Подземный мир и живая вода
Шрифт:
— Прощай, — сказала с седла Рафаэлла, намеренно не глядя в глаза.
— Прощай, — ответил Ласка, не стараясь встретиться взглядом.
На том и разъехались. Он немного загрустил и утешился только тем, что не за невестой и ездил. Тем более, не за чужой невестой. Наверное, она права. Как смотреть в глаза прошедшей страсти? Для этого надо быть совсем уж ведьмовой ведьмой, как Оксана.
В Волыни Анджей уже навел порядок в доме Чорторыльского. Точнее, слуги и холопы навели порядок. Разговорчивый Анджей объяснил местным, что душегубы под его, Анджея, мудрым руководством
Крестьяне поначалу отнеслись скептически, но против фактов не попрешь. Тела и остатки тел водяных, леших, упырей и русалок, не убранные со двора, истаяли на солнце. Но не вспыхнули и исчезли, а пролежали достаточно долго, чтобы любопытные успели оценить, с какими силами нечисть атаковала усадьбу. Также и по количеству ведущих к усадьбе следов на снегу, в том числе, больших волчьих, понятно было, что битва выдалась не как баран чихнул.
Те, кому досталось прибираться в неосвященном доме, рассказывали, что внутри творился сущий ад. Раз была битва, то кто-то командовал. Мертвого Атамана слуги видели за день до атаки нечистиков, и все знали, что убил Атамана оборотень. Кшиштоф, как успели увидеть самые смелые, с утра еще стоял перед домом, замороженный в глыбе льда. Пана Люциуса никто из уборщиков не видел ни живого, ни мертвого. Не Богдан же командовал.
Ласку и батюшку с дьячком из Глубокого Анджей принял как дорогих гостей. Ласку поселил в лучшей комнате, а божьи люди разместились у сельского старосты. Батюшка на следующий же день за неимением церкви отслужил службу в доме старосты и отчитал за упокой по длинному списку.
После заката вернулся Чорторыльский. Его, получается, все-таки помариновали в приемной. Могли бы подержать там и дольше, несмотря на то, что долг перед феей он уже оплатил сам. Следом за хозяином зашел сундук, негромко топая ножками. Ласка с Анджеем еще сидели за столом у камина.
— Здравствуй, пан Люциус, — сказал Анджей.
— Анджей? — Люциус не поздоровался, — Где все?
Слуги-то и повара были на месте, а вот шляхтичей за столом не хватало.
— Богдан уехал, остальные на погосте.
— Почему дом засран?
— Что могли, отмыли. Щелкни пальцами, будет как новый.
— Лентяи, пся крев.
Чорторыльский обернулся, глядя вокруг сквозь пальцы.
— Ложечки мои серебряные где? Посуды половины нет. Вино мое вы тут бочками пили? Селедку сожрали! И отряд отборных душегубов как корова языком слизнула. Даже на погосте никого не осталось! Для чего старый Люциус, по-твоему, приказывал вас, дураков, не отпевать и с оружием хоронить?
— Не знал, что пан некромант.
— Он думал, еще научится.
— А ты некромант?
— Не умничай, шут гороховый.
— Нехорошо шляхтича песьей кровью и шутом ругать, — сказал Анджей и не по-доброму прищурился.
— И что ты мне сделаешь?
— Брошу все и уйду в монахи.
— Один хрен, в ад попадешь, — хмыкнул Чорторыльский.
— И в аду буду молитвы петь, чтобы всем чертям вокруг икалось.
— Ну и пошел вон тогда! Москаля с собой забери, видеть его не хочу!
— Вот как? А не пойти ли тебе самому?
— Меня из моего же дома гонишь?
— Дом не твой, а покойного пана. Ты чорт нечистый и лукавый, самозванец в панской шкуре.
— Да? А бумаги на кого?
— Бумаги вспомнил? Я тебе кто, законник? Я, если ты забыл, разбойник и душегуб. Поэтому ты выйди вон, а хочешь дом обратно, бей челом судье, воеводе, каштеляну, да хоть и великому князю. Будешь со мной судиться, я тебя еще побожиться перед судом заставлю, что дом по праву твой.
— Кем ты себя возомнил!
Пан-черт схватился за саблю.
Анджей выстрелил ему в лицо освященными серебряными пулями из двуствольного рейтарского пистолета.
— Это ты кем себя возомнил! — сказал Анджей воющему черту, на котором сразу же проявилось рыло и рога, — Надел жупан, думаешь, пан? Нечисть в шкуре шляхтича никакой не шляхтич.
— Я тебе еще покажу-у-у, — завыл черт, которому, похоже, и правда было больно.
— Покажет он, пся крев, — усмехнулся Анджей и посмотрел на Ласку.
Ласка уже взял со стола кувшин. Покрутил его и плеснул в пана Чорторыльского святой водой. От святой воды пан и вовсе превратился в черта с копытами и хвостом.
— Exortiamus te, kurwa!
Анджей вытащил сзади из-за пояса плеть, на которую по совету Ласки навязал серебряных монеток, и погнал черта куда глаза глядят. Глаза у нечистого после пуль и святой воды глядели плохо. Люциус побился рогами об стены, уронил на себя несколько мечей и плюхнулся в камин.
Сундук спокойно ждал, пока пан покинет помещение. Не его же серебром стегали. Ласка подошел к сундуку, вытащил из рукава скрученный в жгут шелковый пояс, присел и обвязал заднюю ножку.
— Это мне зачем? — спросил сундук.
— Оберег тебе. На счастье, — ответил Ласка.
— Не врешь?
— Вот те крест.
Черт сообразил, что дверь от камина слева, и убежал, оставив после себя черный след на полу. Сундук поспешил за ним.
— Что пан думает делать дальше? — спросил Ласка, когда Анджей вернулся за стол.
— Казну панскую и бумаги по мелким делам Кшиштоф мне передал, а важные бумаги у Люциуса в сундуке остались. Судиться с ним мне не по зубам. Нутром чую, законников позовет. И в сундуке у него найдется сокровищ, чтобы с кем угодно против меня сговориться. Землю я на монастырь перепишу. Пускай черт с попами сутяжничает, эти своего не упустят. Движимое имущество в Полоцке и в Минске распродам, а панская казна, лошади и арсенал мне самому пригодятся.
— Для чего? На службу пойдешь?
— Какую мне, душегубу, службу? Соберу ватагу висельников, выйдем на большую дорогу, да позажигаем напоследок. Душа продана, мимо ада не пролечу. Пусть за мной, как за паном Кшиштофом, сам король гоняется. Пусть мою голову в Кракове на площади рубят. Глядишь, и в аду веселее буду сидеть. Как легендарный грешник, который и самого черта ограбил. Как тебе?
Ласка вздохнул. Вроде и не его дело, будет ли порядок на литовских дорогах. Вроде и не его дело спасать душу разбойнику. По уму, так взять бы саблю, да снести голову Анджею прямо сейчас, не дожидаясь королевского палача. Как батюшка дома говорил, за каждого разбойника добру молодцу один грех спишется.