Подводная лодка
Шрифт:
Я не мог изгнать свежее видение. Ужас все еще сжимал мои внутренности. Потихоньку я спустился вниз. Командир последовал за мной менее чем через десять минут. Он увидел меня сидящим на хранилище для карт и подошел.
«С чайками всегда так. Однажды мы наткнулись на два спасательных плота. Никого из выживших не было — вероятно, замерзли — и у всех были выклеваны глаза».
Сколько времени они дрейфовали? Я не мог заставить себя задать вопрос.
«С танкерами, перевозящими бензин, таких проблем не бывает — одно попадание, и он взлетает на воздух. С сырой нефтью по-другому, я полагаю».
Хотя впередсмотрящие видели немного перед тем, как их отослали вниз, было ясно, что команда кое-что знает о нашей находке. Люди были немногословны. Стармех наверняка тоже что-то заметил, потому что он бросил в сторону Командира вопросительный взгляд, затем быстро опустил глаза.
В кубрике старшин тоже ничего не говорилось. Мне даже не пришлось выслушивать сальные шуточки, за которыми они обычно скрывали свои истинные чувства. Можно было бы подумать, что они исключительно толстокожи и нечувствительны, и что их не трогает чужая судьба. Неожиданное молчание, возбуждение, висевшее в воздухе, говорили о другом. Я был уверен, что многие представляли себя дрейфующими в шлюпке или цепляющимися за плот. Все на борту знали, сколь малы были шансы быть замеченными в этом районе океана. Все знали судьбу, что ожидала таких спасшихся, даже если море не штормило. Те, кто терял свое судно в конвое, имели больше шансов быть спасенными — по крайней мере, вокруг были другие суда, чтобы отметить их местоположение. Эти пугала не были спасшимися с конвоя, однако. Тогда бы мы заметили и другие плавающие предметы, а не просто одиночный плот.
Подход к Виго представлял собой проблему. Прошло много дней с нашего последнего точного определения места, потому что солнце и звезды постоянно заволакивало дымкой. Мичман складывал цифры так тщательно, как только мог, но даже Крихбаум не мог сделать точную поправку на влияние ветра и волнения. Оставалось лишь посмотреть, насколько мы отклонимся от нашей счислимой позиции.
Теперь U-A сопровождало множество чаек. У них были черные перья на крыльях, а сами крылья были более узкими, но более длинными, чем у обычных чаек Атлантики. Мне вдруг страстно захотелось увидеть сушу. Как она выглядит сейчас? Год приближался к своему завершению, но для нас единственной приметой этого было постепенное уменьшение светового дня. Это было время года, когда в детстве мы пекли картошку в кострах и запускали самодельных змеев, величиной больше нас самих.
Я ошибался, конечно же — время костров миновало уже несколько недель назад. Мое ощущение времени было искажено, но все же я различал молочно-белые дымки, извивавшиеся как личинки на сырой земле. Ботва не хотела гореть как следует — огонь лишь тлел красным, когда ветер свежел. Мы обычно пекли картофелины в горячих углях, нетерпеливо тыкая в них палками, чтобы проверить степень готовности. Черная кожура сморщивалась и лопалась. Затем, оттопырив губы, мы вонзали свои зубы в рассыпчатую желтоватую мякоть. Вкус дыма обволакивал наши языки, запах дыма впитывался в наши одежды надолго. Все карманы оттопыривались от каштанов, все пальцы были как будто пропитаны никотином от шелушения каштанов. Маленькие ядра грецких орехов, подобные мозгам цвета слоновой кости, имели горький вкус, если не вышелушить желтую кору из всех впадин…
Даже у Крихбаума язык развязался от близости земли. Мне больше не надо было слоняться вокруг, переминаясь с ноги на ногу и изображать понимание. Он разговаривал без приглашения, отслеживая начерченный карандашом на карте курс своим циркулем.
«Надо же, что они выдумали! Как бы там ни было, даже если мы проберемся во внутреннюю гавань, как мы сможем найти нужное судно — ночью? Наверняка в порту будет больше одной лоханки».
