Подьячий Разбойного приказа
Шрифт:
Одеты все три по-попугайски, не то, что ни один предмет одежды цветом не совпадает — даже кафтаны разноцветные, грудь, например, зеленая, рукава — желтые, полы и вовсе синие.
Хотя нет, приврал — колпаки на них одинаковые. Ну как — одинаковые, цветом разные, да и фасон не совпадает… А вот оторочка у всех трех — беличья, да плюс еще момент — на затылке беличий хвост свисает. Что-то мне это напомнило, но вспоминать некогда, нужно решать, что делать.
Толстый и Тонкий вопросительно посмотрели на Дрища. Тот кивнул:
— Знает.
Теперь те повернулись ко мне:
—
— Ага, сейчас, — покладисто кивнул я, — Только шнурки на сапогах завяжу.
Разноцветная троица машинально опустил взгляд. Чтобы увидеть, что никаких шнурков на моих сапогах нет. А заодно — чтобы увидеть, как эти самые сапоги без шнурков развернулись и побежали в другую сторону.
Так уж получилось, что цели у меня и у троицы несколько совпадают — нам всем нужно безлюдное место. Им — чтобы вырубить меня дубинкой или так Глухим Словом и утащить к тому, кто там хочет со мной пообщаться по поводу венца. А мне — чтобы вырубить их (печатью, дубинки у меня, к сожалению нет… и пистолет, раззява, опять не взял!) и пообщаться без свидетелей. Чтобы узнать, кто это там такой общительный завелся. А спрашивать, поверьте, я умею. Я, как-никак, подьячий Разбойного Приказа, а не сестра Меланья из Новодевичьего монастыря. Помните, я как-то про наши подвалы упоминал? Ну вот. Думаете, нас, молодых подьячих, учили только перья очинивать? Никто не спрашивал, местный ли ты житель, или пришелец из гуманного будущего, который, может, не очень хочет на пытки смотреть, а уж тем более — участвовать в них. Знаете, почему иногда правду — подноготной называют? А я знаю. Меня тогда неделю мутило…
Мать твою!
Скоро сказка сказывается, да еще быстрее дело делается. И нескольких метров пробежать не успел, как понял, что пути отхода мне перекрыли.
Четвертый, из той же компании, такой же пестрый, и тот же беличий хвост на затылке. Один, но мимо него по улице не проскочишь. В руке — нож, не тот, обычный, что у каждого на поясе висит, здоровенный такой тесачище, чуть-чуть по размерам до мачете не дотягивающий… хотя нет. Точь-в-точь — мачете.
Туда — нельзя, сюда — нельзя… А вот, кстати — переулочек.
Я ввинтился в узкую щель между двумя высоченными заборами. С четырьмя справиться, будет, посложнее, но, если получится — лучше места для быстрого допроса не найдешь…
Ммать!!!
Я резко остановился, даже каблуками полосы в утоптанной земле прочертил. Круто, наверное, представлять себя волком, суровым и пафосным хищником, ауф. И очень неприятно осознавать, что ты из тех волков, которых загоняли под выстрел.
Выход из переулка перекрывал еще один Толстый, почти брат-близнец первого. А сзади, не торопясь, входила троица.
— Не бегай, — дружески посоветовал Тонкий, — А то тащи тебя потом, потного.
Я еще раз прикинул шансы и понял, что был чересчур самонадеянным. Не получится у меня этих ребят допросить, не тот случай.
Не знаешь, что делать — делай ноги.
Быстрое Слово!
Кха! Кха! Тьфу!
Я поднялся на ноги, прокатившись по земле и наглотавшись пыли. На каждого хитреца найдется свой болт, на каждое
Появилось неприятное чувство, что я могу и не справиться…
— Ну что, — Тонкий двинулся в мою сторону, нисколько не опасаясь. Хоть Быстрое Слово и сбито — откат никто не отменял, я еле стоял на ногах, — Подставляй лоб. Разбойный Приказ.
В пальцах он крутил… печать. Точно такую, как у меня на поясе.
Да нет. Не приказный он. Я всех в Приказе знаю, такие расписные там не водятся. А печать… ну мало ли. В СССР, говорят, ментов из-за пистолетов убивали, может, и эта братва кого-то ради печати Приказа подрезали…
— Знаешь, — спросил я, рассматривая вальяжно шагающего Тонкого, — почему мне сейчас лучше, чем вам?
— Ну и почему же? — улыбнулся тот.
— Потому что вам нужно доставить меня живым. А у меня… — я достал из-за пояса нож, — …таких ограничений нет.
— Брось свинокол, — даже глазом не повел Тонкий, — А то у тебя ноги поломаются.
Он уже подошел совсем близко и, внезапно прыгнул вперед, замахиваясь печатью и целясь мне в лоб.
Ожидал он от меня чего угодно, только не того, что я упаду на спину. Только печать перед глазами проплыла, все буквы в надписи прочитать можно…
А потом я бросил в глаза Тонкому горсть сушеного хрена.
Когда в одной руке у тебя нож — на вторую уже никто не смотрит. Даже если ты заткнул ее за пояс, в котором у меня, как и у всех местных много чего интересного хранится.
Печать вылетела из пальцев Тонкого — нет навыка работы с ней, нифига не приказный… — и, блеснув, отлетела куда-то в траву под забором. Я взлетел с земли, пытаясь достать ножом ослепленного противника — и еле ушел от удара «дурман-травы». Так местные называют мешок с песком и дробью, который при удачном попадании глушит не хуже печати.
Зато кулаком в лицо приголубить успел, аж с ног сбил.
Подоспевший Дрищ — сука, никакой он не дрищ, быстрый, как каратист! — ловко крутил мешком на ремне, как кистенем. Где-то за спиной ворочался на земле и шипел сквозь зубы Тонкий. Да еще и Толстый приближался, аж земля вздрагивала, Годзилла клятый…
Можно было бы развернуться и попытаться проскочить мимо Второго Толстого — он там один, а здесь их трое. Но — нет. Уж больно продуманные ребята, наверняка там может оказаться какая-нибудь ловушка, вроде пары людей с сетью на крыше. А вот впереди — только Дрищ, Толстый, да Мачете на улице.
Рискнем!
Я ударил сапогом в лицо только-только вставшему на четвереньки Тонкому, наотмашь махнул ножом, отгоняя Дрища, уклонился от пролетающего мешка, начал произносить Быстрое слово…
На этом мои успехи и кончились.
Слово сбили в очередной раз — Дрищ попросту заехал мне ногой в ухо, не зря этот гад мне каратиста напомнил, ногами машет, как конь копытами. Я отлетел к глухой стене двухэтажного то ли сарая, то ли амбара, прижался лопатками к бревнам…
Получил удар мешком, вскользь, но ощутимо поплыл, дернулся вперед, а потом мне прилетело кулаком по губам. Отлетел опять к стене, приложившись еще и затылком.