Подводная лодка
Шрифт:
16:40. Сблизились до 50 метров. Обстреляли из пулеметов нос и корму, чтобы выпустить воздух из воздушных карманов.
19:52. Цель наконец затонула.
20:00. Легли на курс 080 градусов, скорость 10 узлов. Отправили сообщение Командующему от U-A: «Подбитый сухогруз 8000 р.т. теперь затонул, LPSN 3275. Возвращаемся на базу».
23:00. Получено ретранслированное сообщение. «Командующему от U-X. В квадрате MR замечены два MVL, генеральный курс точно на восток, 10 узлов, контакт потерян в 21:00, сию преследуем. Ветер норд-вест 7 баллов, море 5, барометр 1127 поднимается. Боеспособность все еще ограничена погодой».
Так что сухогруз был торпедирован трижды. И еще обстрелян из пулеметов — ну да, конечно, я вспомнил пулеметную дробь. В этом случае — когда же я отключился?
Я уставился на страницу. Даже последний абзац был написан рукой Командира. Просто невероятно, что он смог найти силы делать записи в дневник боевых действий в это время ночи, после предыдущих тридцати шести часов. Я только мог вспомнить, как он произнес: «Хорошо, идем прямо домой» и как он изменил курс на ноль-восемь-ноль. Мы направлялись на восток — вот и все, что дошло до меня.
Двигатели работали более неравномерно, чем обычно. Чисто экономичный ход.
Экономичная скорость! Если я правильно понял Стармеха, не имело значения, насколько аккуратно он ни регулировал бы скорость. У нас не было достаточно топлива, чтобы дойти до причала в Сен-Назере.
Мичман достал мелкомасштабную карту, на которой были видны края твердой суши. Я был поражен, насколько далеко на юг мы ушли. Командир казался невозмутимым, как будто ситуация с топливом его не касалась. Неужели он в самом деле верил, что у Стармеха были тайные запасы, которые можно будет распечатать в случае крайней необходимости?
Закуток Командира был закрыт зеленой занавеской. Он наверняка спал. Непроизвольно я приподнялся на цыпочки. Мои конечности настолько задеревенели и так болели, что мне пришлось удерживаться обеими руками.
Все койки в кают-компании были заняты. Полный комплект, в кои-то веки. Я чувствовал себя как проводник спального вагона, делающий свой обход.
Все спали. Это означало, что мичман был наверху. Должно быть время было уже после 08:00. Мои часы остановились.
Похожая картина была и в кубрике старшин. Койка старшины машинистов Франца была свободной. Разумеется — ведь вторая вахта в машинном отделении заступала в 06:00.
Командир ни разу больше не вспоминал о выходке Франца. Хотелось бы знать — собирался ли он забыть все это или передать дело в военный трибунал.
Мы были плавучей спальней.
Я потерял себя в водовороте конфликтующих видений. Мертвый моряк, качающийся в своей резиновой лодке, черные точки, качающиеся в море огня, светлячки…
Мне не довелось видеть прежде много мертвых тел. Свoбода, да, и двое со сломанными шеями: борец, выступавший в региональном чемпионате по греко-римской борьбе в Оберлунгвитце — треск был слышен по всему залу — и альпинист, который потерял опору на горе Хёфат. Травянистый склон был скользким, как лед. Когда мы погрузили его на деревенскую повозку, его голова была вывернута, как у марионетки. Потом была школьная учительница, утонувшая в яме в жидким навозом, и — когда мне было только четырнадцать — маленький мальчик, которого переехал грузовик. Я все еще ясно помнил, как он лежал на асфальте распластанный, нелепо вывернутый, в полном сиянии полуденного солнца.
Базовое судно (The Depot Ship)
Германн высунул голову из радиорубки.
«Офицер-шифровальщик!»
Обычные радиограммы обрабатывались старшиной радистом, который пропускал их через дешифрующую машинку и вносил их в расшифрованном виде в радиожурнал, который представлялся Командиру каждые два часа.
Германн уже обработал эту конкретную радиограмму и не обнаружил в ней никакого смысла. Только первые слова: «Радиограмма для офицеров!» — были ясно расшифрованы. Это означало работу для офицера-шифровальщика, то есть для второго помощника.
С взъерошенными волосами Младенчик выкатился из койки. Он принял важный вид и установил на столе в кают-компании дешифрующую машину. Командир выдал ему установки для текущего дня, написанные на растворимой в воде бумаге — мера безопасности, как и растворимые соединения в самой машинке.
Офицер-шифровальщик… Слова эти принесли ожидание чего-то загадочного и особенного, чего-то сверхсекретного. Только этого нам сейчас не хватало!
Командир нахмурился. «Делай как можно быстрее, Номер Второй».
Первое появившееся слово было «Командир». Это обязывало второго помощника прогнать всю радиограмму через машину, все еще не получая на выходе никакого смысла. Другими словами, текст был зашифрован трижды. Командир должен был повторить весь процесс, используя настройки, известные лишь ему одному.
Значительные взгляды. Наша первая трижды зашифрованная радиограмма за этот поход — интрига накалялась. Командир подхватил дешифрующую машину и исчез в своем закутке, вызвав старшего помощника. Длительное шуршание бумаг. Командир ничего не сказал, появившись через пять минут. В кают-компании царила тишина.
«Интригующе», — произнес он наконец. Ничего более, хотя все мы просто жаждали услышать от него новости. Он не произнес ни слова еще пару минут. Затем: «Они определили нам новый порт назначения».
Его тон был немножко менее безмятежным, чем он предполагал. Из того, как это прозвучало, в наших новых приказах было нечто зловещее.
«Правда?» — спросил Стармех как бы между прочим. Топливо оставалось топливом, откуда бы оно ни происходило.
«Да, Ла Специя».
Стармех подскочил. «Прошу прощения, господин Командир?»
«Ла Специя, Стармех. Я что, с акцентом говорю, или ты становишься глухим?»
Командир поднялся и снова направился в свой закуток. Мы слышали, как он что-то искал там за занавеской.
Я мысленно увидел карту Европы — каждый выступ и впадину её очертаний. Рисование карт от руки было моим коньком в школе. Ла Специя, к востоку от Генуи, подмышкой Италии.
У меня противно засосало в животе. От удивления я замигал. Мои ладони стали липкими от пота.
«Но», — заикаясь, произнес второй помощник, «но это означает, что…»