Подставные люди
Шрифт:
— Я не знал, что в Денвере смог, — поделился я своими впечатлениями с Падильо. — Они что, импортируют его из Лос-Анджелеса?
— Нет, выращивают свой, — ответил Падильо. — Теперь этим занимаются все кому не лень.
Как только мы вошли в здание аэропорта Степлтон, по громкой связи объявили: "Мистер Квинт Смит, вас просят подойти к стойке "Юнайтед эйрлайно.
— Может, вас двое? — спросил я Падильо.
Тот покачал головой. Повернулся к королю и Скейлзу.
— Сядьте, — он указал на два стула. — Не двигайтесь, —
— А кто тебя вызывает?
— Кто-нибудь от Бурмсера.
— Что мне им сказать?
— Ничего. Только слушай.
Я кивнул и зашагал к стойке «Юнайтед эйрлайнс», где блондинка с посеребренными ресницами мило мне улыбнулась и сказала, что два господина ждут меня в зале для почетных гостей. Она объяснила, как туда пройти, а, переступив порог, я без труда нашел тех, кто вызывал Падильо. В строгих костюмах-тройках, с аккуратными прическами, естественно, при галстуках. И направился прямо к ним.
— Времени у меня мало. Закажите виски с содовой.
Один из них, курносый, со светло-голубыми глазами, посмотрел на маленькую, четыре на пять дюймов, фотографию, которую держал в левой руке.
— Что-то вы не похожи на мистера Смита, приятель.
— Я — его посыльный.
— Мы бы предпочли переговорить с ним, — вмешался второй мужчина. Покрупнее первого, выше ростом, с карими глазами и носом, чуть свернутым влево от удара то ли кулаком, то ли бейсбольной битой. Оба еще не разменяли четвертый десяток.
— Мистер Смит занят, а меня по-прежнему мучает жажда.
Высокий посмотрел на своего напарника, вновь на меня.
— Вы — Маккоркл?
Я кивнул. Он протянул руку, и я полез во внутренний карман за бумажником. Доставал я его медленно. Работали они у Бурмсера, и мне не хотелось заставлять их нервничать. Из бумажника я достал мое водительское удостоверение с цветной фотографией и отдал ему. Он глянул на фотографию, на меня, опять на фотографию. Вернул мне удостоверение и подозвал официантку. Та подошла, мило улыбнулась.
— Одну порцию виски и два бокала кока-колы.
Мы сели за столик, помолчали, пока официантка не обслужила нас. Я тут же схватил бокал и одним глотком ополовинил его. Они к своим не притронулись.
— Мы слышали о вас, — прервал молчание курносый. — Говорят, вы из любителей. А на настоящие дела не годитесь.
— У меня одно желание — держаться от ваших дел подальше. Так что передать мистеру Смиту?
— У вас возникли осложнения в Нью-Йорке, — теперь заговорил высокий.
— Да уж, — кивнул я.
— Они не смогут сохранять подробности в тайне больше сорока восьми часов. Так и скажите мистеру Смиту.
— Хорошо.
— И за эти же сорок восемь часов надо полностью вывести из игры Крагштейна и Гитнера.
— Вывести из игры? — переспросил я. — Как это?
Они переглянулись, а затем курносый наклонился ко мне.
— Убить.
— Однако.
— Вы все поняли?
— Чего уж тут
— Какое? — спросил высокий.
— Что будет, если через сорок восемь часов они останутся на поле?
Поднялись они синхронно. Наверное, отрабатывали столь четкое взаимодействие. Курносый одарил меня ледяным взглядом.
— Что будет? Будут приняты все необходимые меры. Так ему и передайте. Все необходимые меры.
Я наблюдал, как они уходят, допивая виски. Подошла официантка, и я заплатил как за себя, так и за молодых людей. Когда я вернулся в зал ожидания, Падильо стоял у стены, в десяти футах от короля и Скейлза.
— Что им надо?
— Они хотят, чтобы в течение сорока восьми часов Крагштейн и Гитнер отправились на тот свет. Особенно Гитнер.
Падильо посмотрел на меня, затем устремил свой взор на виднеющиеся в широких окнах горы.
— Думаю, все это не займет столько времени, — похоже, обращался он не ко мне.
Глава 16
Мы ехали всю ночь, так что Калифорнию король увидел лишь на заре, когда мы прибыли в Сан-Диего. Зато ему удалось полюбоваться Большим Каньоном по пути из Денвера в Лос-Анджелес, ибо пилот облетел его и прочитал пассажирам небольшую лекцию об этом удивительном геологическом образовании. Король жадно ловил каждое слово. Что касается самого каньона, король пришел от него в полный восторг и, как, впрочем, и все остальные, охарактеризовал его как великолепный.
В аэропорту Лос-Анджелеса мы взяли напрокат «форд-галакси», и Падильо сел за руль, заявив, что город он знает лучше меня. Стемнело еще до того, как мы добрались до Вентура, а потому он неправильно прочитал надпись на указателе, и нас занесло на автостраду, ведущую в Санта-Монику, так что нам пришлось ехать через Малибу и Топанга-Бич. Дорога изобиловала поворотами, спусками и подъемами, но доставила королю несказанное удовольствие, потому что ему нравилось смотреть на океан.
Проехав Санта-Барбару, мы съели по сэндвичу, а заодно сменили спустившее левое переднее колесо. На эти дела у нас ушло часа полтора. Потом мы с Падильо поменялись местами и двинулись дальше, останавливаясь каждый час, чтобы выпить чашечку кофе. Ехал я осторожно, не превышая положенных шестидесяти миль в час. Король и Скейлз после Санта-Барбары заснули.
Наверное, у каждого человека есть родной город, и я должен считать таковым Сан-Франциско, хотя не могу сказать, что мы питаем друг к другу теплые чувства. Я родился в старой Французской больнице на Десятой улице и вырос в районе Ричмонд, где селились люди с достатком, среди которых, кстати, было много русских. Жили мы на Двадцать шестой улице, в двух кварталах к северу от парка Золотые ворота. Как-то раз мы с Фредль провели в Сан-Франциско неделю, и я показал ей дом и округу, где я жил до того, как поступил в школу Джорджа Вашингтона и ушел в армию.