Было ясно, что он расценивал всю эту затею как изрядно сырую. «Да ладно, все-таки хоть что-то для разнообразия…»
Вошел Командир и склонился над картой. «Нам лучше проработать вход вокруг островов, Крихбаум. Как название вот этого у входа в бухту?»
«Циес, господин Командир».
«Вот в этой точке должен быть навигационный огонь, но они наверняка их все погасили. Это не поможет».
«В бухте глубина тридцать метров».
«Давайте посмотрим повнимательнее на южный вход».
06:00. Круглое отверстие верхнего люка мягко покачивалось туда-сюда на фоне темного неба, его движение различалось по движению россыпи звезд. Я взобрался наверх мимо рулевого, который восседал за своими приборами в носовом углу боевой рубки.
«Прошу добро подняться на мостик!»
«Разрешаю!»
Цепляясь за скобу крышки верхнего люка, я вытащил себя на свежий воздух. Ветер ударил в мое лицо холодом. Его пропитанное влагой дыхание заставило меня передернуться. Непроизвольно я осмотрелся в поисках земли, но неотчетливый горизонт был пуст.
«Ветер завернул на запад час назад», — произнес второй помощник.
На востоке темнота начала бледнеть. Проблеск зеленоватого света плавал над линией горизонта и пробирался вдоль нее все расширявшейся дугой. Мы скользили сквозь рассвет как корабль-призрак. Я едва различал бормотание носовой волны. Туман, приклеившийся к поверхности воды, постепенно рассыпался на отдельные полосы — стало казаться, что дымится сама вода. Постепенно они поднялись, и свет зари стал прокатываться через нас нежными волнами. Разбуженное наступающим днем темное море затанцевало и задрожало при его касаниях.
Второй помощник наклонился над люком. «Передайте Командиру внизу, что наступил рассвет». Затем: «Передайте мичману, что есть шанс определиться по звездам».
С каждой минутой облака загорались одно за другим, и вскоре все небо на востоке вспыхнуло пламенем. Аметистовый свет проплыл над горизонтом и рассеялся. Небесный пожар перемежался облаками, будто черным дымом, их нижние концы были окаймлены фиолетовой бахромой. Полная неразбериха над головой, а вокруг свечение. Мы скользили сквозь зарево на купающемся в огне корпусе подводной лодки.
И вот солнце выпятило свою губу над горизонтом. На минуту-другую небо стало зеленоватым, затем приобрело серо-голубую окраску, которая бледнела у горизонта. Хотя свет солнца усиливался ненамного, оно быстро взбиралось наверх. Когда это произошло, облака потеряли окраску и море снова потемнело. Полоски белой пены прорезали его мрачную поверхность, как трещины в затемненном зеркале.
Сегодня море напоминало просторное взгорье в миниатюре, с округлыми холмами и плавными неровностями. Они проскальзывали под корпус лодки, вызывая его мягкие подъемы и опускания. Складки и морщины появлялись на их боках при каждом дуновении ветра. Дюжина чаек парила над лодкой на неподвижных крыльях. Их оперение попеременно тускнело и вспыхивало ослепительным великолепием, когда они выходили из освещения или снова попадали в лучи солнца. Они вытягивали свои шеи и непрерывно смотрели на нас немигающими глазами.
Туман вернулся на вахте Крихбаума. Он нахмурился. Туман на море в сочетании с незнакомой береговой линией были штурманским кошмаром. Страстно желая взять хоть какой-то пеленг, Командир продолжал вести нас на берег на самом малом ходу.
Старший помощник тоже был на мостике. Мы все сосредоточенно вглядывались в водянистую завесу перед нами. Неожиданно часть серой мглы сгустилась и приобрела плотность. Рыболовецкое суденышко пересекало наш курс по носу.
«Мы бы могли спросить их, где мы находимся», — проворчал Командир. «Вы говорите по-испански, Номер Первый?»