Подставные люди
Шрифт:
Окон я не обнаружил, но их могли скрывать тяжелые портьеры из настоящего шелка, висящие вдоль двух стен. Понравился мне и большой барельеф, возможно, украшавший в свое время могилу Рамсеса VI, и голова Клеопатры, достойная Британского музея. Обстановку дополняли несколько удобных кресел и огромный стол, за которым стоял необъятных размеров мужчина. Доктор Асфур мог бы похудеть на сто пятьдесят фунтов, и этого никто бы не заметил. Таким же толстым был и король Фарук.
— Вы, должно быть, мистер Падильо, —
— Остальное — эстонское, — Падильо пожал протянутую руку. — Мой партнер, мистер Маккоркл.
— Шотландец? — рука Асфура оказалась на удивление маленькой, хотя и пухлой.
— Есть немного. А также англичанин и ирландец. Все перемешалось так давно, что теперь уже и не узнаешь.
Он указал на кресла.
— Присядьте, господа.
Сам доктор Асфур садился очень осторожно, словно сомневался, а выдержит ли его вес массивное кресло. Он крепко взялся за подлокотники, а уж затем опустился на сиденье.
Я прикинул, что ему лет сорок, максимум сорок пять. Впрочем, о возрасте толстяков судить особенно сложно. Его большая голова сидела на коротенькой шее, крючковатый, тонкий нос резко выделялся на круглом лице, с губ не сходила улыбка, и перед нами постоянно сверкали его белые зубы, а темные глаза, похоже, не упускали ни единой мелочи.
— Родился я, как вы, наверное, уже догадались, в Египте. Но принял американское гражданство, — он помолчал. — Так вы приехали из Вашингтона. Отдохнуть или по делам?
— По делам, — ответил Падильо. — У нас с мистером Маккорклом ресторан в Вашингтоне.
— Правда? Мне частенько приходится бывать в этом городе. Как он называется?
— "У Мака", — ответил я.
— Рядом с Коннектикут-авеню?
— Совершенно верно, — подтвердил Падильо.
— Хотя там я ни разу не обедал, мне его рекомендовали. И человек, который рассказывал мне о нем, был в полном восторге. У вас действительно превосходный ресторан?
— Во всяком случае, получше многих, — Падильо относился к тем, кто считает совершенство недостижимым. — Когда речь заходит о ресторанах, такие эпитеты, как превосходный, нужно употреблять крайне осторожно.
Доктор Асфур согласно покивал, пригладил венчик черных волос, окружавший его обширную лысину.
— Так чем вызван ваш приезд в Сан-Франциско? Вы ищете нового повара? Или метрдотеля? — ответить он нам не дал. — Нет, с этим вы бы не пришли в «Арабский рыцарь». Вы, разумеется, отметили, что это не первоклассный ресторан, — и он одарил нас очередной улыбкой.
— Мы думаем о расширении нашей фирмы. Уже побывали в Нью-Йорке и Чикаго. Теперь хотим ознакомиться с Лос-Анджелесом и Сан-Франциско.
— Города с процветающим ресторанным бизнесом, — доктор Асфур покивал, одобряя наш выбор. — Но я все-таки
— Мы также ищем одного приятеля, — добавил я.
— Приятеля?
— Со Среднего Востока. Из Ллакуа.
— Нам сказали, что выходцы со Среднего Востока отдают предпочтение вашему ресторану, — уточнил Падильо.
— Из Ллакуа, — задумчиво протянул доктор Асфур. — Редко кто заглядывает сюда. И то обычно проездом. Им всегда чего-то надо. Бесплатный ужин. Или ночлег, — он пристально посмотрел на нас. — Иногда и убежище.
— Вы им помогаете? — полюбопытствовал Падильо. Доктор Асфур достал из коробочки на столе толстую сигару, неторопливо раскурил ее.
— Я не всегда хозяйничал в ресторане. В Александрии я был врачом. Позвольте отметить, хорошим врачом. Возможно, слишком хорошим. Мне пришлось эмигрировать. Сюда я приехал в надежде продолжить врачебную практику. Но не получилось. Причина тому — невероятная глупость моих коллег из Ассоциации американских врачей. Мне не разрешили практиковать в Соединенных Штатах, пока я не сдам никому не нужные экзамены. Мой рассказ не наскучил вам?
— Отнюдь, — заверил его я.
— Короче, я отказался выполнить эти требования и начал делать аборты. Это были самые счастливые, и наиболее прибыльные, годы моей жизни, — он помолчал, наверное, перебирая их в памяти один за другим. С нескрываемым удовольствием. — Состояние мое росло, но со временем, спасибо местным властям, мне пришлось бросить это дело. Ныне я управляю рестораном да помогаю арабам, у которых возникли определенные сложности.
— И делаете это из сострадания? — спросил Падильо.
Доктор Асфур печально покачал головой.
— Боюсь, что нет, сэр. Желание служить людям уступило другим чувствам. Более низменным. Жадности и, — он похлопал себя по громадному животу, — ...обжорству. Ныне все услуги я оказываю только за деньги.
— Вы помогли этим вечером низкорослому, лысому толстяку из Ллакуа? — прямо спросил Падильо.
Доктор вздохнул.
— Память у меня стала слабовата.
Падильо достал бумажник и положил его на край стола.
— Это лекарство всегда мне помогает, — кивнул Асфур.
— Сколько?
Доктор неопределенно махнул пухлой ручкой.
— Сначала я разожгу ваше любопытство. Чтобы вы стали щедрее. Его сопровождал англичанин, худой, высокий мужчина.
— Продолжайте, — вырвалось у меня.
— Им требовалось убежище на ночь. И на раннее утро. Я подумаю, эти сведения что-то да стоят.
— Сколько? — повторил Падильо.
— Скажем, сто долларов?
— Пятьдесят.
— Хорошо, пятьдесят.
Падильо вытащил из бумажника купюру в пятьдесят долларов и пододвинул ее к доктору. Тот радостно улыбнулся.