Подвиг разведчика
Шрифт:
Глава седьмая
/Санкт-Петербург/
С годами каждый из нас все чаще задумывается об оставшемся сроке.
В безмятежном детстве наивным умом правит сказка о вечной жизни. В молодости так же недосуг размышлять о «конечной станции» — пройденный путь невелик, а предстоящий мнится непомерно длинным. И лишь к старости все кардинально меняется: смерть становится близкой и почти осязаемой. Как соседка за общей стеной — внешность ее никогда не видел, но каждый шаг, каждое действие и даже настроение угадываешь по доносящимся звукам…
Среди народов Кавказа издревле бытует такая мудрость: молодые не думают о Судном дне, потому
Эвелина рыдала несколько дней. Ей звонили, к ней приезжали… Надежные подруги по учебе, по работе в клинике, как могли успокаивали, сменяя друг друга дежурили в маленькой коммуналке на Фокина: давали снотворное, антидепрессанты, делали какие-то уколы, насильно заставляли глотать наваристый бульон и даже отпаивали коньяком. Она ненадолго забывалась сном, а потом все повторялось снова: истерика, слезы, истощение…
Пожилой профессор с пшеничными усами навещал свою ученицу каждую неделю. Воздыхая часто и по-стариковски — в голос, он отдавал указания, советы и рекомендации молодым коллегам, какими методами следует вызволять Эвелину из жуткого стресса.
— Побудь дома, милая, побудь… — отвешивал он ей легкие поклоны, когда та невзначай скользила по нему потухшим, воспаленным взором. — Мы пока как-нибудь обойдемся… подменим тебя в клинике, а ты подлечись, девочка, окрепни. И ни не беспокойся о работе — я все улажу. А как образуется — вернешься…
Наведался на Фокина и генерал Серебряков, к тому времени окончательно выздоровевший и позабывший о последствиях сотрясения — кошмарных головных болях. Мучительно сознавая косвенную причастность и к смерти Константина, и к разрушенному счастью молодой девушки, он выглядел тоже неважно.
— Как она? — приглушенно и с виною в голосе справился Сергей Николаевич у Анны Павловны — пожилой чуть полноватой женщины с приятной доброй внешностью.
— Недавно уснула, — шепнула та, проводя поникшего гостя в комнату. — Всю ночь металась, а к утру немного успокоилась, затихла.
Серебряков осторожно подошел к спавшей в кресле под пледом Эвелине, с минуту рассматривал ее осунувшееся, потемневшее лицо. Тягостно вздохнув и припомнив, какой жизнерадостный задор это лицо излучало еще совсем недавно, присел рядом на стуле…
— Неужели нет никакой надежды? — заваривая чай, и сама едва сдерживая слезы, проронила Анна Павловна.
Генерал промолчал. Чем бередить душу трагичной безысходностью, лучше уж не говорить вовсе…
— Как же это случилось? — отодвинув в сторону упаковки с лекарствами, поставила она на стол перед ним чашку.
— Он сумел сделать то, чего не смогли сделать другие… — снова протяжно выдохнул он. — Скажите, могу ли я чем-нибудь помочь ей? Как можно поскорее возвратить ее к нормальной жизни?
Женщина пожала плечами:
— Ничем, Сергей Николаевич. Время… Нужно только время и чуточку заботы, внимания. Это проверено многократно и излечивает практически всех.
— Да… но раны на сердце все одно останутся…
— Верно, — согласилась она и пристально посмотрела на уставшего пожилого человека.
Странно, но в клинике он казался ей суховатым чиновником, чрезмерно увлеченным сугубо секретными делами и не особо заботящимся о том, что за любыми свершениями стоят десятки, сотни и даже тысячи человеческих судеб. Но бывший пациент выкроил время, пришел, переживает… К тому же и вид его, совершенно убитый, доказывал обратное.
Кажется, Анна Павловна ошибалась в нем, и от понимания этой ошибки ей вдруг стало немного легче…
— Знаете, вы приходите к ней еще, — сказала она с доброю улыбкой, когда Сергей Николаевич поднялся, так и не прикоснувшись к чаю. — Эвелина умная девушка и никого не упрекает в смерти Константина, а к вам относится очень хорошо. Приходите…
Серебряков молча постоял, направился было к двери, да вдруг вернувшись, склонился над спящей Петровской и, осторожно — по отцовски, поцеловал ее в лоб…
Партия была безнадежно проиграна, и Князев это отчетливо осознавал. После кровавой бойни у тоннеля на Военно-Грузинской Дороге, когда ценою жизни двух разведчиков удалось остановить вторжение основных сил сепаратистов в Чечню, отношение к нему в Центре переменилось.
Ведь дело оказалось вовсе не шуточным — прорвавшаяся из Грузии механизированная колонна имела целью скоростного броска добраться до Грозного. Туда же к определенному часу должны были подтянуться и несколько пехотных бригад, включая отряды именитых полевых командиров — Абдул-Малика и Абдул-хана. Позже, когда генеральный план захвата столицы Республики сорвался, в питерском аналитическом Центре состоялось экстренное совещание, и опытные контрразведчики пришли к единодушному мнению: колонна определенно дошла бы до западной окраины Грозного. Кому бы пришло в голову останавливать на марше многочисленную технику с российскими опознавательными знаками, реявшими флагами над кабинами и людьми в форме старших офицеров в командирских УАЗах?! А потом началось бы самое страшное и непредсказуемое: артобстрел, уличные бои, штурм административных и военных объектов… И никто, включая руководителя Центра оперативного анализа, не мог с уверенностью предположить чем бы закончилась эта дерзкая операция, явившаяся следствием ошибок и недоработок русской контрразведки.
Да, отношение к Антону заметно изменилось. Потому, как именно ему — одаренному, перспективному аналитику надлежало вовремя разгадать коварный замысел неизвестного стратега. Ему — выпускнику престижного московского университета и специалисту по всем видам прогнозов должна была первому придти в голову догадка об игре в поддавки в Дагестане. Ему, а не спецназовцу Яровому, ведомому элементарной интуицией или бог знает чем еще. Самый обычный приятель из далекого детства, запомнившийся драчуном, троечником и непоседой, на свой страх и риск отправился с горсткой разведчиков в противоположном главному удару направлении и умудрился разгадать чей-то замысловатый ход, объявлявший шах и, возможно, мат в чеченской партии. Разгадал, принял своевременные меры и остановил прорыв механизированной колоны. А без ее массированной поддержки ничего не вышло и у пехотных бригад…
Да, вторжение провалилось, но гений, засевший где-то в чеченских горах, переиграл Князева вчистую! Достанется, разумеется и тамошнему аналитику за допущенный просчет — неучтенное появление на Военно-Грузинской Дороге разведгруппы русского спецназа, сумевшей напрочь разрушить смелый, каверзный план. Но разве легче от этого было Антону?
Как ни удивительно, но несносный Альфред Анатольевич, не взялся злорадствовать по данному поводу. Увидев на экстренном совещании его лицо, украшенное широким куском пластыря, он усмехнулся и не сказал ни слова. Верно, сводить счеты и насмехаться было ниже его достоинства или, уж не видя в оплошавшем молодом человеке сильного конкурента, он попросту утратил всякий интерес к противоборству.