Поединок. Выпуск 3
Шрифт:
Рыжиков считал виноватым себя. Он решил переворошить все, что касалось Притыкова. К ночи, перерывая в который уже раз корзинку из-под бумаг в бухгалтерии колхоза, где работал счетоводом Притыков, он нашел обрывок квитанции, по которой Притыков получил перевод в пятьдесят рублей. Перевод до востребования... Удивило Рыжикова, что перевод пришел в почтовое отделение в другом селе, расположенном километрах в двадцати выше по Оке. Зачем Притыкову понадобилась такая конспирация?
Добраться в село Инякино, где находилось это почтовое отделение, было не так-то просто. Оно находилось на другом берегу
В третьем часу ночи я приехал в управление. Дежурный сказал, что меня разыскивает Рыжиков. Звонить ему надо в Инякино...
В Инякино так в Инякино... Название этого села в ту минуту мне ничего не говорило. Соединились с Инякиным.
Дрожит голос. Рад, что чем-то может помочь.
— Товарищ полковник, еле нашел вас! Притыков получал в Инякинском почтовом отделении переводы из Москвы... По пятьдесят рублей в месяц... Переводил ему какой-то Раскольцев! Посмотрите на карту, товарищ полковник! Это далеко от нашего села...
— Раскольцев? — перебил я его. Меня уже не интересовало, где это село.
Рыжиков повторил фамилию, расчленяя ее по буквам. Добавил, что у него квитанции в руках.
— Спасибо, Рыжиков! Спасибо! — поблагодарил я его от души. — Квитанции лично доставьте в Москву ко мне... И немедленно...
Не квитанции мне были нужны. Их можно было получить и другим путем. Мне был нужен Рыжиков. Пока это был единственный человек с профессиональными навыками, который видел таинственного незнакомца и говорил с ним.
В Москве утром меня застало еще одно известие. На перегоне Шилово — Проня нашли до неузнаваемости обезображенный труп человека. Его искромсало колесами поезда... Нашли и паспорт на имя Притыкова в кармане железнодорожной формы...
Но теперь мы знали, где пересекутся наши пути с убийцей.
11
К концу дня должен был приехать и Рыжиков. Он ехал на поезде. Но медлить было нельзя. С часу на час в Москве должен был появиться Сальге. Встречать на вокзале в Москве такого артиста не имело смысла. Он мог сойти на любой станции, сесть в электричку, в автобус... Словом, вокзал я исключил как место встречи. Он должен был, как я считал, связаться с Раскольцевым.
Мы установили, что у Раскольцева есть расписание частных приемов. Лучшего предлога для встречи не придумаешь.
Выбрали подходящую точку для наблюдения за всей улицей, на которой стояла дача Раскольцева.
На прием я решил пойти сам. Очень мне хотелось встретиться лицом к лицу с Сальге, заглянуть ему в глаза, взвесить силы этого противника.
В соседний дом для наблюдения с нашими товарищами я направил и Рыжикова.
Ждать... Ждать... Ждать и догонять — нет ничего хуже.
Прошло двое суток.
Десятки раз были обсуждены все возможные варианты, как брать этого опасного человека. Он мог отстреливаться. Нельзя было дать ему этой возможности, нельзя было дать ему возможности и покончить с собой. Все заранее оговорили, предусмотрели все случайности и ждали...
И вдруг зуммер телефона.
Я снял трубку. Василий объявил:
— Он пришел! Идет к даче...
Я посмотрел на часы. Первый час дня. Доктор Раскольцев заканчивает прием в час. Выбрал время под конец приема.
— Иду! — ответил я Василию.
Я не торопился. Шел, посматривая на всякий случай на номера дач. Первое посещение... Мы наблюдали, но и за мной могли в это время наблюдать.
Вот и калитка. Она отперта. Я уже знал, что больные не стучатся, а сразу проходят на веранду и записываются у пожилой женщины.
Шел до веранды, упорно не поднимая глаз. Только безразличие, только равнодушие, никак не выдать себя. Он, этот господин, сейчас напряжен до предела.
Скрипят под ногами ступени. Вошел. Можно и поздороваться.
Я поклонился, ни к кому не обращаясь, и огляделся. На секунду, на мгновение скользнул по его лицу взглядом. Он стоял спиной к саду, облокотившись о барьер веранды. Буркнул в ответ:
— Здравствуйте!
У двери сидела пожилая пациентка. Она тоже ответила приветствием. Больше на веранде никого не было. Из дома вышла женщина.
— Вы на прием? — спросила она меня.
— На прием... Если, конечно, можно...
— Вы первый раз?
— Первый раз!
— Я спрошу доктора... Он скоро кончает, и двое на очереди...
— Спросите, пожалуйста! — ответил я.
Мы встретились с ним взглядом. Я смотрел потухшими глазами больного человека, робеющего перед решающим приемом у врача.
Его глаза горели. Тонкое, волевое лицо. Умен, его мозг не дремлет.
И стоит он так, что один рывок — и на локтях он перебросит тренированное тело через барьер. Тренированное тело, хотя ведь немолод, немолод... Он почти мне ровесник. Этот мог и воевать, с оружием в руках мог топтать нашу землю. И не так он нервозен, как это могло показаться по стремительности его действий. Он чуток, а не нервозен. Нет, это не наш! Это с чужбины гость! Это сильные руки. Он не мог бы годами сидеть в тени.
Представляя себе волнение Василия, я подал знак — «не брать».
Да, да! Именно «не брать». Ситуация для ареста явно не созрела. Такой господин по пустякам сюда не приехал бы. Не убивать же Шкаликова он сюда ехал. Это для него мелочь.
— Жарко! — сказал я. — Парит...
Вытер носовым платком пот на лице.
Вышла женщина и объявила мне:
— Доктор вас примет... Ваша очередь последняя...
Время, однако, шло...
Прошла в кабинет пациентка. Мы остались с Сальге вдвоем. Он молчал. Я сидел в кресле, не глядя на него, но кожей лица чувствовал его присутствие, каждый его жест.