Поединок чести
Шрифт:
София еще раз взобралась на башню, чтобы сообщить новость мавританке. Мириам и Авраам снова нацеливали патереллу, опять с помощью Арианы, которой все это явно доставляло удовольствие.
— Мы разнесем и их катапульту! — заявила довольная девочка. — Жаль, что Женевьеве пришлось уйти. Ее рыцарь в порядке?
София в который раз закатила глаза, удивляясь ее наивности.
— Он жив, — кратко ответила она. — Как и твой Бернард.
Лучники на стене как раз подтвердили сообщение Бернарда об окончании сражения.
— Ядро, посланное девчонкой, попало в какую-то важную персону, — предположил Ханзи.
Он был чрезвычайно обеспокоен состоянием Рюдигера, однако не покинул свой пост — лучники прикрывали возвращавшихся в город воинов.
— Но ведь не в Монфора же? — сказал один из канониров.
Другие лишь рассмеялись.
Глава 10
Дитмар и София вместе отправились верхом к замку Нарбонны.
— Сегодня было очень тяжело, — наконец произнес юный хозяин Лауэнштайна. — Не только Рюдигеру, но и всем нам. Пришло… Пришло время возвращаться домой.
София опустила глаза.
— Но ведь город все еще в осаде…
Дитмар нахмурился.
— Ты ведь знаешь, отсюда можно уехать когда захочешь.
София хотела спросить, не сочтут ли это проявлением трусости, но, подумав, заговорила о том, что ее беспокоило.
— Я хотела бы уехать. Но я немного боюсь Лауэнштайна, — призналась она. — Твоя мать… моя мать… рыцари…
Дитмар улыбнулся, помогая ей спешиться перед замком.
— Моя мать наконец сможет вернуться в Лош, — сказал он. — А в отношении твоей мы что-нибудь придумаем. Все будет совсем по-другому, не так, как раньше. Тебе не придется бояться рыцарей. Лауэнштайн будет принадлежать нам, София. Тебе и мне. Ты… Ты ведь не боишься меня, не так ли?
София покачала головой и прижалась к нему.
— Я больше ничего не боюсь, — сказала она.
Авраам и Мириам покинули свой боевой пост, лишь когда поле боя опустело.
— Граф должен быть доволен, — заметила Мириам и бросила последний взгляд на изрядно пострадавшую башню осадной машины противника. Ариана не настолько способная, как Женевьева, но ей все же удалось превзойти канониров. — Я только надеюсь, что Рюдигер жив.
Авраам вздохнул.
— Но долго крепость не продержится. Мириам, дорогая… как ты считаешь, не пришло ли время вернуться домой?
Мириам кивнула.
Авраам изумленно посмотрел на нее. Он как раз помогал ей взобраться на мулицу.
— Никаких возражений? — недоверчиво спросил он.
Мириам помотала головой.
— Ты не скажешь, что ты все еще нужна графу? Ты больше не чувствуешь ответственность за брошенных воспитанниц?
Мириам загадочно улыбнулась супругу.
— Сейчас я чувствую ответственность за кое-кого другого, — сказала она. — Я уже давно это подозревала, но вчера лекарь подтвердил. — Она положила его руку себе на живот.
Авраам выглядел совершенно сбитым с толку, его лицо приняло такое чудное выражение, что Мириам едва удержалась от смеха.
— Я знаю, — опередила она его, — мне почти сорок лет, и я еще ни разу не беременела. Мы думали, что у нас не будет детей, но… Неисповедимы пути Вечного. В любом случае я хотела бы родить его в Гранаде. Там повитухи опытнее и ему не придется скрывать того, что он еврей.
Женевьева старалась отгонять воспоминания о том дне, когда Фламберта внесли на носилках в рыцарский зал. Однако же она снова шла за носилками, на которых лежал дорогой для нее человек. И она так и не успела рассказать ему о своих чувствах.
Рюдигера из Фалькенберга переложили с носилок на ближайшую свободную кровать. Вскоре пришел цирюльник, чтобы позаботиться о нем.
— Они сильно его избили, мадемуазель, — сказал цирюльник. — А ножевые раны… Здесь ничего не поделаешь. Оставайтесь возле него, можете его немного обмыть, хотя о пользе этой процедуры я бы поспорил. И молитесь за него.
С этими словами мужчина направился к следующему раненому. Рюдигер застонал. Он пребывал в сознании, но был слишком слаб, чтобы любезничать с Женевьевой. Девушка предположила, что он был бы рад подержать ее за руку. До сих пор она, следуя запретам своей религии, никогда не прикасалась к мужчине, — если не принимать в расчет злосчастную ночь, проведенную с графом. Впрочем, все это осталось в прошлом.
Она решительно поднялась и отыскала лекаря. Женевьева могла бесконечно держать Рюдигера за руку, но кто-то должен был позаботиться о его ранах. Девушка нашла Соломона вовлеченным в один из бесконечных споров с цирюльником. Его платье снова было запятнано кровью, и он выглядел невероятно уставшим, вконец обессилевшим.
— Как бы я хотел, чтобы все это поскорей закончилось! — тихо произнес он, следуя за Женевьевой к постели Рюдигера. — Как бы я хотел снова облегчать боли в животе или лечить простуду. Заботиться о здоровье детей или принимать роды. Столько крови… Я уже не могу на это смотреть…
Отогнав невеселые мысли, он сосредоточился и с сочувствием склонился над Рюдигером. Рыцарь застонал, когда Соломон стал ощупывать его грудь, а потом поднял правую руку.
— Это не результат рыцарского поединка, — наконец произнес он. — Что вы сделали, Рюдигер? Вы что, избили сами себя?
Рюдигер попытался ответить, но его губы слишком распухли и потрескались.
И тогда Женевьева рассказала, что произошло.
Лекарь кивнул.
— Эти типы сломали вам ребра и руку. Я надеюсь, что ни одно ребро не проткнуло легкое. Вам не следует шевелиться, чтобы этого не произошло. Я наложу вам тугую повязку. Кроме того, все ваше тело покрыто кровоподтеками, и имеется пара колотых ран. Но ни одно из этих ранений не является смертельным. Нужно только следить за тем, чтобы раны не воспалились. Вам нужны тепло и покой. Руку я перевяжу, но должен сразу предупредить вас, Рюдигер: ваши доблестные рыцарские времена позади. Возможно, вы сможете держать меч в руке, но уже не будете орудовать им так умело, как прежде.
— Он не умрет? — спросила Женевьева.
— Думаю, нет. Но кому известны пути Вечного? Молитва ему точно не повредит. — Лекарь устало улыбнулся.
Женевьева опустила глаза.
— Господь меня не услышит, — прошептала она.
Лекарь вздохнул:
— Порой Господь проявляет к нам снисходительность, но, к сожалению, это происходит не всегда. Ну, у нас есть чем заняться. Мы промоем его раны вином. Я обработаю их мазью, которая не даст развиться гангрене, а затем мы их перевяжем. Так нужно будет делать каждый день. Никогда не стоит обольщаться, Женевьева. Но я делаю все возможное, и ты будешь мне помогать, не так ли? — Женевьева усердно закивала. — Однако тебе придется прикасаться к нему, — заметил лекарь, когда она неловко протянула ему чашу с теплым мыльным раствором, которую принесла одна из девочек. — Подними его руку, осторожно, постарайся не делать ему больно… А теперь обмой его грудь.