Подводная лодка
Шрифт:
«Как, например, самолеты?» — спросил я нерешительно.
«О, конечно, самолеты — вы имеете в виду те, что используют британцы. Где наш военно-морской самолет воздушной разведки и наведения, вот что я бы хотел знать? Главный Лесничий Рейха говорит много, но все это пустые разговоры».
Появился Стармех, как раз вовремя, чтобы избавить Геринга от дальнейших попреков.
«Я подумал, не подышать ли мне свежим воздухом».
«Здесь становится немного тесновато», — сказал я и спустился вниз.
Взгляд на карту. Никаких изменений: карандашная линия, отмечавшая наш курс, делала зигзаги туда и сюда, как складной метр плотника.
Командир спустился вниз вслед за мной. Он взгромоздился на рундук для карт и посидел в молчании, прежде чем произнести: «Быть может, нам повезет, даже так. Если командование развернет достаточно лодок, всегда есть шанс, что одна из них вступит в контакт».
На следующее утро я прочел сообщение, которое пришло в течение ночи: «Командующему от U-M. Поиск в квадрате BK не дал результатов. U-M».
Следующий день был для нас самым скверным с тех пор, как мы покинули базу. Мы избегали разговоров и скрывались друг от друга, как прокаженные. Я проводил время в основном на кушетке в кают-компании. Стармех не появился на обед из машинного отделения, и второй механик последовал его примеру. Мы трое, старший и второй помощники и я, не осмеливались обратиться к Командиру, который с отсутствующим видом уставился в пространство и едва дотронулся до своей тарелки густого супа.
В соседней мичманской кают-компании также царило молчание.
Старшина радист Германн воздерживался от того, чтобы ставить грампластинки, и даже дневальный ходил с опущенным видом официанта, подающего пищу на поминках.
В конце концов, Командир открыл рот. «Эти чертовы британцы перестали делать ошибки, вот и все».
Атмосфера в носовом отсеке была равным образом траурной. Арио коротал время, поддразнивая Викария.
«Знаешь свою проблему, Преподобный? Твоя голова полна дерьма, а ты забыл потянуть за цепочку и спустить воду».
«Забыл?» — усмехнулся Данлоп. «Чертовски ленив для этого, ты имел в виду».
Никакой реакции от нового матроса центрального поста, который смотрел то на одного, то на другого и закатывал свои глаза к подволоку в поисках чудесной помощи.
«А для начала ты убери со своего лица это выражение!» — кипятился Арио. Викарий тотчас же перевел свой взгляд на палубу. Его уши стали ярко-красными.
«Я совершенно выхожу из себя, когда наблюдаю за ним», — проинформировал Арио всю компанию. «Все эти смущения и обуздания самого себя… Я удивлен, что доктора вообще его пропустили на флот — бьюсь об заклад, что у него еще яички не опустились».
Викарий сглотнул, но не сказал ничего.
Я вошел в кубрик старшин как раз вовремя, чтобы услышать замечание Цайтлера, сделанное со знанием дела: «Что первое дело утром? Ничего с этим не сравнится!» Нетрудно догадаться, что Вихманн и Френссен были его внимательными слушателями.
«Однажды я должен был доставить письмо для своего Стармеха, в Гамбурге — это было еще когда я на тральщиках служил. Ну вот, постучал я, и дверь открыла очаровательная блондиночка — ей вряд ли было больше шестнадцати лет. Мадам ушла за покупками, говорит она, но она скоро вернется. Я протиснулся внутрь — у них была такая прихожая с кушеткой в ней. Я взгромоздился на неё не больше, чем через две минуты — никакого вранья. Мы как раз закончили, когда парадная дверь открылась, но не слишком широко из-за цепочки. Благодарение Господу, через щель нельзя было увидеть кушетку. Куколка засунула свои трусики под подушку, а я застегнул свой клапан на брюках как раз вовремя, чтобы поздороваться со старушкой Стармеха. Мое имя Цайтлер, очень рад с вами познакомиться и так далее. И только когда я оказался на улице и зашел в туалет отлить, только тогда я заметил, что на мне еще надето приспособление. То есть по правде говоря, я заметил недостаточно вовремя. К концу оно выглядело как желтый огурец. Парень рядом со мной почти кишки порвал, смеясь — ну а я себя соответственно обделал порядочно…»
Ежедневная процедура бритья старшего помощника была любимым предметом обсуждений в носовом отсеке.
«Он все это делает чертовски медленно. Кем он себя воображает, занимая так долго гальюн?»
«Старику надо бы сбить с него спесь».
«Одна уборная на всю команду, а мы не можем попасть в него. Чертова купающаяся красотка!»
Электрик Хаген достал из своего бумажника фотографии. На одной из них был изображен мертвый человек средних лет, лежащий в гробу. «Мой отец», — объяснил он. Это звучало, как официальное представление. «Погиб в самом расцвете лет, можно сказать. Я сам бы хотел так помереть».
Не осмелившись посмотреть ему в глаза, я промямлил: «Красивое фото».
Хаген выглядел удовлетворенным.
Я вспомнил, что Командир сказал несколько дней назад. «Эмоциональная жизнь большинства людей является полной загадкой. Кто знает, как работает их разум? Иногда услышишь что-нибудь и это просто ошеломляет — как история подружки Френссена. Френссен встретил её два отпуска назад. Когда она не получила от него ни одного письма, она пошла за советом к гадалке — они все еще существуют, очевидно. Похоже, что Френссен не объяснил ей достаточно прозрачно, что посреди Атлантики не так уж много почтовых отделений, и что расстояние между ними изрядное. Как бы там ни было, после долгой болтовни гадалка пробормотала что-то вроде: «Вода — я не вижу ничего, кроме воды».
Старик изобразил голоса прорицательницы и подружки Френссена по очереди:
«Как, подводной лодки нет?» — «Нет, только вода». Девица, которая уже оценивала свои шансы в качестве будущей Фрау Френнсен, завизжала: «О Боже мой, он наверное мертв!» — но гадалка наглухо замолчала. Знаете, какая следующая реакция была у девицы? Она выпалила залп писем на флотилию — и мне тоже писала. Остальное в этой истории я знаю от самого Френссена. В свой последний отпуск он не стал ехать дальше Парижа. Один раз влип!»
Я был один в кают-компании, не считая Командира. Последняя пачка ретрансляций из Керневела включала радиограмму, адресованную Бахманну — третий запрос об их позиции за четыре дня.
Командир покачал головой. «Никакого проблеска». Я догадываюсь, что им крышка. Они не должны были посылать его в море в таком состоянии, как он был».
Старая, старая тема. Когда командира подводной лодки можно было считать созревшим для береговой работы? Почему кто-нибудь из медиков не обеспечит, чтобы никакая подлодка не выходила в поход с командиром, который находится в состоянии упадка духа?