Поединок со смертью

Миронова Лариса Владимировна

Она долго задумчиво молчала, теребя край скатерти. Но вот её настроение снова изменилось. Руки наконец успокоились, мирно легли на стол, лицо просветлело, губы раздвинулись в добродушную, немного грустную улыбку. Вот было бы странно встретить её там, в московском магазине! Мы бы могли кивнуть друг другу, или просто даже не взглянуть одна на другую. Я бы ничего не узнала

о ней, и она ни о чём не спросила бы меня. Всё случай… Да, это случай! Она глянула на немя и вдруг заколебалась – о чём говорить дальше и говорить ли вообще, лицо её мгновенно стало непроницаемой маской…

– Доводилось голодать? – спросила я после паузы. – Она кивнула. – И часто?

Любезность с её лица уже исчезла без следа, а во взгляде умных пристальных глаз опять появилось новое выражение – почти искреннего удивления. Поза её не менялась, но вся она как бы подобралась, насторожилась, как птица на ветке при виде изготовившейся к прыжку кошки. Потом снова повеселела, слабо улыбнулась лёгкой дружелюбной улыбкой, и теперь сидела так, словно забыла убрать её с лица. Она чего-то ждала. Я протянула к ней раскрытую ладонь – будто говоря жестом: «Продолжай, я тебя внимательно слушаю». Но она по-прежнему молчала. И я спросила то, что может в подобной ситуации спросить каждый, не слишком боясь показаться назойливым и люботытным:

– А где же отец ребёнка?

Она, как-то смешно выпятив губы, пожала плечами и сказала безразлично:

– Я его выгнала.

– Почему? – спросила я уже вполне законно – такой ответ не мог оставаться без дополнительного вопроса.

– Не знаю. Невмочь наверно стало жить вместе.

– Как это?

– Так.

– Открыла дверь и выгнала?

– Ага, только сказала сначала: «Ну хватит уже глупостями болтать, пошёл-ка ты отсюдова!»

– И он ушёл?

– Ушёл, куда денется… А не уйди он сам, так на руках бы вынесла.

– Как это у вас так легко получилось? – искренне удивилась я. – Чем он так тебе не угодил, что ты его выгнала? В провинции ведь трудно без мужчины вести хозяйство. Верно?

– Верно-то верно, да это особый случай, – сказала она в раздумии. – Вообще он спокойный был, вроде нормальный, мужик как мужик, а тут вдруг на него блажь как найдёт, – что тот лис делается…

– Какой лис? – расмеялась я столь неуместному, как мне показалось, сравнению.

– Из курятника.

– Почему?

– Как почему? Потому, – сказала она, широко разводя ладонями. – Когда ему что надо, таким ласковым прикинется, вокруг ходит, такой мягкий, хоть на хлеб мажь. А как власть надо мной хочет показать, такой вдруг злобный делался, что даже страсть берёт, когда вот так рыщет и рыщет кругами…

– Но почему всё-таки лис?

– Да я же говорю, он, когда злой, как тот лис в курятнике – ворвётся, передушит всю птицу, а на еду утащит только одну. Потому и страшно, что не знаешь, за что прибьёт – за дело ли, то ли просто так, от горячности, – сказала она громко, однако с нотками будто бы безразличия в голосе.

– Он бил тебя? И часто это такое с ним?

Она задумалась, потом сказала всё так же безразлично:

– Сначала вовсе не было, а потом, когда сжились уже, так и начал куролесить. А я к нему после этого даже всякий интерес, когда в постели, потеряла.

– И как же вы жили? Он ведь не мог этого не понимать.

– А я притворялась хорошо, – сказала она лукаво. – Они, мужики, совсем дураки в этом деле, и он такой – своего добьётся и давай петухом на заборе кукарекать.

– И что дальше случилось?

– А просто надоело это. Один раз глянула на себя утром в зеркало, а на голове уже седой волос блестит. Сначала думала, что это от света, вырвала – нет, точно седой. Так и решилась от него отделаться. Лучше одной маяться, чем так жить. Пока совсем старухой не стала. А ведь была любовь у нас когда-то, – добавила она задумчиво. Потом шумно выдохнула воздух и сказала: Мужик в любви как спичка, пых – и погас. А баба как печка – долго распаляется, остывает ещё дольше. Вот в чём проблема. В отсутствии фазы.

Конец ознакомительного фрагмента.