Подводная газета
Шрифт:
Говорит река Псекупс
У всех рек питание разнообразное: родники, притоки, талые воды, дожди. А меня наполняет один только дождь! Потому я такая неуравновешенная: идут дожди — я бурлю и полнею, нет дождей — на глазах худею и сохну.
Говорит река Самур
Я самая мутная река Кавказа. Не верите? Подцепите в банку литр воды: когда она отстоится, на дне окажется четыре грамма мути! Рыбы мои постоянно живут как в густом тумане. Сама удивляюсь,
Говорят речки мелкие и безымянные
Нас видимо-невидимо: в горах, в пустынях, в степях, в тайге, в тундре. Никто нас всерьёз не принимает, знакомиться с нами не хочет, даже имя дать ленятся. Одна надежда на юннатов-подводников!
ДЕЛА "ГОЛУБЫХ МАСОК"
ОТЧИТЫВАЮТСЯ СПАСАТЕЛИ
Синий поход
Рыболовы любят похвастать пойманной рыбой. И никто не слышал, чтобы они хвастали выпущенной.
Понять рыболова можно, ведь он рыболов, ловец рыб. Его дело рыбу ловить.
А для тех, кто рыбу сам отпускает, у нас и названия нет. И в самом деле: рыбоотпускник, что ли?
Названия нет, а люди такие есть. И не мало. Они собирают целые экспедиции для спасения рыб.
Вот послушайте про одну.
Начальником экспедиции был учитель, членами — его ученики. Готовиться в поход начали ещё зимой. Наметили маршрут, подготовили снаряжение. Тренировались в установке палатки, в разведении костра. Одолели компас и карту, изучили определители рыб. И в августе выступили в поход.
Синий поход...
Река Кипень, по берегам которой двигалась экспедиция, разливается веской по лугам. После спада воды в низинах и ямах остаётся много крупной рыбы и рыбьих мальков. В конце лета низины и ямы пересыхают — и вся рыба гибнет. Вот её-то и отправились спасать.
И вот первый костёр, первая ночёвка в палатке.
А утром — за дело. Приготовили вёдра, бредень. Очистили мелководное озерко от травы.
Первый заброд. В сети неистово бьются сазанчики, судачки, окуни, извиваются налимы. Их пересаживают в вёдра с водой и переносят в реку. Плывите на все четыре стороны! Вечером подсчитали "добычу". Спасено от гибели 5000 сазанчиков, 12 000 лещей, 1800 налимов, 1500 судаков и много окуней и карасей!
От озерка к луже, от лужи к канаве — и везде добыча. Где сетью, где руками. А то прорывали целый канальчик от озерка к речке и спускали по нему воду вместе с мальками.
Семнадцать дней в пути, семнадцать дней неожиданных встреч, открытий и приключений. Выловлено и... выпущено 1,5 миллиона рыб! И так из лета в лето.
Голубые столбы
Мох колыхался под ногами, как пружинный матрас. Видно было: подо мхом кругами
Когда-то тут было озеро.
Оно и сейчас тут, только сверху его затянуло мхом. Во мху там и тут дыры — "окна". И вода в этих окнах — как чёрное стекло. Подойти к окну трудно: моховая дернина прогибается и тонет...
Я лёг на живот, растопырил широко руки и ноги и пополз. Дополз до "окна", надел на лицо маску, вдохнул через трубку воздух, и, как тюлень в прорубь, скользнул в окно вниз головой. День сразу сменился ночью. Я опускался в глубину, и светлое окно надо мной становилось всё уже.
Вот и дно, вязкое и холодное. Я по пояс утонул в нём, а под ногами всё ещё была какая-то жидкая каша.
Высоко над головой — чёрный моховой потолок с голубыми дырами. В каждую дыру врывается свет и, как голубой столб, упирается в дно. И кажется, что вся чёрная моховая крыша держится на этих голубых столбах.
На одном вдохе долго под водой не просидишь. Я рванулся вверх и угодил в соседнее окно. Это было даже не окно, а скорее форточка: только-только просунуть плечи и голову. Я протиснулся в неё, и лягушки, сидевшие вокруг форточки, в ужасе запрыгали в сторону от воды.
Жутко было торчать в моховой дыре, свесив ноги в чёрную глубину. Но уж очень заманчив был этот чёрный мир на голубых столбах, мир умирающего озера.
Я отдышался, опять нырнул и быстро поплыл к соседнему, самому большому окну.
Будто луч прожектора бил сверху. И в синем свете, как снежные хлопья, порхали блестящие рыбки. Я поплыл к голубому лучу и невольно протянул вперёд руку: казалось, луч можно было потрогать. И даже толкнуть.
Но рука моя провалилась в луч и тоже стала синяя. И сейчас же по всему телу забегали мурашки. Это рыбки набросились на меня, как комары, и стали щипать кожу мягкими губами. Мелкие карасики, широкие, как бронзовые пятачки, щекотали бока и ноги, но мне не смешно: ведь делали-то они это от голода!
Раньше, когда моховой потолок не закрывал неба, на воду падало много насекомых, а под воду проникало много света. На свету разрастались водоросли, среди водорослей поселялись разные червячки и личинки. Рыбы были сыты и веселы.
Сейчас только редкие насекомые попадали в узкие "окна". И только под окнами, где ещё проникал на дно свет, шевелились бледные тонкие водоросли.
Озеро умирало, и вместе с ним должны были умереть рыбы. Караси лопали в ловушку. И выход остался один — "окно". Но караси не птицы, им не вылететь через окно на свободу.
Вдохнув, я нырнул опять и поплыл к соседнему "окну". Карасики потянулись за мной и всё хватали и щипали меня холодными жадными губами.
Под соседним окном ворочались в грязи два больших карася. Завидя меня, они подплыли к самому моему лицу и уставились круглыми золотыми глазами. Толстые губы их шевелились: рыбы не то что-то пережёвывали, не то что-то шептали.
Стало не по себе: всё казалось, что рыбы пытаются рассказать мне о своей страшной судьбе и, может, даже просят о помощи...