Подземный огонь
Шрифт:
– Отравили! Помру сейчас!
Конан налил остальным еще по порции и демонстративно выпил свою долю.
– Гадость, конечно, ужасная, – заключил он многозначительно. – Но как тепло внутри становится… Почтенный Двалин, давай споем. Я много всяких песен знаю…
– Я тоже, – встрял Хальк. – Конан, может быть, помнишь горские песни? Киммерийские например, или темрийские? В Темре хорошие баллады слагают…
– Темра? – заинтересовался я. Название было незнакомым, но звучало красиво. – А это где?
– Между Гандерландом и изгибом Немедийских гор, на полуночном восходе, – пояснил Конан. – Самая отдаленная провинция Аквилонии.
Выяснилось также (это рассказал Хальк), что темрийские земли населены мало. Горцы же вовсе не являются потомками хайборийцев, а происходят от древнейших племен, населявших закатные земли до завоевания. Они, будучи оторванными от аквилонской
Пока библиотекарь излагал краткую историю Темры, не замечая, что его слова мало кому интересны, Конан сходил к хозяину Бютту и попросил лютню. Затем, вернувшись к столу, варвар прервал трепотню Халька, вручил инструмент, зная, что тот неплохо умеет играть, и уселся рядом. Господин летописец прошелся пальцами по струнам, некоторые подтянул – лютня была изрядно расстроена – и вопросительно посмотрел на киммерийца.
– Темрийскую?
– Давай, – согласился Конан. – Помнишь балладу о Макмэде? Которая на два голоса?
– Несомненно, – Хальк, подвинув заинтересовавшегося Двалина, устроился поудобнее и, бросив Конану: «Я говорю за тана, ты – за Макмэда», начал играть. Конан, сграбастав опустевший жбанчик, стоявший на столе, использовал его как маленький барабан, отбивая ритм.
Я никогда не слышал таких песен. У нас в Пограничье все намного проще – скальды рассказывают баллады о героях или битвах, воины обычно голосят малопристойные песни наемников, а женщины в деревнях любят петь о семье или о том, что видят каждодневно – о лесах, водопадах или синем небе.
С первых же строк я понял – темрийская баллада изображает разговор двух людей, правителя и воина. Хальк высоким тенором выводил речи тана Темры, а Конан низким глуховатым голосом говорил за главного героя – неизвестного никому Макмэда.
– Зачем ты покинул обители клана,Где вьется вкруг вереска солнечный свет,Где мерзнет заря, как смертельная ранаНад россыпью древних полночных планет,Алан Макмэд?– Уж лучше клинков ненасытная пляска,И вьюга в предгорьях, и мрак, и туман,Чем взгляд, лучезарнее неба над Темрой,И сочные губы, и трепетный стан,Не правда ли, тан?..– Сердце леди Хайлэнда податливей воска,Если джентльмен в бранных делах знаменит,Когда дедовский меч его, поднятый к звездам,О щиты чужестранцев победно звенит,Потрясая зенит…– Меч Макмэда не сломлен никем ни в турнире,Ни средь битв ни в низине, ни на вольных холмах.Но для леди Хайлэнда нет желаннее в миреПесен рыцаря в черном, что сводят с умаЖенщин в клане Галмах…– Мне понятен твой гнев, но поверь мне, как тану —Бог не создал для мира неподатливых бед.Уж тебя ли, герой, я испытывать стану,Как сорвать с плеч врага и башку, и берет,Алан Макмэд?– Опоздал твой совет, ибо чаша испита,И жестокий урок мной сопернику дан.Там, где вереск поет у речного гранита,Рыцарь в черном лежит, вечным сном обуян.Я не лгу тебе, тан…– Так зачем ты покинул обители клана,Где вьется вкруг вереска солнечный свет,Где навек упокоила рваная ранаНенавистного барда, виновника бед?Возвращайся, Макмэд…– Не видать мне ни славы, ни свадебной пляски,Пенный кубок не пить, не обнять тонкий стан.Брошен плед мой в огонь, и в неистовом лязгеГордых горских клинков клан Галмах гневом пьян,Меня проклял, о тан!..Рыцарь4
Перевод стихов с английского выполнен Е. Сусоровым и Л. Бочаровой.
