Подвешенный чулок
Шрифт:
Я хлопнула в ладоши, чтобы погасить свет, и он не сопротивлялся, и не пытался включить его, когда я медленно сняла свою пижаму, и потянула его на кровать.
Его голое тело рядом с моим, он смотрит мне в глаза, я чувствую кольцо, которое он надел на мой палец и прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать слезы. Я даже не раздумывала над ответом, когда он спросил, выйду ли я за него, ответ вырвался сам, когда я посмотрела на него. Больше всего на свете я хотела, чтобы это было настоящее предложение, не просто, чтобы заставить мою маму замолчать.
Он твердый и тяжелый между моих бедер, потирается членом об меня, и я стону от удовольствия.
— Все хорошо, я в порядке, — я наконец-то отвечаю Сэму, пробегая руками по его волосам, в то время как он держится надо мной. — Мне просто нужен ты.
Без слов, он медленно входит в меня. Я отказываюсь закрывать глаза, желая запомнить его в этот момент. Ощущение его, наконец-то находящегося внутри меня, несравнимо с тем, что я когда-либо представляла. Наши прошлые разы были сексуальными, быстрыми и бешеными, а сейчас все медленно, стабильно и идеально. Не менее сексуально, просто легко и… идеально.
Я оборачиваю ноги вокруг его бедер, пятками упираясь в его зад, чтобы толкать его глубже. Он начинает двигаться, полностью выходя из меня, и сразу же медленно скользя обратно, пока наши бедра не ударяются друг о друга. Мы движемся в идеальной гармонии, раскачиваясь, цепляясь друг за друга, и шепча слова удовольствия, я уже на грани, гораздо раньше, чем я готовилась, но неспособная остановить свое освобождение, которое проноситься через меня, потому что он так хорошо узнал мое тело, за такой короткий период времени. Я кончаю с ним внутри меня и смахиваю слезы, уткнувшись лицом в его шею, на случай, если они вырвутся. Когда он чувствует, что я кончаю, то быстро следует за мной, двигая бедрами быстрее, пока его освобождение не накрывает его. И он все еще во мне, шепчет мне на ухо мое имя и говорит, как хорошо и идеально я ощущаюсь, и как сильно он любит чувствовать, как я кончаю.
— Это тупость, — я тихо объясняю в темной комнате.
Мы оба все еще голые и наши тела сплетены вместе под одеялами, мы лежим лицом друг к другу.
— Это не тупость, просто ответь на вопрос, — он отвечает, прижимая меня плотнее к себе.
После лучшего секса в моей жизни, я больше всего хотела признаться в вечной любви к этому мужчине и выставить себя посмешищем, поэтому я благодарна за то, что он спросил меня, почему я сказала ему, когда мы познакомились, что не люблю Рождество, несмотря на то, что у меня такое тупое имя. В конце концов, это отвлекло мой разум от осознания того, что завтра он уезжает.
— Я объяснил свою глупую причину, почему я никогда не желаю Счастливого Рождества, ты можешь объяснить мне чуть лучше, почему ты не любишь праздники, —добавляет он. — То, что я недавно увидел, не учитывая
Я вздыхаю, убирая голову, чтобы посмотреть на тень его лица.
— Это тупость и ты подумаешь, что я глупая, — говорю я ему.
— Валяй, — рычит он.
— Ладно, — выдыхаю. — Я полагаю, для взрослых веселье заканчивается. Да, моя семья так не считает, они украшают дом так, будто самого Санту стошнило на все вокруг и это мило и все такое, но просто уже все совсем не так, как было в моем детстве. Нет волнения в ожидании того, чтобы мельком увидеть Санту или чего-то подобного. Волшебство просто… ушло. Нечего больше ожидать, но есть счета, которые нужно будет оплатить, когда Рождество закончится и бардак, который ты должен убирать, когда все разойдутся. Дерево завянет, чулки запакуются, и ты вернешься к своей обычной, скучной жизни без блеска и магии.
Я останавливаюсь, понимая, как смешно звучу.
— Я знаю, что звучу, как неблагодарная стерва, но я ничего не могу поделать с этим, — я вздыхаю. — У меня замечательная семья и с ними все гораздо веселее, но думаю, я просто скучаю по волшебству детства.
Сэм упирается подбородком в мою макушку и мягко проводит кончиками пальцев по моему позвоночнику.
— Любимое воспоминание из детства, вперед, — он внезапно говорит.
Я улыбаюсь, наперед зная, о чем я ему расскажу.
— Поездки к бабушке в канун Рождества, когда Николас и я были маленькими, — я быстро признаюсь. — Мы забивали машину подарками и едой для нее, и ехали двадцать минут до ее дома по проселочным дорогам. Моей любимой частью всей ночи было смотреть в окно с заднего сидения вверх на звёздное небо, пытаясь увидеть следы огней от саней Санты. Был один дом, в нескольких милях от дома бабушки, тот дом был моим самым любимым. У них не было безумного освещения, у них были только светящиеся белые деревянные сани и восемь северных оленей на лужайке перед их домом и северный олень впереди был с красным мерцающим носом. Мой папа кричал, когда мы подъезжали к этому виду: «Смотрите! Мы поймали Санту в саду!» Мы с Николасом подпрыгивали вверх-вниз на заднем сидении, сходя с ума.
Я заканчиваю рассказ с улыбкой на лице, понимая, что я впервые вспоминаю это без грусти, и я знаю, что это из-за мужчины, который обнимает меня.
Что, черт возьми, я буду делать завтра, когда он уедет?
Внезапно в дверь стучат, и я вздыхаю в грудь Сэма, задаваясь вопросом, почему, черт возьми, все мои хорошие моменты всегда прерываются.
— Эй, ребята, — тетя Бобби громко шепчет через дверь. — Белочка в свитере у вас в комнате?
Я отворачиваю голову от Сэма и шепотом кричу двери, чтобы никого не разбудить в доме.
— Тетя Бобби, завязывай с экстази и иди спать!
— Хорошо. Понятно. Вас понял. Конец связи, — она говорит мягко сквозь дерево. — Но если вы увидите белку в свитере, скажите ему, он задолжал мне пятьдесят баксов.
Я поворачиваю голову обратно к Сэму и располагаюсь на его груди, пока он поворачивается на спину, смотря в окно через нас на мягко падающий снег. Кольцо на моем пальце блестит, ловя свет рождественской ели, и я закрываю глаза, смотря на него последний раз, надеясь, что завтра Санта привезет мне немного чертового мужества, чтобы сказать Сэму, что я не хочу, чтобы он уходил.