Подвиг живет вечно (сборник)
Шрифт:
Макошина и его товарищей разместили в каютах. Капитан парохода Абдул-бей, мрачный, замкнутый турок, был строго официален. Он не задал Макошину ни одного вопроса. Он отвечал лишь за рейс. За сохранность грузов несли ответственность полицейские, прикомандированные к «Решид-паше». Они вели также и политический надзор, следили за тем, чтоб на пароход не проникли посторонние. «Решид-паша» перевозил грузы, и только грузы…
Наконец море улеглось. «Решид-паша» отдал концы и снялся с якоря. Макошин вышел на верхнюю палубу. Ярко светило весеннее солнце. Хребет Варада, видневшийся впереди, сделался словно бы выше, величественнее, его лысина сияла нежным светом. А
Как медленно ползет старый «Решид-паша»! Что за судно идет ему наперерез? Нет, ничего страшного: просто маршруты двух пароходов пересеклись.
Макошин почувствовал, что за его спиной кто-то остановился. Обернулся. Это был турецкий полицейский.
— Хорошая погода, не правда ли? — спросил на русском без малейшего акцента. Щурился от слепящего солнца, иронически улыбался.
— Вы прекрасно говорите по-русски, — лениво отозвался Константин.
— Еще бы! Я воевал против большевиков на Каспии в восемнадцатом. В составе мусаватистского флота. Попал к вам, большевикам, в плен, бежал. Устроился в полицию. Поручили наблюдать за такими вот, из Центросоюза.
Макошин усмехнулся.
— Каждый из нас занимается своим делом. Мне даже приятно иметь вас всегда под рукой: сейчас без бодигара [1] советскому человеку прямо-таки опасно ходить в Константинополь.
— На меня можешь положиться: в обиду не дам, — деланно добродушно произнес полицейский. И добавил: — Если, конечно, не угодишь в руки врангелевской контрразведки. За советскими они охотятся, даже премию обещают тому, кто выдаст или изловит.
— Спасибо за предупреждение. Век живи… А сколько премия-то?
1
Бодигар (турецк.) — охранник, телохранитель.
— Смотря какая птичка попадется. За тебя я, например, и двух пиастров не дал бы: физиономия в дырках. Белые продырявили?
— Гораздо раньше: в Куликовской битве. А потом в Бородинском сражении добавили. Навешали крестов и списали вчистую.
Полицейский понимающе закивал головой: мол, слыхал, слыхал!
— А в большевики как попал?
— Да никак. Кому я нужен с перебитыми ребрами?
Полицейский снял фуражку, почесал затылок.
— Я вот тоже оказался никому не нужным. А служил на корабле. Капудан!
— Буду звать вас капудан-паша.
— Зови, как хочешь… Последние константинопольские новости слыхал?
— Откуда мне?
Полицейский надел фуражку, лицо сделалось жестким.
— Боюсь, не доберешься ты, да и твои друзья, до Константинополя. А если и доберетесь, то не позавидую вам.
Макошин насторожился: неужели этому типу что-то известно, чего не знали чекисты?
— Что так? — спросил он нарочито испуганно.
— А вот что: англичане решили всех ваших из Центросоюза арестовать! Ну всех
Трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.
— Почему? Мы с англичанами торгуем. Почти что друзья.
— Вы торгуете с другими англичанами, с теми, которые в Лондоне. А тут другие англичане, военные; они с Лондоном не советуются, хватают вашего брата — и за решетку.
— Но должна же быть причина? Нельзя же ни за что, ни про что?..
— Причина? — полицейский зло рассмеялся. — Кемаль-паша готовится наступать на султана — вот тебе и причина!
— Ну а Центросоюз тут при чем?
Хитро сощурившись, полицейский погрозил Макошину пальцем.
— Слышал в своем полицейском участке: ваши сотрудники из Центросоюза готовят восстание в Константинополе, хотят установить там Советскую власть.
Макошин потер лоб.
— Так это же глупость! Турки сами установят то, что км захочется. Навоевались, хватит, пора за плуг…
— Это ты так рассуждаешь… Англичане рассуждают по-другому: раз человек из Совдепии, значит, он большевик, хочет установить Советы на всей земле. Мировая революция! А может, ты и твои товарищи едете делать мировую революцию?
Можно было бы посмеяться над полицейским-политиканом, но Макошин вдруг почувствовал реальную угрозу. Он понимал: все будет зависеть не от турецкой полиции, а от намерений англичан и французов. Они могут устроить любую провокацию, подкрепив ее фальшивками. Чем ни руководствовался полицейский, он, несомненно, был посвящен в затею англичан и теперь, возможно, издевался над Макошиным: ведь тот и его товарищи, по сути, находились у него в руках. Константина даже пот прошиб: залезли в ловушку… и на помощь рассчитывать не приходится. Англичане могут задержать пароход в открытом море или же у входа в Босфор… суть от того не меняется. Оставалось только ждать и надеяться на случай. До сих пор случай был родным братом Макошина: в какие только передряги ни попадал, а выходил сухим из воды. Он окинул тревожным взглядом море и подумал: «Из этой воды можно и не выплыть…»
Полицейский произнес с усмешкой:
— А ты не из пугливых. Слышал от знакомого человека: аллах сейчас за красных!
«Он почему-то недолюбливает англичан и французов, — подумал Константин, — надо учесть это».
— С каких это пор?
— Как только вы дали Кемалю золото и оружие, тут и дураку стало понятно: аллах сделал своим орудием большевиков. Хвала аллаху, господу миров, веди нас по дороге прямой…
Макошин с изумлением слушал его: дурачится, что ли? Но полицейский, словно бы потеряв интерес к политическому разговору, стал всматриваться в горизонт. Ткнул пальцем в сгущающуюся тьму, из которой выкатывались взлохмаченные, ревущие волны.
— Новый шторм идет!
Пароход закачался на крутых черных валах с седыми гривами. Хлынул холодный ливень.
Макошин спустился в каюту, крепко задумался. Неужели их миссию ждет неудача?.. Он не стал делиться своими соображениями с товарищами, чтоб не тревожить их понапрасну. И в то же время продолжал размышлять над словами полицейского: почему он сообщил Макошину о планах англичан? Почему? Запугать? Задавал пустяковые вопросы, на которые можно было и не отвечать. Поведение полицейского прямо-таки сбивало с толку. Этот грудастый, свирепый на вид детина вовсе не походил на болтуна или шутника. Судя по всему, он хорошо знал нравы англичан, знал и расстановку сил в их лагере. Как бы мимоходом помянул Керзона, британского военного министра Черчилля — заклятых врагов Советской России… Да, тут было над чем поломать голову.