Подвешенный чулок
Шрифт:
— Определённо не гей.
Тихий шёпот с другой стороны комнаты врывается в моё перевозбуждённое сознание и, несмотря на то, что язык Ноэл всё ещё у меня во рту, а её тело так сильно прижато к моему, что я чувствую все её потрясающие изгибы, моё либидо как будто окатили ведром холодной воды. Последний раз скользнув по её языку и дав понять, что это ещё не конец, я возвращаюсь на землю, вспоминая, что у нас есть зрители, медленно разрываю поцелуй и смотрю ей в глаза. Они закрыты, губы влажные и припухшие, но всё ещё приоткрыты в ожидании, когда я вернусь и продолжу.
— Думаю, вам уже достаточно зернистого творога моей
Глаза Ноэл распахиваются и щёки заливаются румянцем, когда её отец ругает меня, стоя рядом с нами, сердито постукивая ногой по полу.
Убрав руки от её лица, я отступаю, надеясь, что тусклое освещение скроет массивную эрекцию в моих джинсах.
— Реджи, перестань быть кокблокером [6] , — смеётся тётя Бобби. — Отойди и дай Ноэл, и её парню, не гею, уйти в кроватку. У неё есть подарочек, который нужно открыть.
6
Кокблокер — человек, намеренно или случайно появляющийся в самый неподходящий момент сближения двух людей с целью помешать — прим. переводчика.
Глаза всех присутствующих обращаются на мою промежность.
Спасибо тусклому освещению.
Ноэл берёт меня под локоть, выталкивает из-под омелы, останавливается, быстро целует отца в щёку, и мы уходим.
— Всем спокойной ночи, — кричит она через плечо, толкая меня по коридору к лестнице.
— Даже и не мечтай о других весёлых вещичках в спальне, её молоко просрочено! — кричит отец Ноэл нам вслед, когда мы быстро поднимаемся по лестнице. Я оглядываюсь через плечо и неловко машу ему.
Ноэл взлетает по лестнице, мы проходим нескольких закрытых дверей и, добравшись до последней комнаты в конце коридора, она открывает деревянную дверь и указывает, чтобы я заходил первым.
— Добро пожаловать в спальню моего детства, — объявляет она, закрывая за нами дверь.
Я делаю несколько шагов по тёмно-синему плюшевому ковру и замираю на месте, когда мои глаза натыкаются на не девчачьи предметы.
— Хм, Леон, ты должна кое-что объяснить, — говорю я тихо, молясь Богу, чтобы то, что я только что чуть не кончил в штаны, целуя мужика, оказалось неправдой.
Глава 5
Ноэл
Кто Леон? Он Леон? Это кровать Леон? Какой сегодня день? Где я?
Отлично сыграв, я затаскиваю Сэма наверх, в мою старую спальню, делая вид, что произошедшее в гостиной было ерундой. Сейчас, когда мы здесь, в этой крошечной комнате, и его огромное, мускулистое, сексуальное тело занимает половину маленького пространства, всё, о чём я могу думать, это его губы на моих. Его язык скользящий вокруг моего. Его тело, прижимающиеся к моему, изгибы мышц на его спине под моими ладонями, когда я скольжу по ним руками, его стон удовольствия, когда я жадно посасывала его губы и каменная твёрдость, которую я почувствовала, прижавшись к нему бёдрами, и, и, и…
Святой малыш Барракуда, у него огромный, как у рождественского ослика Доминика, но гораздо менее раздражающий и противный ушам. Но очень
— Я убита горем, безработная и бездомная, — отшучиваюсь я, в ответ на его вопрос. Неважно, о чём был вопрос. Он что-то спросил? Я почти уверена, он о чём-то спрашивал. Серьёзно, где я, чёрт возьми, нахожусь?
— Мы договорились об этом в аэропорту, — сухо отвечает Сэм, его глаза быстро пробегают по комнате. — Валяй, Леон. Ты выглядишь, как девочка, на ощупь как девочка и на вкус как девочка, но увидев оголённое декольте тёти Бобби в том платье, и как выглядит твоя старая спальня, прости меня, но я смущён. И не только я, но и мой член. Мой член очень, очень смущён. А мой член никогда не смущается, Леон.
Его слова ускоряются с каждым предложением, и я, наконец, возвращаю свой мозг на землю, вместо парения в облаках маленького городка, который я бы назвала Трахни-меня-рядом-с-Уоллвиллом. Осмотрев комнату, я понимаю, что он видит и почему так беспокоится. Стены моей старой спальни всё ещё покрашены тем же нежно-голубым цветом, с тех пор, как моя мама узнала, что беременна мной и отец начал переделывать дополнительную спальню в детскую. Ковёр тёмно-голубой, комод, тумбочка и две книжные полки тёмно-коричневого цвета, как и изголовье двуспальной кровати, которая покрыта толстым ватным одеялом голубого цвета. Если вы не догадались, мои родители думали, что я буду мальчиком. Они хотели ещё одного мальчика, когда узнали, что снова ждут ребёнка, через два года после рождения моего брата.
Вероятно, его приводят в замешательство не цвет комнаты, а трофеи — значки и синие ленты первых мест от борьбы до хоккея, бейсбола и футбола, украшающие каждую поверхность. Ещё я предполагаю, Сэм в замешательстве от фотографий в рамках с улыбающимися командами парней, которые стоят рядом с каждым трофеем.
— Я определенно девушка и это не мои вещи, — успокаиваю его я.
Повернувшись к одной из полок, я беру фотографию моего брата с выпускного в колледже, когда его бейсбольная команда выиграла в спортивной ассоциации. Я разворачиваюсь и указываю на парня, сидящего на колене в первом ряду с ухмылкой на лице, его волосы такие же тёмно-рыжие, как мои.
— Эта самоуверенная задница, в первом ряду — мой брат, Николас, а это его вещи, — объясняю я. — Когда для этого барахла не хватило места в его комнате и в комнате родителей, они решили, что и моя комната станет святилищем Великого и Могущественного Николаса Холидэя.
Сэм хихикает, и я свирепым взглядом обрываю его смех.
— Да, Ноэл и Николас Холидэй. Очевидно, ты уже заметил, что мои родители любят Рождество, так что, завязывай с этим дерьмом, — предупреждаю его я.
Он быстро стирает удивлённую улыбку с лица и подходит ко мне, забирает фотографию из моей руки и аккуратно ставит её на полку, с которой я её взяла.
— Значит, он золотой ребёнок, а ты…
— Неудачница, которой пора успокоиться и родить им внуков, и которой они любят напоминать о том, что, за что бы я ни бралась, получается дерьмо, — заканчиваю я.
— Перестань, ты не неудачница. Просто у тебя трудные времена.
От мягкости в его голосе, мне хочется плакать и это не хорошо. Я излила душу незнакомцу и сейчас он у меня дома, а я свалила на него всю свою сумасшедшую жизнь. Я не стану одной из чокнутых цыпочек, которые возвышают парня, а потом рыдают о нём.