Поединок. Выпуск 10
Шрифт:
— Ну, бойцы, расползлись? — понятливо предложил Сергей. Солдаты стали прощаться. Саша, пожимая руки, напомнил:
— Завтра вечером всех жду, братки. Мало-Коптевский, два «а», квартира десять.
Все время молчаливо сидевший на соседнем прилавке мальчик-старичок подал голос:
— Отдай мои деньги, Сашок.
Саша сморщился, заломил бровь, вытащил свою пачку, отмусолил триста.
— И чтобы я три листика на рынке не видел.
— А в петельку можно? — почтительно осведомился
Они шли по Шебашевскому, потом свернули на Красноармейскую и вышли к Мало-Коптевскому. Обиженный Алик с вещмешком — впереди, Саша с чемоданом — сзади.
Глядя в гордую мальчишескую спину, Саша и впрямь чувствовал себя виноватым. Подвыпивший, до слез жалел и эту гордую спину, и худую, в нестриженых волосах шею, и противоестественную мужскую суровость своего бывшего оруженосца, пацаненка, дружка.
— Его третьи сутки ждут, а он с инвалидами пьет! — Алик бурчал, не поворачивая головы, но Саша слышал его.
— На полчаса задержался, а крику-то! Матери все равно дома нет.
— А мы? Нас ты за людей не считаешь? Где три дня пропадал?
— Ты почему на меня кричишь? — Саша обиделся вдруг, поставил чемодан на землю, сел на него. — Никуда я с тобой не пойду.
Алик обернулся, увидел горестную фигуру героя войны.
— Извини меня, Саша. Я дурак.
Помолчали. Один — стоя, другой — сидя.
— Мать когда должна быть?
— Знаешь как теперь поезда ходят. А она сейчас в бригаде Москва — Владивосток.
— А твои где все?
— Мама на работе, Ларка в Мытищах, в госпитале на практике, а отец на своей стройке в Балашихе.
— Дела… — Саша поднялся с чемодана. — Пошли, что ли?
Покоем стояли три двухэтажных стандартных дома. Дом два по Мало-Коптевскому, дом два «а» и два «б». Алик и Саша вошли внутрь покоя. От котельной, в которой была и прачечная, навстречу им шла чистенькая и бодрая старушка с тяжелым тазом в руках.
— Евдокия Дмитриевна, живая! — удивился Саша.
— Живая, Санек, живая! — весело подтвердила факт своего существования старушка.
— Ты живая, а какие парни в земле неживые лежат!
— Огорчаешься, значит, что я не померла?
— Что ты, Евдокия Дмитриевна. Парней тех мертвых жалко.
Старушка поджала губы и ушла, недовольная и Сашей, и Аликом, и собой.
Мать честная, ничего не изменилось! И Евдокия Дмитриевна, и дома, и котельная, и кривая старая береза посреди двора — все как было. Только прутья кустарников под окнами стали длиннее.
— Пошли в дом, — предложил Алик.
— Обожди. — Оставив чемодан у подъезда, Саша обогнул дом и зашел в свой палисадник. Навечно врытый в землю, стоял на могучем столбе квадратный стол. И широкая, тоже врытая, лавка. Саша сел на нее,
И дома, в узкой вытянутой комнате с одним окном, все было по-старому: зеркальный шкаф, перегораживающий комнату, комод под вязаной крахмальной салфеткой, мамина кровать с горой подушек у окна и Сашин диван за шкафом.
Вечерело. Саша выпил и устал, и поэтому, не долго думая, разделся, лег на свой диван и тотчас уснул.
Яростно рванул орудийный залп. Саша, еще просыпаясь, мгновенно сел в кровати. Комната на секунду осветилась разноцветьем, и тут же донеслось озорное детское «ура!». И снова залп.
Саша вышел во двор, где угадывалось невидимое многолюдье. Опять залп, и сверкающие букеты поднялись в небо. Рядом оказался мальчонка. Саша спросил у него:
— Это что такое?
— Салют! Наши город взяли!
— Какой город-то?
— Большой! Двадцать залпов! — объяснил мальчонка и исчез в темноте. Саша стоял неподвижно и слушал мирные залпы.
В восемь утра Алик барабанил в Сашино окно и декламировал:
— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!
Саша как был в трусах подошел к окну, распахнул его и осведомился хрипло:
— Который час?
— Восемь. Господи, перегаром-то несет! Ну, теперь я за тебя возьмусь!
— Что-то ты, пескарь, разговаривать много стал, — мрачно отметил Саша.
— Разговаривать мне некогда. Вот ключ, пойдешь к нам. Я картошки сварил, кастрюля у меня под подушкой. Подсолнечное масло и капуста на столе.
— Ваши когда появятся?
— А я знаю? Я доктор? Я их неделями не вижу.
— Ах, а мне Иван Павлович позарез нужен, посоветоваться!
— Со мной посоветуешься. Будь. В школу опаздываю.
— Бывай, двоечник!
Алик побежал, размахивая портфелем, на ходу обернулся, поинтересовался:
— На свой вечерний прием ты меня приглашаешь?
— Ты же все равно припрешься, — безнадежно догадался Саша.
— Приглашенье с благодарностью принимаю! И уж будь уверен — много пить тебе не дам! — издалека почти пропел Алик и исчез. Саша сморщил нос от счастья и стал одеваться.
То был его второй дом. Сюда он первый раз вошел пятнадцатилетним подростком, влюбленным в старшую сестру Алика Ларису. Потом он полюбил их всех, а Ларка стала просто хорошим дружком. Безотцовщина, шпана, он, таясь и стесняясь, признал для себя в Иване Павловиче тот мужской отцовский авторитет, без которого так часто ломается мальчишеская душа.