Подставные люди
Шрифт:
— Нет.
— Если б он не придавал значения такому давно вышедшему из употребления понятию, как месть, нас бы тут не было. Это же не убежище, — имелся в виду мотель. — Ловушка. В Сан-Франциско полно укромных местечек. Он бы без труда нашел одно или два.
— Почему вы прямо не сказали об этом?
— Потому что я еще более консервативна, чем он.
Она повернулась и начала подниматься по лестнице. А я, обогнув бассейн, в котором никто не плавал, направился в номер на первом этаже, чтобы разрядить свой револьвер в Гитнера
Месть, думал я, войдя в номер и бросив ключ на письменный стол, возможно, вышла из моды, но по-прежнему движет людьми. Тихая, покорная жена может со злобным смехом плеснуть уксуса в лицо Другой Женщины. Пятидесятилетний бухгалтер — улететь с деньгами ночным самолетом в Рио, представляя себе физиономию хозяина, который утром откроет сейф, чтобы выдать сотрудникам месячное жалованье. А добропорядочный гражданин вполне может прогуляться к своему «шевроле», достать из багажника дробовик и, вернувшись в ресторан, разнести голову официанту, вывернувшему блюдо с подливой на новое платье его жены.
Эта разновидность мести основывалась на ярости, которая, разогретая до нужной температуры, могла заставить человека совершить любой, сколь угодно глупый поступок, но для него самого кажущийся абсолютно логичным и справедливым. Даже размозжить голову шестимесячного младенца о стену, потому что он не переставал кричать.
Но в действиях Ванды Готар и Падильо спонтанность, не говоря уже о ярости, начисто отсутствовала. К мести они подходили бесстрастно, хладнокровно расставляя ловушку, в которой сами являлись приманкой. И я порадовался, что мстить они собираются не мне.
Я поставил кресло у окна, плеснул в бокал виски из бутылки, купленной в Лос-Анджелесе, погасил свет и опустился в кресло. Вход в мотель лежал передо мной, как на ладони. Я даже достал из кармана револьвер и положил на столик рядом с креслом, чтобы при необходимости быстро схватить его и разрядить во врага.
Примерно через час я потянулся к телефону и попросил телефонистку коммутатора соединить меня с номером Падильо.
— Ты кое-что забыл, — заметил я после того, как в трубке раздался его голос.
— Что?
— Волшебные очки. Сквозь туман ничего не видно.
— Это точно. Ты — местный. Когда он поднимется?
— Только не ночью.
— Это нам на руку.
— Как так?
— Крагштейн, возможно, не захочет ударить в тумане.
— Специалист у нас ты.
— Я просто стараюсь думать, как Крагштейн.
— Это трудно?
— Не очень, если у тебя гадливый склад ума.
— Ты хочешь сказать, что он заставит нас бодрствовать всю ночь, а ударит утром, свеженький и полный сил, когда нам придется щипать себя, чтобы не заснуть.
— Возможно, он надеется, что мы будем рассчитывать именно на это.
— С такими мыслями мы потеряем бдительность.
— Особенно в
— То есть при любом раскладе нам придется бодрствовать.
— Совершенно верно.
— Всю ночь.
— Всю ночь. Какая у тебя видимость?
— Одну минуту, — я выглянул из окна. Над бассейном разглядел свет в номере, который занимали король и Скейлз. Занавеси были опущены, и я не видел, чтобы за ними кто-то двигался. Возможно, король и Скейлз уже заперлись в ванной.
Я вновь поднес трубку к уху.
— Если подъедет патрульная машина, я увижу, что это полиция, но не более того. Видимость, по моим прикидкам, сорок процентов, и продолжает ухудшаться.
— И какой она станет?
— Я не синоптик.
— Выскажи свое некомпетентное мнение.
— Хорошо. Через час я не смогу разглядеть даже бассейн, который лежит под окнами.
— О Господи, — выдохнул Падильо. Помолчал, прикидывая варианты. — Их надо бы покормить.
— Не забудь про наемников.
— Ладно, я позвоню в бюро обслуживания и закажу гамбургеры и кофе. Их принесут тебе и Ванде. А уж ты отнесешь еду королю и Скейлзу. Если туман после ужина не рассеется, мы с тобой переберемся в номер короля, а Ванда спустится ко мне.
— Хочу внести уточнение.
— Какое?
— Мне гамбургер с луком.
Официант, юноша с грустными глазами, принес гамбургеры и кофе.
— Знаете, как они это называют? — он заговорил первый, хотя я и не спрашивал, что его гложет. — Учеба на работе. Я должен пройти все ступени.
— Гостиничного бизнеса? — поинтересовался я, наблюдая, как он ставит поднос на телевизор.
— Они называют это подготовка управляющих мотелями. В службе занятости твердят, что это очень перспективная профессия. Я тут уже три недели и еще ничему не научился.
— Это плохо, — пожалел я его. — Сколько с меня?
— Шесть гамбургеров и три кофе. Двенадцать долларов и восемьдесят шесть центов, включая налог.
Сумма показалась мне чрезмерно высокой, но спорить с официантом не имело никакого смысла. Я протянул ему три купюры по пять долларов, и он начал обшаривать карманы в поисках сдачи. Нервно хохотнул, даже сумел покраснеть.
— У меня нет мелочи, — и такая печаль звучала в его голосе, что я едва не погладил его по головке, лишь бы он не заплакал.
— Я в этом не сомневался.
— Я могу сбегать за ней.
— Не надо. Кстати, если вам надоела эта работа, в Лос-Анджелесе есть неплохие актерские школы.
Его это заинтересовало.
— Вы думаете, меня возьмут?
— Учиться — нет, но вот учить, вполне возможно.
После его ухода я переложил свою порцию на тарелку, а поднос с остальным отнес королю и Скейлзу. Постучал в дверь три раза, громко объявил, что я — Маккоркл. Услышал, как отодвинули засов, а потом Скейлз трижды заставил меня назваться, прежде чем повернул ключ в замке и открыл дверь.