Подводная лодка
Шрифт:
Для разнообразия я перебрал свой крохотный рундук. Все было грязным — каждая рубашка в пятнах плесени, кожаный ремень позеленел от сырости, нижнее белье издавало запах сырости. Единственным чудом было то, что сами мы еще не загнили или не превратились в слизь.
Но что касалось некоторых, то похоже процесс уже пошел. Лицо электрика Цорнера было обезображено красными болячками с желтыми сердцевинами. Они выглядели странно отталкивающими с его рыхлым сложением, хотя матросам доставалось хуже всего из-за постоянных контактов с морской водой, не дававшей порезам и болячкам вылечиться.
Шторм прекратился. Мостик снова стал местом отдыха.
Ничто не мешало наблюдению за горизонтом, безукоризненно чистой линией меж морем и небом.
Я вообразил наше окружение как большой диск, увенчанный куполом из дымчатого стекла. Куда бы мы ни двигались, купол двигался тоже, математически точно отцентрованный на нашем темно-зеленом диске моря. Всего лишь шестнадцать морских миль отделяло нас от периметра диска, так что его диаметр равнялся тридцати двум милям — булавочная головка в безбрежии Атлантики.
Контакт (Contact)
Первой радиограммой дня было сообщение из штаба, запрашивавшего у Томсена его позицию.
«Как далеко он теперь?» — спросил я Командира.
«Он еще не доложил», — ответил тот. «Они запрашивают его уже в третий раз».
Сразу же меня стал преследовать мысленный образ глубинных бомб, взрывающихся подобно белым кочанам капусты во мраке толщи воды.
Нет, говорил я сам себе, у них наверняка есть веская причина сохранять молчание. Возникают ситуации, когда даже самое короткое сообщение может выдать присутствие подводной лодки.
За завтраком на следующее утро я спросил настолько беспечно, насколько мог: «Есть что-нибудь от Томсена?»
«Нет». Командир продолжал жевать, сурово уставившись перед собой. Должно быть, у них затопило канал антенны, убеждал я себя, или повлияли атмосферные помехи.
Вошел старшина радист с радиожурналом. Командир взял его чуть-чуть более поспешно, чем обычно. Он прочел последнее сообщение, проставил свои инициалы и захлопнул журнал. Я передал его обратно Германну. Командир не сказал ничего.
Не так давно были случаи, когда подводные лодки, поврежденные самолетами, были не в состоянии послать сигнал тревоги.
«Он должен был доложиться уже несколько дней назад», — произнес Командир. «По своей собственной инициативе».
На следующий день вообще никто не упоминал Томсена. Эта тема была табу, хотя любой мог бы сказать, о чем думает Командир.
Ближе к полудню, как раз когда должны были накрывать на обед, в центральный пост поступил доклад с мостика: «Доложите Командиру — на пеленге один-четыре-ноль [23] виден дым».
23
т. е. на пеленге 140 градусов.
Командир подскочил, как подстреленный. Мы поспешили за ним в центральный пост. Я схватил по пути бинокль и взлетел по трапу по пятам за Командиром.
«Так, где этот дым?»
Мичман указал направление. «Вон там, Командир, слева по борту, под правым краем того большого облака. Очень незаметный».
В указанном направлении я не смог ничего разглядеть, как ни старался. Вряд ли Крихбаум ошибся, но в том секторе было множество серых облаков. Командир неотрывно смотрел в свой бинокль. В моих линзах линия горизонта, когда я ее просматривал, бешено плясала. Ничего не было видно. Я напряг уже слезившиеся глаза как только мог.
Наконец я обнаружил тонкую полоску лишь немного темнее розоватого фона. Такая же полоска была рядом — чуть менее заметная и более расплывчатая, но несмотря на все это — безошибочно узнаваемая. И тут неожиданно я увидел целую группу дымов. Командир опустил бинокль.
«Конвой, никаких сомнений. Какой у нас курс?»
«Два-пять-ноль, Командир».
Ни мгновения колебаний. «Лечь на курс два-три-ноль».
«Есть держать курс два-три-ноль!»
«Обе машины средний ход вперед».
Командир повернулся к Крихбауму, глаза которого все еще были прикованы к биноклю. «Похоже что они направляются на юг, Мичман». Крихбаум продолжал вглядываться. «Я тоже так полагаю, Командир».
«Будем следить, как изменяется пеленг на конвой».
Никаких всплесков возбуждения, никакой лихорадки преследования. Лица вокруг меня были бесстрастными — всех, за исключением Вихманна. Его волнение было видно как на ладони. Это он первый заметил столбы дыма.
«Третья вахта», — пробормотал он украдкой из-под бинокля. «Я же им говорил, что это будет третья вахта…» Поняв, что Командир слышит его, он вспыхнул и замолчал.
Маленькие столбы дыма ничего не говорили о курсе конвоя. Юг был всего лишь предположением. Суда могли двигаться как в нашу сторону, так и от нас.
Еще один приказ на руль. Я удерживал бинокль направленным на нашу добычу, пока лодка медленно поворачивалась подо мной.
«Руль прямо».
Внутри боевой рубки рулевой поставил штурвал в положение прямо.
Лодка продолжала поворачиваться.
«Курс лодки?» — спросил Командир.
«Один-семь-ноль!» — послышался снизу ответ.
«Держать один-шесть-пять».
Мы поворачивали, на этот раз медленнее, пока скопление мачт не стало у нас прямо по курсу. Командир прищурился и осторожно осмотрел плотную серую облачность. Он откинул назад голову и повернулся почти на целый круг. Самолеты нам вовсе не были нужны.
Объявили обед.
«Нет времени на это», — проворчал Командир. «Принесите его сюда».
Еду поставили на небольшие откидные сиденья, вделанные в ограждение мостика. Она оставалась там нетронутой.