Подземелье
Шрифт:
Под ногами трещали гнилые сучья. Сергею вдруг показалось, что с его спутницей, что-то не так, и он глянул на нее… Девица не старше шестнадцати, в легоньком летнем платье тащилась рядом, будто не чувствуя ночного зябкого ветра, скалилась хмельной обещающей улыбкой. Ветви кустарника цеплялись за распущенные волосы, и она встряхивала головой. Он узнал ее сразу, хоть лицо видел только на фотографии.
Сергей стал, как вкопанный. Пухлые влажные губы девушки приоткрылись, приблизились. И он невольно потянулся навстречу.
— Ты
Но руки уже сошлись на ее податливой, мягкой спине.
Громкий шорох вдруг прозвучал в зарослях.
— Ой, что это? — спросил испуганный Раисин голос.
Сергей очнулся.
— Кошка, наверное, — ответил он, притягивая репортершу к себе и захватывая ртом ее холодные губы.
9
…Геолог широко шагал по неосвещенной улице, и походка его была не тверда. С хмелем мешалась злость.
Секретарша, паршивая сучка, терлась об него весь вечер, а в последний момент, как за спасательный круг, уцепилась за Галку Андреевну, эту старую мымру, и устроила облом. Ну, попутного ветра в задницу! Пусть напоследок послушает бредни начальственной маразматички. Иван Иванович, клык моржовый, еще в провожатые им навязался. Галке, старой корове, хоть с кем, да немногие уже зарятся.
Чтобы сократить путь, он свернул в проулок, который незаметно превратился в тропу среди чахлого мелколесья и нырнул вниз, к неглубокой балке. Впереди замаячили перила утлого мостика.
Геологу показалось, что кто-то движется чуть позади, за колышущейся, непроницаемой стеной растительности. Удивившись, геолог пошел быстрее.
Ослышался? Но в зарослях отчетливо хрустнуло, зашумели раздвигаемые ветви. Там, действительно, кто-то был.
Что за новости? Кому бы это скрадывать? Не город ведь, гопстопников не водится.
Может, кто из работяг решил посчитаться с подгулявшим начальником? Ну, если так, то тут вы, ребята, капитально пролетите.
Он подобрался, ощущая послушную реакцию мышц на сигнал опасности. Ну, давайте, посмотрим, что у вас получится! Вам ли, забулдыгам, переть на первый разряд по боксу, пусть и слегка устаревший. Только бы не ударили чем тяжелым исподтишка.
Геолог, то и дело оглядываясь, перебежал мостик. И вдруг его словно окатило ледяной водой. Кто-то большой, неразличимый, с негромким хрустом вывернулся из кустов метрах в десяти справа, на краю балки, и с удивительной легкостью перемахнул ее одним прыжком. Темная трясина не опавшей еще листвы на другом берегу овражка, прошелестев, приняла и скрыла странного преследователя.
Спокойно. Только без паники. Вперед. Вперед! Геолог побежал.
Черт! И оружие оставил, как назло. Всегда предпочитал от греха на хмельные дела не брать с собой пистолет. Хоть бы палка какая! А что — палка?!.. Кто же это? Не работяги…
Через пару сотен
Внезапно геолог остановился, словно напоровшись на преграду…
Он никогда не узнал, каким чудом остался жив и до самого своего последнего часа никому не рассказывал, ЧТО разглядел в лунном блеске той ночью на пустынной тропе. Но и годы спустя, нет-нет, да и будил в неурочный час диким криком жену или очередную «полевую подругу». И женщины в спросонном переполохе трясли и толкали его, изгоняя выползшее из закоулков памяти наваждение.
Но был он человек сильный, закаленный и приученный своей профессией ко всему.
Оттого, должно быть, и спасся.
10
Жарко. Жарко. Жарко.
В окно уперлась холодным лбом полночь, но в комнате, над барханами сбитых подушек и простыней дуют обжигающие ветры.
Кожа на коленях стерта об оголившуюся грубую ткань матраца. Наутро синевато-красные пятна будут саднить, и вполне возможно, эта боль сольется с чувством неловкости и сожаления. Но это завтра, а пока громко скрипит кровать под ритмичными толчками.
Что-то валится на пол. Ступни не находят опоры и, кажется, коленные чашечки скоро вообще сотрутся в кровь.
Острая боль укуса.
— Ты с ума сошла?..
— Не торопись. Не торопи-ись! Вот так…
— Хорошая… Милая… (Люблю — никак не выговаривается.) Опершись на локти, он колышется на горячих нежных волнах, которые особенно нежны и горячи там, где касаются округлыми вершинами его груди. Вздымается упругая зыбь, попахивающая дезодорантом, потом, коньячным перегаром и еще Бог знает чем.
От этого запаха сжимаются ягодицы и каменеет низ живота. Рот полон мягких, похожих на паутину, волос, скрывающих тонкую ушную раковину.
Надо опуститься ниже, туда, где на вершинах тяжелых волн закручиваются бурунчики сосков; поймать их губами… И, не задерживаясь, — еще ниже, вдоль атласного живота… И еще, и еще, пока язык не скользнет вниз по выбритому склону, к аккуратному кустику волос.
— Что ты?.. Ну, перестань!
Она шепчет это просто так. Он не отвечает. Он знает, что все делает правильно.
Хриплый вздох, переходящий в стон.
Громадная, опрокинутая на спину рыбина, светящаяся белизной, изгибается на раскаленном песке, бессильно шевеля плавниками.
И, наконец, крик, который она не может сдержать. — …Теперь я. Дай, теперь я!
Видна мерно колышущаяся масса распущенных пушистых волос, похожая на куст водорослей, которые шевелит ленивое морское течение. Волны захлестывают постель, комнату, дом, и весь мир тонет в бездонной пучине.
Всплытие тянется бесконечно.