Поединок. Выпуск 16
Шрифт:
— Дешевка, подстилка, дрянь. — Олег был постоянен, но однообразен, за что и получил: через стол, резко вскинувшись, Зоя хлобыстнула его по мордасам. Хлобыстнув, руку не убрала и, показывая Олегу нечто на этой руке, сказала:
— Видишь перстень? Семь тысяч стоит. Валерий подарил.
— Следовательно, ему уже заплачено, Гоша? — спросил Олег, осторожно отводя ее руку. Гоша, подхватив в движении Зоину руку и благодарно поцеловав ее, ответил:
— Это задаток пока, Алик.
— Жаль, ужасно жаль паренька. — Олег битой щекой потерся о плечо. Дело делал, работал в удовольствие, гордился, что он единственный знает петушиное слово. Была
Альберт с готовностью налил в Олегов фужер, опорожнив бутылку. Гоша налил в рюмки водочки, подтвердив тост:
— За нас с Зоенькой! — и, выпив, приступил к монологу: — Ты романтик, Алик. А я — реалист. Можно даже сказать — социалистический реалист. Где это было видано в нашей стране, чтобы дело — это главное в жизни? Ну да, Валера Марков — лучший тренер наш. А что его отличает от худшего? Ничего. Ты, когда-то великолепный футболист, умеешь сделать из сопливого мальчугана отличного игрока, умеешь, как никто не умеет. Что тебя отличает от бездельника, существующего под вывеской детского тренера? Ничего. А ты говоришь — жизнь! Вся ваша с Валерой жизнь — горькое и яростное сознание того, что ваши, так сказать, дарования никому не нужны. Один я оценил вас. Тебе предоставил возможность удовлетворить гордыню — по моей подставке ты на некоторое время стал вершителем судеб. С Валерой же проще: материальный эквивалент его деятельности — Зоенька и деньги, которыми удовлетворяются потребности той же Зоеньки.
— Налей-ка мне еще, Альберт, — попросил Олег.
— Портвейна больше нет, Олег, — с сожалением констатировал Альберт.
— Пиво кончилось, ресторан закрыт, — вспомнил старое присловье Олег. — Тогда коньяку налей.
Не жалея, Альберт налил коньяку и осторожно осведомился:
— Не частишь?
Олег рассматривал коньяк на просвет. За него ответил Гоша:
— Пусть себе. В кои веки.
— Зоенька, а какого хрена ты сюда заявилась? — выпив в одиночестве, вопросил Олег.
— Маленькое удовольствие себе справить, Олег. О тебя, пьяного, ножки вытереть.
— Ах ты, моя проказница! — Олег потянулся, чтобы похлопать ее по заднице, и упал со стула. Альберт встал, поднял его, усадил. Олег тут же объяснил свою неловкость: — Забыл, что ноги связаны.
Гоша сам взял бутылку коньяка и предложил:
— Еще, Алик?
— Наливай.
Гоша налил, и он сразу же выпил.
— Вот и все, — сказал Гоша.
— Нет, не все, — неожиданно жестко возразил Олег. — Бойся меня, Гоша!
— А почему я должен тебя бояться? Что ты можешь мне сделать? Донести на меня? Да нету у тебя никаких доказательств! Поломать мне мою игру? Поздно, Алик!
— Плохо ты, оказывается, меня знаешь! — хвастливо угрозил Олег.
— Может быть, может быть. Зато я очень хорошо знаю алкоголиков. Вскорости ты уйдешь в отключку, а утром, я полагаю, единственная мысль, которая будет тебя беспокоить — где бы найти опохмелку. Я ее тебе предоставлю, ты опохмелишься, еще раз опохмелишься, потом еще и еще. Так и пройдет для тебя день, в который я сорву хороший куш.
Олег размахнулся, чтобы ударить по ненавистной роже, и рухнул на стол. Рухнул — и не поднялся. Поднялся Гоша, жалеючи, погладил Олега по волосам:
— Мы пойдем, Альберт, а ты оставь у дверей Юру и тоже отдохни до утра. Пойдем, Зоя.
Зоя встала и, некрасиво раскорячившись, ударила Олега ногой.
— Пьяная скотина! — возвестила она с радостью.
…Она ударила голой пяткой по мокрому песку. Узкая ямка заполнилась водой. Вода в ямке была желтая, мутная; в ней вертелись песчинки.
Затем маленькая, влажная и прохладная нога наступила на его горячую спину и медленно погладила вдоль позвоночника, и песчинки скрипели под ее ступней, и песчинки корябали его спину. Он перевернулся и посмотрел на нее. Ее купальник был холодный-холодный, и он вздрогнул.
Он бежал вдоль воды по песку. Бежать было трудно: ноги вязли и подворачивались; но бежать было легко: ни полуфинальных, ни финальных забегов.
Он надел шиповки, стараясь не рассматривать соперников. Свободно и изящно взмахивая ногами, они разминались перед стартом. Они поочередно делали рывки, каждый со своей дорожки — примеривались. Они бежали — мощно, резко, стремительно. Нет, он так не умел и вряд ли сумеет. Он тоже попробовал свою дорожку. Когда он выпрямился после пробного старта, то увидел впереди красную майку знаменитости.
«Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!» Мальчишки убегали и разбегались. Модный чубчик бил по бровям, а из-под бровей лил пот, лил в глаза. Наконец он увидел нужную спину: спина горбилась — встречный ветер раздувал полосатую рубашку. Спина ближе, ближе. Лишь бы не поскользнуться на траве. Теперь осалить, теперь увернуться, а теперь можно самому звонко и победно кричать: «Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!»
Он снял брюки и свитер, сложил их на зеленой травке. Рядом раздевались они. Все одинаковые в тренировочных костюмах, они теперь выглядели по-разному. В разных майках, с различными прическами, с разноцветно загорелыми фигурами. «На старт!» — раздалась команда. Они шли впереди, и мышцы играли на их могучих ногах. Раздался выстрел, и разноцветные майки впереди помчались. Но они не удалялись, они стремительно стояли на месте, а мчался он. Нет, и он не мчался — ведь майки не приближались. Лишь когда скорость завалила его на вираже, он понял, что и он и они — бегут.
На прямой все сблизились и плотной группой важно побежали вдоль бровки. Коротким рывком обойдя одного, он пристроился в затылок знаменитости. У знаменитости была конопатая спина, а на правом плече небольшой красный прыщ. Прыщ успокоил его. И он, радуясь своему спокойствию, пробежал за знаменитостью весь первый круг.
Идти было некуда. А нужно было идти. Он шагнул вперед. Он шагнул вперед, а знаменитость осталась сзади. Метров сто продолжалось одиночество, но знаменитость снова вышла вперед, и конопатая спина стала медленно удаляться. «Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!» Откуда-то из-под бровей лил крупными каплями пот, лил в глаза. Спина все ближе, ближе. И в последнем вираже он обошел знаменитость. Теперь можно звонко и победно кричать: «Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!»
Он вышел на последнюю прямую. Он бежал один. Он бежал вдоль воды по песку. Бежать было трудно: ноги вязли и подворачивались, бежать было легко: ни полуфинальных, ни финальных забегов.
Как он пробежал последние десять метров, он не понял. Он пересек финиш и упал.
Он упал там, на площади…
Сон алкоголика беспокоен и краток. Олег проснулся, увидел перед собой незнакомые обои и долго пялился на выцветший, с подтеками, нарисованный букетик. Видимо, вспомнил, что было, и застонал. Постонав, спустил с тахты ноги и сел, обхватив обеими руками голову. Заботливый Альберт раздел его до трусов и пледом накрыл.