Подземелье призраков Аккермана
Шрифт:
Ровно в 8 вечера Таня, одетая в длинное вечернее платье из ярко-красного панбархата — из остатков прежней красивой жизни, — подъехала на извозчике к консерватории. От Каретного переулка до этого места было лишь несколько шагов, но она предпочитала «держать фасон». На входе дежурили знающие ее в лицо люди Японца. Но, несмотря на личное знакомство, они все-таки забрали у нее пригласительный — вход на банкет контролировался строго. Затем Таню провели в зал, где уже было достаточно много людей, а воздух был заполнен изысканными, сочными ароматами самой лучшей еды.
В Одессе был голод — но это совершенно не чувствовалось по столам на банкете! Похоже, здесь было всё — и столы просто ломились от самых дорогих деликатесов. Красная и черная икра, лучшие сорта балыков, мяса, индейки, крольчатины... Жареные гуси и утки были красиво оформлены на дополненных фруктами блюдах. Паштеты и колбасы, все виды красной рыбы, осетрины и прочих деликатесов были разложены на тарелках, заполнявших столы. С удивлением Таня обнаружила даже копченый язык, который ела еще в гимназии, и заливное из севрюги, которое когда-то готовила бабушка. Сколько стоили все эти продукты в военное время, страшно было даже предположить!
Спиртное лилось рекой. Столы были густо уставлены бутылками, а по залу все время сновали официанты, предлагая гостям выпить. Таня взяла несколько бокалов с шампанским, а затем попробовала коньяк, насыщенный вкус которого совершенно не был ей знаком. Такой коньяк пить ей еще не доводилось. Судя по всему, Японец просто со страшной силой швырял деньгами, вообще не считая их.
Банкет начался с официальной части. Военный комендант Одессы Мизикевич от Совета обороны города преподнес Японцу в честь отбытия полка на фронт серебряную наградную саблю с революционной монограммой и громогласно пожелал всем бойцам полка боевых успехов.
После этого официальная часть банкета была закончена и началась самая настоящая попойка, которыми так славились все одесские бандиты.
В самый разгар вечера, когда веселье достигло своего апогея, Таня вдруг увидела Японца, который стоял у крайнего окна, возле самой стены. Он был один. В его лице было что-то странное — он совершенно не был похож на человека, который так гордится собой.
Таня быстро подошла к нему.
— Взгрустнулось шо-то, — Мишка поднял на нее глаза, и она вдруг увидела в них самую настоящую тоску, словно что-то очень мучило его изнутри. — Вдруг подумалось за то, шо не вернусь больше. А вдруг не вернусь? Вдруг за всё — ни к чему, как рыба об лед?
— Ты вернешься, — Таня проглотила горький комок в горле, — ты всегда будешь в Одессе. Одессы без тебя нет.
Японец улыбнулся, пожал ее руку и быстро ушел прочь, распрямляя на ходу плечи в парадной военной форме. Таня все стояла и смотрела ему вслед...
Глава 12
Яркие лучи июльского солнечного рассвета застали в зале консерватории удивительную картину. Все пестрое бандитское воинство спало вперемежку на полу, издавая дикий храп. На столах, заваленных грязной посудой и объедками, все еще высились груды еды, издающей под утро уже не самый приятный запах.
Впрочем, воинов Мишки Япончика, прогулявших на банкете всю ночь, это беспокоило мало, ведь именно так, привыкнув засыпать в обнимку с едой, они всегда гуляли на своих хатах и «малинах», падая отсыпаться, не отходя от места попойки, прямо на полу.
Комиссар Фельдман и представитель Ревкома, отворив дверь залы, не поверили своим глазам, увидев просто невероятную картину. На часах было около половины восьмого утра, бандиты же видели просто десятый сон. Но вся беда заключалась в том, что ровно в 7 утра пестрое воинство Мишки Япончика должно было погрузиться в товарный поезд, отправляющийся на фронт, до станции Бирзула. Именно там, в Бирзуле, они должны были поступить в распоряжение 45-й дивизии Якира.
К семи утра полк Мишки Япончика не явился на станцию Одесса-Главная. Напрасно ждал товарный состав, даром мерил шагами перрон разъяренный представитель Ревкома. Все оружие и знамена были на месте — их погрузили еще 20 июля днем, сразу после торжественного шествия полка по всему городу. А из людей на вокзале не появился никто, что было абсолютно невероятно для строгой фронтовой дисциплины.
— Вот они, ваши бандиты! — поджимала со злостью губы глава всех большевиков Одессы Софья Соколовская, появившаяся на вокзале к моменту предполагаемой отправки поезда. — Вот они, полюбуйтесь! Послушала вас, идиотов! Мало того, что эти уголовники сделали из нас посмешище, так мы еще и допустим в Одессу Петлюру!
— Что-то произошло... Не могли они без причины вот так... — Красный как рак Фельдман пытался оправдать полк перед всеми представителями власти, сам прекрасно понимая, что занимается абсолютно бесполезным делом, — может, людей не собрали... Или какая диверсия...
— Диверсия?! — Соколовская посмотрела на него с такой ненавистью, что Фельдман был готов провалиться сквозь землю. — Делать из уголовников революционных солдат и есть самая настоящая диверсия! Но вы у меня за это попляшете! Обо всем доложу в Москву, в ЦК, что вы тут устроили с отправкой на фронт.
— Да перепились они и к семи утра просто не проснулись, — пожал плечами представитель Ревкома, успевший уже изучить одесскую жизнь, — банкет у них вчера в консерватории был. Вот они и погуляли.
— Вы оба мне за это ответите, оба! — Соколовская даже затряслась от злости. — Немедленно туда, в консерваторию! Поднять, разбудить эту мразь! И чтобы к вечеру они сидели в поезде!
Но сказать было проще, чем сделать. И когда Фельдман с представителем Ревкома появились в консерватории, им стало ясно: поднять бывших бандитов к вечеру и загрузить на вокзале в вагоны не смогут никакие, даже сверхъестественные силы.
Фельдман ткнул сапогом какого-то типа, лежащего поперек порога, возле самого входа, но тот лишь пьяно замычал и перевернулся на другой бок. В воздухе был разлит острый, тошнотворный запах перегара. Вместе с запахами быстро портящейся пищи он создавал просто невыносимую вонь.