Поджигатель
Шрифт:
Я подняла бокал с вином:
— За тебя, дорогая Ребекка! Спасибо тебе за все!
Вино пахло ежевикой и на вкус было божественным. Я медленно цедила его до тех пор, пока бокал не опустел, а вода в ванне не остыла.
Когда Гил вошел в дом (я дала ему ключ), я уже была одета и готовила ужин.
— Как вкусно пахнет!
Он вошел в кухню с таким развязным и самодовольным видом, будто выиграл приз, и остановился за моей спиной. Я бросила нож, которым резала брокколи. Он развернул меня к себе лицом и жадно поцеловал, словно мы не виделись несколько месяцев, а не часов. Я запустила пальцы в его
— Ты пила.
— Да, я открыла бутылку вина.
На столе стоял заготовленный для него бокал.
— Как романтично!
Он раздвинул мне ноги коленом, задрав мою короткую джинсовую юбку.
— Что у нас на ужин?
— Картофельная запеканка с мясом.
Он уже приспустил мою майку и целовал обнаженное плечо. Млея от ласк, я привалилась к кухонной тумбе.
— Выключи духовку. — Он резко отстранился. — Я часами думал о том, как мы будем заниматься любовью, и не хочу делать это второпях.
— Никто не хочет, — заверила я, решив, что ужин подождет.
Выходя вслед за Гилом из кухни, я заметила на столе небольшой черный глянцевый пакет квадратной формы с черными шелковыми плетеными ручками.
— Что это?
Он нахмурился, недовольный заминкой, но потом засмеялся.
— Какой же я болван! Надо было заранее догадаться, что ты не сумеешь пройти мимо пакета из ювелирного магазина.
— Из ювелирного магазина? — Я взяла пакет в руки. — А что там?
— Взгляни.
— Это мне? — Я с опаской держала пакет.
— Тебе, и только тебе.
Он прислонился к дверному косяку, наблюдая за мной. Я вытряхнула себе на ладонь маленький кожаный футлярчик и осторожно открыла крышку.
— О, Гил! Какие красивые серьги! — На черном атласе сверкали два круглых бриллианта в форме горошины, под каждым висела жемчужная капелька. — Можно их надеть?
— Пожалуйста.
Он снисходительно смотрел, как я побежала в коридор к зеркалу, откинула волосы назад и принялась крутить головой, любуясь обновкой. Жемчужины имели теплый розоватый оттенок, а бриллианты радужно искрились в лучах света точно крохотные фейерверки.
— Невероятно! Но зачем ты их купил?
— Захотел, чтобы у тебя было что-то свое, не ношенное другими. — Он встал за моей спиной, и я увидела в зеркале и его отражение. — Нравится?
— Очень!
— Тогда они твои. Только при одном условии.
Я почувствовала, как улыбка застыла на моем лице.
— Каком же?
— Отдай мне серьги Ребекки. Мне не нравится, что ты их носишь.
Я повернулась к нему.
— А что в этом плохого?
Он выглядел раздраженным.
— Неужели они для тебя так важны?
— Да, представь себе. — Я подбоченилась. — Послушай, Гил, для меня эти серьги всего лишь добрая память о Ребекке. Почему я не могу оставить их себе?
— Потому что Ребекка умерла. — Он смотрел на меня сверху вниз, и лицо его было непроницаемым. — А ты не она.
Я хотела уйти, но он схватил меня за руку и опять притянул к себе.
— Ты не она, Лу, и я не хочу, чтобы ты стала ею. Ты должна быть самой собой. Понимаю, тебе трудно забыть Ребекку: ведь она была твоей подругой, — но, пожалуйста, отпусти ее. — Он слегка встряхнул меня. — Ее больше нет, и не надо все время к ней возвращаться.
— Я знаю, что ее больше нет. И не так уж часто о ней говорю. Между
Он взорвался и закричал:
— Черт возьми, ты можешь хотя бы раз сделать так, как я прошу? Ведь это совсем не трудно!
— Гил!
Я уставилась на него потрясенная, и тем самым, похоже, еще больше его разозлила. Он все еще держал меня за руку и теперь резко рванул, протащил по коридору и швырнул на лестницу. Я растянулась на ступеньках.
— Иди принеси мне эти серьги!
Я секунду лежала без движения, ощущая на губе соленый вкус крови и чувствуя, как горит правая бровь, впечатанная в ковровый ворс, потом наконец повернулась, оперлась на локоть и взглянула на Гила.
— Нет.
— Что ты сказала?
— Я сказала «нет». Я тебе их не принесу.
Я прекрасно понимала, что дело не в серьгах, а в подчинении, и не хотела сдаваться.
Тяжело дыша, он встал у подножия лестницы. Его опущенные руки медленно сжимались в кулаки и вновь разжимались — кажется, он делал это неосознанно. Всклокоченные волосы, остекленелые глаза… Я сомневалась, что он вообще меня видит. Наконец он двинулся вперед — я думала, он хочет меня ударить, но он сунул руки мне под юбку, взял меня за бедра и притянул к себе. Я начала выкручиваться, но он был слишком силен. Он стянул мои трусики и одной рукой ухватил меня за оба запястья, чтобы я не могла его оттолкнуть или расцарапать глаза. Все мои усилия вырваться оказались напрасными.
— Почему ты все время борешься? — хрипло прошептал он. — Хватит со мной бороться!
И я действительно сдалась, иначе он причинил бы мне боль. Когда он навалился на меня, я содрогнулась от отвращения. Неужели это тот самый Гил, с которым я занималась любовью — в разных местах и разных позах? Сейчас все было по-другому.
Он откровенно демонстрировал свою силу. Я пялилась на лампу, горящую в коридоре, стараясь не думать о том, что он делает. Он толкался в меня, пыхтя в самое ухо, потом удовлетворенно хрюкнул и в изнеможении отвалился. Его пот холодил мне щеку. Потом он вышел из меня, оставив мокрый след на моем бедре, а я осталась лежать под ним, униженная и поруганная. Ступеньки впивались мне в спину и ягодицы, моя рука оказалась зажата под его телом. Наконец он перекатился на бок и сел рядом со мной, все еще прерывисто дыша.
— О Боже, Лу, это было потрясающе!
Гил смотрел, явно пытаясь оценить мою реакцию — понять, не огорчил ли он меня.
Я не стала устраивать сцену и вообще не сказала ни слова… Только улыбнулась, почувствовав острую боль в разбитой губе. Надо казаться спокойной. Пусть думает, что мне все равно. Это единственный способ его победить.
Конечно, участвовать в секретной операции с целью поимки крайне опасного серийного убийцы — это невероятно увлекательно… но только теоретически. Стоять под дождем среди ночи, зарабатывая воспаление легких, — удовольствие, прямо скажем, ниже среднего. Что до меня, то я не задумываясь променял бы его на другие малоприятные вещи. Например, почистил бы голыми руками забившуюся канализационную трубу. Или посмотрел партию бильярда по черно-белому телевизору. Или рано утром в субботу, страдая от жуткого похмелья, пустил к себе на порог «свидетелей Иеговы».