Подвиг адмирала Невельского
Шрифт:
— Россия никогда не забудет ваших заслуг, — изрек Александр, стараясь подражать отцу и держаться величественно и гордо. — Тем не менее, ваша река Амур мелка и не годится для плавания...
Невельской от неожиданности просто оторопел. Царь продолжал:
— Суда паши — фрегат «Аврора», корвет «Оли-вуца», а также транспорт «Двина», — как мне докладывали, не могут выйти из реки вследствие мелководья па баре...
По мере того как говорил Александр, повторяя, словно заученный урок, чьи-то злостные измышления, выросшие до чудовищных размеров, Геннадий Иванович все сильнее ощущал,
Но Невельской, со своим цельным, прямолинейным характером, всегда говорил только правду. Он не считался при этом ни со званием, ни с рангом своего собеседника.
— Ваше величество, — прямо и твердо ответил он императору, — слух этот ошибочен: река Амур судо-ходна, плавание по ней возможно. Коль скоро суда наши благополучно вошли в Амур, нет основания полагать, что обратный путь невозможен. Вероятно, весьма скоро последует официальное донесение...
На этом аудиенция окончилась. Александру II не понравилась независимость поведения и суждений Невельского, и он сразу отпустил его.
А вскоре, в начале декабря, в Петербург прибыл специальный курьер с известием о благополучном выходе всей русской эскадры из Амура в Татарский пролив.
В почтительном послании Геннадий Иванович поздравил с этим событием высокое морское начальство и со свойственной ему прямотой выразил надежду, что затеянные против него козни прекратятся и наконец будет признано, что донесения бывшего начальника Амурской экспедиции были вполне справедливы.
Но из Амура утекло еще немало воды, пока донесения начальника Амурской экспедиции получили заслуженную, справедливую оценку.
Александр II был прав. Невельского действительно «не забывали».
О нем злословили во всех великосветских салонах, на него клеветали в печати. Он боролся, отвечал, опровергал. Но у него было слишком много явных и тайных врагов. Среди них были и всесильные министры, и влиятельные члены Особого комитета, и руководители Российско-Американской компании. Все они находили особое удовлетворение своему ущемленному самолюбию в травле Невельского. А правительство не хотело брать его под защиту, его стремление к справедливости считалось весьма опасным. Ведь Геннадий Иванович меньше всего заботился о соблюдении «дипломатических тонкостей», когда речь шла о государственных интересах, о благе родины.
Оклеветанный, затравленный, но не сложив оружия, Невельской покинул Петербург и уехал в родные места. Там, в Кинешемском уезде, в нескольких верстах от села Комарова, была усадьба Рогозиниха, завещанная ему матерью.
В деревенской тиши Геннадий Иванович принялся за обработку материалов Амурской экспедиции.
Он решил написать книгу и книгой ответить на все попытки очернить его самого и верных его сподвижников — этих благородных людей, преисполненных патриотизма, доблести, отваги и мужества.
* * *
Но как же развивались дальнейшие события, связанные с освоением Приамурского края и его закреплением за Россией?
В том же 1856 году, когда Невельской покинул Петербург, адмирал граф Путятин был назначен послом в Пекин для заключения трактата с Китаем о разграничении приамурских земель.
Но китайское правительство, желая всячески оттянуть время, уклонилось от переговоров. К чему, ответили из Пекина, предпринимать такой важной особе тяжелое и далекое путешествие, когда разговаривать об Амуре удобнее всего на месте, то есть в городе Айгуне, где находится специальный уполномоченный, ведающий всей Маньчжурией.
Переговоры отложили до следующего года.
Тем временем царским указом была учреждена Приморская область Восточной Сибири. В ее состав вошли прежняя Камчатская область, а также Уддский и Приамурский края. Административным центром вновь образованной области был определен Николаевский пост, основанный в свое время Невельским и теперь переименованный в Николаевск-на-Амуре.
С первых же месяцев 1857 года началось быстрое заселение Приамурского края. А весной, лишь только очистился ото льда Амурский лиман, вопреки всем слухам о мелководности бара, в Николаевск-на-Амуре один за другим пришли большие морские корабли, салютуя новому российскому порту на Тихом океане.
Вверх и вниз по широкому Амуру поплыли караваны судов с различными грузами. Река Амур со всем своим бассейном начала служить родине.
А весной 1858 года в Айгуне, на маньчжурском берегу Амура, встретились генерал Муравьев — полномочный представитель России, и князь И-шан — маньчжурский дзяиь-дюнь (главнокомандующий).
В достопамятный день 16 мая 1858 года, «ради большей, вечной взаимной дружбы обоих государств», был подписан Айгунский трактат.
«Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья реки Амура, да будет владением Российского государства...» — так начиналась первая статья заключенного трактата.
Таким образом, больше чем через двести лет после открытия русскими Амура их право и приоритет на владение Приамурским краем были наконец признаны.
Колокольным звоном, восторженными криками «ура» жители Сибири встречали генерала Муравьева.
— Поздравляю вас! — отвечал Муравьев на приветственные возгласы. — Не тщетно трудились мы! Амур сделался достоянием России...
Вскоре в Петербурге стало известно, что китайский богдыхан ратифицировал Айгунский трактат.
Двадцать шестого августа 1858 года генерал Николай Николаевич Муравьев был возведен императорским указом в графы Российской империи с присоединением к его имени титула Амурский. Так, официальным правительственным актом успешное разрешение амурского вопроса всецело приписали Муравьеву.
А Невельской? Невельской в это время жил в деревенской глуши. Человек, которому принадлежала инициатива в этом деле и который проявил столько неукротимой воли, чтобы осуществить поставленную перед собой высокую цель, остался в тени. Его заслуги были забыты. Только свежеиспеченный граф Амурский, в котором, видно, заговорили последние остатки совести, вспомнил того, чьи лавры он пожинал. Он «осчастливил» Геннадия Ивановича личным письмом, в котором известил его о подписании договора в Айгуне.