Хальк взял завершающие аккорды и положил ладонь на струны. Строри, сидевший рядом со мной, тихо всхлипнул. Я неожиданно заметил, что вокруг нашего стола собрались гномы и люди – они стояли тихо-тихо и слушали. Когда замер последний звук лютни, Двалин встал и поклонился Хальку, а собравшиеся в круг сородичи старейшины забили в ладоши и начали восторженно орать.
– Ай да Хальк… – прошептал мне на ухо Мораддин. – Гномов нелегко растрогать, равно как и привлечь внимание человеческими песнями. Но если гному понравится, как ты поешь, станешь его другом навеки.
Хозяин трактира, упитанный и низенький месьор Бютт, тоже слушавший песню, вдруг поднял руку, глянул строго на служек и срывающимся голосом крикнул:
– Пива благородным господам из Аквилонии! За счет трактира!
Допелись. В Пограничье очень ценится золото, которым платят за еду. На золото можно купить теплые вещи, жилище, оружие, лошадей… Но больше всего ценится пища, хлеб насущный. Именно поэтому золото обменивается на нее, а не наоборот. А сейчас произошло невиданное – матерый трактирщик, умудренный опытом многочисленных предков, за одну песенку готов угощать абсолютно бесплатно!
Так как все присутствующие изрядно захмелели, в обеденном зале творилось нечто невообразимое. Я имею в виду то, что высокородные аквилонские дворяне из десятка Паллантида, вместе с командиром были приглашены к столу компанией молодых гномов и моментально нашли общий язык с карликами. Вино полилось рекой – как в переносном, так и в буквальном смысле: один из гномов, желая показать Паллантиду достоинства своего боевого топора, столь широко размахнулся, разрубая воздух, что перевернул бочку с драгоценным в Пограничье красным зингарским вином. Вкусно пахнущая виноградом жидкость разлилась на земляной пол, а гном, поскользнувшись, рухнул в темную лужу.
Все, включая хозяина, ответили на эту выходку дружным хохотом. Госпожа Бютт, занявшая место у стойки, скривилась, но промолчала. Уважаемая хозяйка «Танцующей лошади» подсчитывала немалую выручку – гномы были щедры на золото да и аквилонцы не скупились.
…Спустя некоторое время мы выбрались на улицу – проветриться. Уже стемнело, однако небольшая площадь перед постоялым двором была освещена факелами и кострами, возле которых грелась ночная стража Брийта. Мы вместе с Двалином и Строри, окутанные клубами пара, вырвавшимися из теплого обеденного зала, прогулялись до конюшни, взаимно уверяя друг друга в бесконечном уважении, а затем оказались свидетелями очень красивого поединка. Рослый и худощавый гвардеец Черных Драконов по имени Алгус решил померяться силами с гномом. Последний (как пояснил старейшина Двалин, носивший имя Ниди) был невысок – всего-то три с половиной локтя – но невероятно широкоплеч и силен. По уговору, дрались на топорах. Выбежавшие из трактира гномы и гвардейцы взяли поединщиков в круг и старательно сочувствовали им, выражая свое отношение к героям раскатистыми криками.
Так как и Алгус, и Ниди были изрядно пьяны, лезвия рассекали лишь воздух. Но вскоре гном особенно изощренным приемом выбил у гвардейца топор, ударом обуха в грудь завалил его в сугроб и, не устояв на ногах, упал сам. Поднявшись, Ниди громко заорал, что хочет угостить нового знакомого и вытянул из пояса маленький слиток золота. Уронил, конечно. Все присутствующие начали рыться в наметенном суровыми полуночными ветрами сугробе, а мы отправились обратно в трактир, потому что замерзли на холодном воздухе.
Хальк, пока мы ходили гулять, препоручил свою белую зверюшку одной из девиц матушки Бютт, надо думать особо ему приглянувшейся. Когда я подходил к столу, маленький синеглазый зверек сидел перед дородной грудастой девой, жевал сладкое угощение и смотрел на окружающих невинным взглядом новорожденного.
Я уже поминал, что Хальк начал обучать найденное в Ямурлаке существо человеческому языку. Оно старательно повторяло услышанные от людей фразы, иногда пыталось сложить отдельные слова вместе, в целое предложение, но было известно – тварь пока не может разговаривать по-людски. А сейчас…