда я рассказывала о голых ногах Ромашки и искусственных ягодицах, сооруженных из подручного материала. Веселое ржание прорвалось неудержимо. Стоял и хмурился только Алексеев, но потом и он присоединился к хохочущим.
Вытерев проступившие слезы, Владимир Ильич отпустил нас на все четыре стороны, пожелав на прощание спокойной жизни и семейного счастья. С огромным облегчением мы покинули «Голубую креветку». Мне не терпелось узнать, каким образом меня так вовремя спасли и кто из присутствующих здесь мужчин претендует на роль моего жениха.
Через некоторое время я, отмытая до скрипа и благоухающая ароматами Франции, сидела в собственной квартире. На коленях вальяжно развалился Монморанси, вернувшийся на привычное место, а отважные герои, то и дело перебивая друг друга, рассказывали нам с котом обо всем, что предшествовало моему чудесному вызволению из подвала.
Ромашка был немало удивлен, когда они приехали к Мишаниному соседу-следователю. Этим самым соседом и оказался дорогой Владимир Ильич. Моментально вникнув в суть происходящего, Владимир Ильич мобилизовал оперативную группу и направил ее в «Креветку», а сам вместе с ребятами помчался на дачу. Прибыв на место, они увидели пустой дом и следы недавнего боя. Уже догадываясь, что меня похитили, они с пристрастием расспросили Степаныча. Тот храня достоинство красного партизана, рассказал, как отстреливался, как держал оборону и попал в плен. Затем дедок попенял членам боевого отряда за столь длительное их отсутствие вместе с танком во время битвы. Не дослушав старика, группа спасения ринулась в «Голубую креветку», где и застала меня на пороге смерти. Объявив устную благодарность героям, я приступила к выяснению второго вопроса, терзавшего мою нежную душу:
— Ну-с, голубчики, а теперь признавайтесь, чья это я невеста? Кто из вас осмелится отнять у меня самое дорогое — свободу?
Голубчики, явно тоскуя, уставились в пол. Видимо, после расправы с Рыжовым они не решались со мной связываться.
— Чего молчите, как архиерей на приеме? Сами знаете, чистосердечное признание смягчает вину.
— А ты драться не будешь? — с опаской поинтересовался Ромка.
— Посмотрим, — хмуро пообещала я.
— Ну, ты же помнишь, Женя, — начал Алексеев, — ты же сама говорила, мол, подумаю, когда раскрою преступление! Вот я и решил... Выходи за меня замуж, Жень?
«Чего парня-то тиранишь? Не видишь, что ли, любит он тебя? Выходи за него, и точка!» — прошелестел кто-то знакомый внутри меня.
— Здрасте, проявился, наконец! Где ж ты раньше был, интересно знать? Бросил меня в такую нелегкую минуту! — обрадовалась я возвращению внутреннего голоса.
— Да не бросал я тебя, Женя, все время рядом был, — округлил глаза сосед.
— Это я не тебе, Ромка, голос у меня вернулся.
Настала очередь удивляться Мишке. Он обалдело переводил взгляд с меня на Ромашку, не в силах произнести ни слова.
— Не обращай внимания, Миша, — махнул рукой жених, — она все время с ним разговаривает. Я привык уже. И что советует тебе твой голос?
— Да как тебе сказать...
Апрель выдался солнечным и теплым. Гибель нашего мэра в конце марта уже забылась. Обыватели, конечно, жалели его. Говорили, что он собирался на лечение за границу, но по пути в аэропорт его машина взлетела на воздух. Все, кто находился внутри, погибли. Но я-то знаю, что именно послужило причиной гибели главы нашего города!
Легкая зеленая дымка еще не распустившейся листвы окутывала деревья и кусты. Воробьи оглушительно чирикали, играя, наверное, свои птичьи свадьбы. Молодая сочная травка вовсю тянулась навстречу солнцу. Короче, природа просыпалась после зимней спячки и бурно готовилась к весне.
Я нежилась в постели, размышляя: пора вставать или можно еще поваляться? Настойчивый звонок в дверь прервал мои размышления. Зевая на ходу, я поплелась открывать.
— Женька! Ты почему еще спишь? — на пороге стоял сосед, одетый в строгий черный костюм, и громко возмущался: — Мы же сегодня женимся, забыла? Я всю ночь готовился! У нас через два часа сочетание, а ты еще не одета!
— Так ведь, Рома, это еще через два часа! Я бы еще полчасика повалялась... — я снова зевнула.
Всю ночь мне снилась предстоящая свадьба, и в связи с этим я ужасно не выспалась. Когда Ромка уговорил меня выйти за него замуж, я настояла на том, чтобы никакого шума-бума не было. Ужасно не люблю все эти торжественные попойки. Еще больше мне не хотелось чинно сидеть за столом, слушать напутствия и целоваться по сигналу «Горько!». Мама с папой, конечно, долго не соглашались, настаивая на том, что выдают замуж единственную дочь и хотят, «чтобы все было, как у людей». В конце концов, я пригрозила, что передумаю, и они согласились на все.