Подвенечный наряд телохранителя
Шрифт:
Альберт пропустил этот непонятный намек мимо ушей. Довольный, как мартовский кот после прогулки, он нацепил на толстое запястье часы, демонстративно неторопливо положил в карман портсигар. А потом весьма галантно встал и картинно наклонился над Катей, округлив руки в приглашающей на танец позе.
– Я прошу вас, милая барышня. Ну, неужели же вы мне откажете?
Она не отказала – и негромкая музыка, которая вдруг стала струиться непонятно откуда, словно ее источали сами стены, стала обволакивать ее и шептать что-то малопонятное и оттого еще более заманчивое… А рука, прикосновение которой за сегодняшний вечер уже несколько раз заставляло трепетать Катино сердце, крадучись перемещалась от плеча
– Мы еще увидимся, хочешь? – прошептал он ей в самое ухо, так, что волосы, наверное, щекотнули губы.
– Не знаю.
– Да ладно, я же вижу – хочешь… Я позвоню. Телефон не забудь оставить.
– Я… – И она замолчала.
Теперь, после вот этого вопроса, совсем, казалось бы, простого и даже очень естественного вопроса – «оставишь мне свой телефон?», – она поняла, что ничего больше не будет, никакого продолжения, и сегодняшний вечер, возможно, станет лучшим из того, что с нею когда-нибудь произошло…
– А ты классно танцуешь, – заметил Альберт.
Катя знала это про себя: чувство ритма и музыкальность были у нее врожденными.
– Я провожу тебя до дому. Или подвезу, если ты далеко живешь. Можно?
– Что?.. Нет! – крикнула она. И остановилась, отбросила его руки.
– Ты что? Да ты меня неправильно поняла, сестренка! Честное слово, только подвезу, и ничего лишнего!
– Нет!
– Да ты что?!
Но она уже бежала, бежала вдоль расставленных, утопающих в полумраке столов пустого зала, мимо зеркал и мраморных фонтанов, бежала туда, в темноту! Сзади крикнули: «Стой!» – раздался грохот, что-то упало, ее догоняли. Отчаянное желание скрыться – нельзя, никак нельзя позволить ему разоблачить свой позор! – придало сил, Катя подхватила длинный подол платья, побежала еще быстрее, молясь только об одном – чтобы не упасть, не растянуться здесь, посреди зала, а ведь она могла грохнуться прямо на ковровые дорожки, потому что ничего не стоило переломать ноги – ведь на ней по-прежнему были туфли на непривычной шпильке!
Раз, еще раз – и туфли были скинуты на бегу, теперь она бежала босиком, в одних чулках. Проскочила зал, холл, миновала оранжерею и выскочила, наконец, на боковую лестницу и остановилась, прижав руки к бухающему сердцу. Спокойно, спокойно. Тихо, тихо. Здесь ее никто не найдет. Ведь это даже не та лестница, на которой Альберт ее увидел в первый раз. Как здесь тихо. И темно.
– Эй! – гулко позвали из темноты. – Ты что, малахольная? Ты где? Эй!
Катя старалась не дышать.
– Ну, ты даешь. Весь вечер от тебя сюрпризы. Где ты, эй! Ох, черт, так и не спросил, как тебя зовут. Выходи!
«Тихо, тихо. Только спокойно. Сейчас он уйдет».
– Ну и черт с тобой!
Послышались шаги, они стали удаляться. «Вот и все», – подумала она, бессильно роняя руки.
Но утром…
– Ну, наконец-то! Вот ты где! Ну, здравствуй, беглянка! Не убежал беглый заяц от серого волка – настиг я тебя!
Она едва успела выйти на свой рабочий пост и даже еще не успела узнать этот голос! И даже удивиться не успела, не успела и осознать, что происходит, ровным счетом ничего не успела понять, а знакомые руки уже обнимали ее, крепко стискивали голову, плечи, и губы ее вмиг были закрыты крепким и жадным поцелуем!
Ведро и швабра покатились по ступеням.
– Брось все, брось! – жарко шептал Альберт. – И пойдем со мной, пойдем… Ты все равно пойдешь, потому что, если не пойдешь, я тебя просто похитю… похищу… Унесу!
«Ах, пропади оно все пропадом!.. Разве мне есть что терять?..» – пронеслась в голове последняя мысль. И с этой минуты Катя просто перестала себе принадлежать.
Они куда-то
– Ты же меня не бросишь сегодня? – спросил он, внезапно остановившись. И впервые за все время, что Катя его знала (ах, целых два дня!), выглядел смущенным и по-детски растерянным.
– Нет, но… что я должна сделать? – растерялась Катя.
– Поедем со мной! Подожди! Это не то, что ты подумала! Нет, я не предлагаю тебе руки и сердца. Потому что… Ну, в общем, есть причины, по которым я сделать этого не могу. Но я могу сделать для тебя другое, и от этого «другого» будет совсем не меньше, а даже больше пользы, чем если бы ты вышла за меня замуж! Послушай, я могу сделать из тебя звезду. С твоими данными у тебя это получится. Дело не только в твоей красоте, нет, все это время я наблюдал за тобой – как ты держишься, как двигаешься, как ходишь – и вот что скажу: шарм, грация, умение подать себя – в тебе это врожденное, уж не знаю, откуда и почему в твоих Больших Щавелях вырос такой лебедь, как ты, но у тебя талант, девочка! Ты станешь звездой подиума, и я тебе в этом помогу! Вернее, мы оба поможем друг другу. Я – сделаю из тебя известную на весь мир манекенщицу и модель, ты – принесешь мне часть своих денег и славы, потому что я, и только я, стану твоим продюсером… ну, как, согласна?
– Да, – просто ответила Катя. Разве она могла долго раздумывать?
И Альберт просветлел лицом.
– Хорошо. Тогда…
Он усадил Катю на скамеечку, прямо под шелестящим кленом, который шумом своей листвы будто аплодировал будущей Катиной славе, и вдруг встал перед ней на одно колено.
– Хотел сделать это еще с самого утра, да все не подворачивалось случая, – сказал он, опустив руку в объемный карман своей пижонистой куртки. – А сегодня решил: не буду ждать никакого случая, просто возьму и отдам тебе…
– Что? – распахнула она глаза.
– А вот, – и он извлек из кармана ярко-красную туфельку на длинном каблуке-шпильке. – Ты позволишь?
И, наклонившись к Кате, он бережно надел туфельку на ее ногу.
– Ничего не понимаю…
– Разве не узнаешь?
Прищурившись – на лакированной «лодочке» играли солнечные блики, – она смотрела на туфельку и, конечно, сразу же ее узнала.
– Да это же… Постой-постой! Это же те самые туфли, которые я потеряла, когда бежала сломя голову из ресторана, в котором на меня устроили дурацкий спор?!
– Верно. Ты сбежала, я бросился за тобой – так не хотелось тебя терять, – но не догнал. Зато подобрал туфлю, просто так, на память. Ты поразила мое воображение.
* * *
– Что ж, красивая история, – согласилась я, когда девушки, в последний раз щебетнув, уставились на меня во все глаза, будто ожидая, что я сейчас расплачусь над судьбой Золушки из Больших Щавелей, чья жизнь оборвалась так трагически и нелепо.
Но, будучи человеком практичным, слезы лить я не стала, ограничившись вопросом: