Подземелье призраков Аккермана

Лобусова Ирина

Ночью одна из остановок была особенно долгой. И когда поезд тронулся с места, пожилой красноармеец открыл глаза. Двух товарищей — цыгана и второго, в платке, рядом с ним не было. Они куда-то делись, но красноармеец не стал выяснять куда... «Храплю, видать, сильно, — подумал он, — вот и перебрались в другой конец вагона. Ну и черт с ними!»

Только под утро, когда уже стало светать, кто-то заметил, что в вагоне открыта дверь. Было даже приятно вдыхать теплый, свежий воздух. Но потом дверь закрыли — слишком уж громко звучали отголоски стрельбы. Вагон тронулся дальше.

Двое красноармейцев в военной форме пробирались вдоль

чахлого подлеска, оглядываясь с тревожно по сторонам. Ночь близилась к рассвету. Но вокруг по-прежнему не было никакого жилья.

— Где же они? — выбившись из сил, Таня опустилась на какой-то пенек. Ноги ее горели как в огне. Надо ли говорить, что «цыган Тамил» была именно она.

— Терпи, — Андрей, ее товарищ в пестром платке, налил глоток воды из фляги, протянул ей, — хутор близко, где-то здесь.

— Ноги болят, — вздохнула Таня, не в силах признаться, что грубые мужские сапоги натерли ей ноги до крови.

— Придем в хутор — там отдохнешь, — Андрей прекрасно понимал, как мучается Таня с этом не­удобном мужском костюме, и от ее мужества у него щемило сердце.

Пожалуй, это была самая опасная затея из всех, предпринятых Таней до сих пор, — попасть на настоящий фронт к Мишке Япончику, чтобы там разузнать подробности о цыганах. И едва они отправились в путь, как Таня стала себя за нее казнить. Помогая ей, Андрей проявил недюжинное мужество и находчивость. Раздобыл военную форму, выяснил, когда теплушки с красноармейцами отправляются на фронт. Таня была так поглощена своей целью, что ради того, чтобы походить на красноармейца, согласилась остричь свои волосы. Неожиданно ей пошла короткая стрижка. Однако сама Таня ощущала себя кем-то вроде Зелены Шор, ядовито замечая про себя, что если Володе нравится коротко стриженная Зелена, то она понравится и подавно.

Отправляясь на фронт, чтобы побеседовать с Мейером Зайдером и выяснить все о Жорже Белом, Таня всё приблизительно себе представляла и уже не сомневалась в том, что секрет исчезновения Володи связан с убийством Антона Краснопёрова и с остальными убийствами. И тем более не сомневалась, что Зайдер знает, что произошло.

Путь был слишком сложен. Таня поняла это уже в тот момент, когда они оказались в теплушке. Несмотря на то, что у нее все-таки были актерские способности, ей с трудом удавалось играть свою роль. Ее до сих пор мутило от вонючего самогона, который пришлось выпить, чтобы поддержать образ, а еще Тане очень хотелось сбросить с себя неудобную форму. Но пока это было невозможно. Оставалось только идти до конца.

Где-то совсем близко залаяла собака — похоже, человеческое жилье было рядом. Вскоре послышалось звяканье собачьей цепи.

— Хутор, — шепнул Андрей, доставая армейский наган. Это был настоящий боевой револьвер, в отличие от камуфляжной винтовки, которая была сломана так, что в нее даже не вставлялись патроны. Винтовка играла на образ красноармейца, и с ней Андрей не сомневался, что их примут за своих. У Тани никакого оружия не было.

Сунув ей в руки эту декоративную винтовку, Андрей прицелился из нагана в темноту. Таня с дрожью вцепилась в него.

— А если там петлюровцы? — ей вдруг стало страшно.

— Не должно быть, — ответил Андрейка, — они выставили бы посты. А мы ведь свободно подошли к хутору.

— А с чего ты взял, что Японец посты не выставил?

— Ты кого-то видишь? — ухмыльнулся рыбак. Похоже он пришел в себя— Значит, постов

нет. — И, вздохнув, добавил: — Однако это и плохо. Не может быть Японец таким идиотом. Что-то здесь не так.

Двигаясь осторожно, почти бесшумно, они вдруг вышли на большую, широкую улицу поселка. Во всех домах были потушены огни. Одинокий собачий лай перешел в хрип. Пес словно задыхался на цепи, стараясь вырваться в темноту. Но пока его не было видно.

Они сделали несколько шагов вперед.

— Матерь Божья! — вдруг замер Андрей, схватив за руку Таню и остановившись как вкопанный.

Из-за облаков вышла луна, отчетливо осветив ужасающую картину. В ее белом, серебристом свете отчетливо было видно, что вдоль всей улицы поселка лежат трупы. Их было так много, что трудно было идти, нужно было лавировать между ними, находить свободное место, чтобы не ступить в это страшное месиво из человеческих рук и ног... Остекленевшие глаза, окровавленные ошметки человеческой плоти, пробитые насквозь, — в этом месте остановился ад, ад войны... И спокойная луна мертвыми, равнодушными, холодными лучами освещала эту страшную жатву.

— Видно, здесь был бой... — начал было Андрейка, но Таня вдруг громко вскрикнула, а затем метнулась в самую гущу тел...

— Это же Копейка... Сивал... Котька-Мотор... Это люди Японца!.. — нагнувшись, она стала переворачивать трупы, вглядываясь в их лица.

Тане было очень страшно: со всех сторон на нее смотрели жуткие знакомые лица тех, кто навсегда ушел в ад.

Ей хотелось плакать. Большинство из этих людей, когда-то промышлявших грабежами и налетами в темных лабиринтах Одессы и в глубинах Молдаванки воюющих за своего Короля, были ей знакомы. Развеселые, блатные, в немыслимо шикарных нарядах, они гуляли по Дерибасовской, горланя свои песни, будучи животворящей кровью Одессы, ее такой странной и такой неповторимой душой. А теперь они лежали здесь, страшные, ни на что не похожие в ледяном лике смерти, и сердце Тани разрывалось при одном взгляде на них.

— Где же Японец? — вслух подумал Андрей, а Таня все шла и шла вперед, не слушая его, чувствуя, что умирает от этого непостижимого ужаса... Слишком страшно было себе вообразить, что здесь произошло...

— Эй, послушай... Уходить надо, — рыбак осторожно тронул ее за руку, ему не нравилось это состояние Тани, он видел, как от ужаса у нее остекленели глаза. — Здесь бой был... Значит, петлюровцы близко... Или отряды Махно. Они ведь заняли эту деревню.

Но Таня почти не слышала его. Они поравнялись с домом, от которого остался только почерневший, обгоревший остов. По нему, похоже, палили из пушек. Возле самых ворот по какой-то странной, жестокой иронии судьбы целой и невредимой сохранилась собачья будка, где на привязи бился тощий, взъерошенный пес. Увидев людей, он присел на задние лапы и заскулил, словно прося его отпустить.

— Люди погибли, — сказала Таня, — или его бросили. Некому отпустить собаку. Она с голоду умирает...

Пес жалобно заскулил, словно понимая ее слова.

— Освободи ее, — Таня повернулась к Андрею, — разорви цепь!

— С минуты на минуту здесь могут появиться петлюровцы... — начал было рыбак, но Таня смотрела на него с таким выражением печали, что он больше ничего не стал говорить.

Перемахнув через забор, он отвязал пса, выпустив его на волю. Тот рванулся, словно помогая снять с него цепь, а затем, радостно лая, умчался в ночь.