Подвох
Шрифт:
– Же да! – довольная произведенным эффектом, Дарья опять закурила.
– Дальше… Что там у нас было? А, то, что мужик крепче… Назовем его «по возможностям». Не совсем точно, но думать над словами влом. И последнее тогда…
Чигринский задумался.
– По способностям, может?
– Сойдет.
– И чего дальше? – чуть задумавшись, она откинулась на спинку скамейки, одно за другим выдувая табачные кольца.
– Помнишь, социалистический лозунг – «каждому по труду», коммунистический – «каждому по потребностям»?
–
– Гляди! – загорелся Сергей, нащупав интересную идею, – все пять принципов, этих правил дележки… каждый по-своему справедлив.
– Я ж говорю, нет универсальной справедливости!
– Да нету, нету, но не перебивай, пожалуйста!
Дарья согласно развела руками.
– Смотри, Даш, справедливым будет считаться тот вариант, который в большей степени принимается обществом. Поощряется им…
– И к чему ты это? – она покинула полулежачее положение и плотнее закуталась в тонкую золотистую куртку.
– Я к тому, что справедливость, выходит, понятие не объективное, а культурное! В одной культуре больше поощряется успех, в других – забота о слабых и равенство! А уж если брать исторические культуры…
Дарья ничего не ответила, лишь пригубила свою баночку. Чигринский никогда не мог понять ее любовь пить пиво прямо из банок.
– Выходит, справедливость – это всего лишь следование общественным догмам! Угодливость обществу!
С этим неожиданным выводом он перевел на свою бывшую взгляд и только тогда заметил, что тело ее подрагивает от холода.
– Давай, согрею тебя, что ли, – он подвинулся к ней, расстегнул свою куртку и прижал к себе. – Совсем ты замерзла.
– Давно бы так! – прижалась еще плотнее Дарья.
– Выходит, что мораль и нравственность, – продолжал свою мысль Чигринский, говоря ей почти в самое ухо, – это лишь выполнение общественных установок, угода обществу. Да же, Даш?
– Наконец-то ты прозрел, человек! – с наигранной надменностью заявила она. – А потому, бросай свою рабскую справедливость и давай ко мне, на темную сторону!
Чигринский от души рассмеялся.
– Я вот бухаю, веселюсь, получаю от жизни удовольствие. И не парюсь, что там считается правильным, а что нет!
– Пойдем уже в дом, зябко, – продолжал смеяться он.
– Пошли! Сейчас включим музыку и будем с тобой танцевать!
– Так и быть, нажремся и потанцуем, – сдался Чигринский, осознавая, что почва целеполагания снова ушла у него из-под ног.
– Да! Вот такого я тебя и люблю!
4
Утро явилось к Чигринскому с жестким похмельем. После принесенного Дарьей пива последовало мартини, а когда закончилось и оно, в ход пошел виски. Была и музыка, были и танцы…
Сергей помнил, как отнес заснувшую на диване Дарью в гостевую комнату, как обессилев, сам плюхнулся рядом и моментально отключился.
Разбудила его жажда. Пошарив вокруг глазами и не найдя ничего жидкого, он тяжело вздохнул и поднял свое непослушное тело с кровати. Его качнуло в сторону, голову сжало тисками. Выпили они вчера крепко.
Вдоволь напившись, Чигринский заставил себя ополоснуть лицо и почистить зубы – запах перегара был столь ощутимым, что раздражал даже самого владельца.
Сергей вернулся в гостевую, положил бутылочку воды рядом с Дарьей, приоткрыл окно. Глаза его рефлекторно закрывались – организм хотел спать.
«Надо еще поспать, сто процентов надо», – сказал себе очевидное Чигринский и, не желая тащить себя на второй этаж, вновь расположился рядом с недвижимой гостьей.
Тридцать минут забытья, и оглупевший мозг вновь разбудил Сергея. Он повернулся на другой бок, пытаясь заснуть еще. Однако подспудно Сергей понимал, что ничего из того не выйдет – достигнуто то дурацкое похмельное состояние, когда спать вроде бы хочется, но совершенно не можется.
Вскоре он сдался и открыл глаза. Увидев перед собой спину Дарьи, он стал вспоминать те дни, когда они были вместе, а точнее, то лучшее, что ему запомнилось из тех дней. Как только всплыли интимные воспоминания, Чигринский почувствовал растущее возбуждение.
На фоне пустоты в его голове оно показалось Сергею столь сильным и влекущим, что он подвинулся к ней ближе и, едва касаясь, провел своими пальцами от спины к бедрам. С каждым новым поглаживанием желание его усиливалось, и вскоре он уже не думал ни о чем другом, кроме соответствующего продолжения.
– Даже не думай, – хрипло отозвалась Дарья, когда он прижался к ней своим телом.
– Почему это вдруг? – Чигринский не собирался останавливаться.
– Если ты начнешь меня раскачивать, меня стошнит прямо здесь, – не оборачиваясь ответила она.
С этими словами желание вмиг улетучилось, осталось лишь физиологическое напряжение, не получившее удовлетворения. За ним на миг последовала вспышка гнева, и сразу после – успокоение и чувство вины.
Чигринский был не из тех мужей, что регулярно гуляют на стороне, и хоть и считал супружескую верность пережитком, все же придерживался данных правил, дабы не нанести Татьяне непростительной обиды.
– И не говори потом, что не предлагал… – отшутился он.
– Ага, ты бы еще на горнолыжном спуске предложил потрахаться.
– Тоже мысль.
– Вчера надо было…
Во время пьяных танцев Дарья делала ему намеки на близость, однако Чигринский к тому моменту был уже слишком пьян, едва держа себя на ногах.
– Наверное, не судьба.
– Видимо.
С минуту они лежали молча.
– Ты как сама-то?
– Хреново… Пошевелиться не могу, – пробурчала Дарья.
– Тогда ладно, а то твой комок бесится.