Поединок. Выпуск 3
Шрифт:
Рита отложила ножницы. Обернулась.
— Розалия Семеновна! Слышали? Инспектор новый у нас.
— Я все слышу, — донеслось от кассы. — Рита, не мешай человеку. Новый, не новый. Он сам знает, какой он.
— Я просто так. Интересно, вы холостой? Если не секрет. Ну-ка наклоните головку. Ниже, ниже. Вот так. Не горячо? Сейчас помоем, в порядок приведем. Хорошо. Хорошо. Вы, значит, с утренней электричкой. Теперь подсушим... Откиньте головку.
Прекрасно, подумал я. Через час весь поселок будет знать мою краткую биографию.
— Где живет... —
— Кто живет? — Рита включила электросушитель. Я почувствовал, как волосы поддаются горячей струе.
— Участковый мне нужен. Милиция. Далеко отсюда?
— А-а. Насчет прописки. Что вы — далеко. Близко. Прямо через пять домов. За парком. Как выйдете от нас — сразу направо, — Рита орудовала теплой воздушной струей, плавно и легко касалась ею лба, висков, затылка. — Значит, магазин пройдете. Гастроном. Потом второй дом, это правление колхоза. А от него. Набок наклонитесь. Чуть-чуть. Хорошо. Потом увидите наш парк. За ним — летняя эстрада. Вы даже специально посмотрите. У нас парк знаете какой. Честное слово. Красивый. Артисты приезжают. Вот летом увидите. Будет еще голубой такой дом. Поверните головку. А следующий за ним — зибровский.
Рита отложила электросушитель. Щедро окропила меня «Русским лесом».
— Пробор делать не буду. Зибров — это участковый.
Я почувствовал себя как будто заново родившимся.
Зиброва я застал сразу. Он узнал меня, как только увидел.
— Ко мне?
— Так точно. К вам, товарищ старший лейтенант.
— Проходите, — Зибров кивнул, пропуская меня к небольшой двери с аккуратной табличкой «Г. П. Зибров». — Направо у меня контора, налево — комнаты. Смех, конечно, один, а не контора. Но проходите лучше в нее. Я могу гостя и в комнате принять, но... — он как-то застенчиво, почти робко улыбнулся. — Жена на работе, ребята в школе. Там не убрано.
— Мартынов.
— Зибров.
Лицо у Зиброва было добродушное, круглое, в веснушках. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки.
Я протянул заранее приготовленные документы — паспорт, направление «Балтрыбвода». Зибров перестал улыбаться. Чему-то хмыкнул.
— Владимир Владимирович. Хорошо. А я — Геннадий Павлович.
Мы рассмеялись. Зибров с размаху протянул руку, мы снова хлопнулись ладонями.
— Гена.
— Володя.
— Отлично, — Зибров спрятал документы в ящик. — Если что нужно — заходи всегда. Со звонком, без звонка. В общем, тебе Андрей Петрович все объяснит. Мы здесь свои. Так у нас принято. Документы пока оставь. Затягивать не буду — через день получишь назад. Холостой? Ну что же, дело такое. Да и рано тебе. Ну, а у меня — жена и двое детей. Всегда на чашку чаю. И так далее. Буду рад.
Да, у этого парня — особая улыбка. Застенчивая. Но при этом чувствуется — он человек твердый.
— Вы с Андреем Петровичем споетесь. Он тоже холостяк. Убежденный, по-моему.
Работать с Зибровым будет легко. Наверняка.
— Пока.
Причал рыбного порта был пуст, засыпан чешуей. Я долго слонялся по мокрым доскам, пока наконец не подошел первый, осевший, полный рыбы колхозный МРТ. Васильченко на нем не было.
МРТ швартовался к причалу ловко и быстро.
— Эй, на причале!
С грохотом перепрыгнув через планшир, передо мной, прямо нос к носу, остановился высокий небритый детина. Ему было лет двадцать пять. Нос пуговкой, сильно выступающая нижняя челюсть. Я почувствовал запах водочного перегара. Еще — рыбы. Еще — то, что он готов к удару.
Я все понял. Это называется — прихватить салагу. Проверить чужака на прочность.
Детина оглянулся. Нас окружили люди, спрыгнувшие с МРТ.
— Руку тебе протянуть? Недостоин.
— А ты попробуй. Он засучил рукав.
— Давай клешню.
Что же на моей стороне? Разряд по самбо. Два теннисных мячика, которые я жму каждое утро. И природная сила. От деда. Дед мой родился в Сибири. Отец рассказывал — деда в детстве звали «Кирюша-большой». Он на спор удерживал телегу с лошадью. Но черт разберет этого детину. Силища у него невероятная. И выше меня на голову.
Я сунул ладонь в теплую руку. Детина ласково поиграл моими костяшками. Улыбнулся.
— Не боишься. Смелый.
— Давай, — сказал я. — Пока все хорошо.
— Дай ему, Коль, — посоветовал кто-то в стороне. — Всмятку.
По тому, как детина сжал мою ладонь, я понял — это не специалист. Специалисты так не жмут. Но мышцы у него есть. Что ж. Он жмет изо всех сил. Тем самым он дает мне лишнюю возможность для сцепления.
Я сжал кисть. Детина почувствовал это. Дернулся.
Я сжал еще. Детина выдержал. Но закусил губу.
— Гад, — сказал детина. — Не жми косточки.
— Попроси, кореш. Отпущу.
— Гад. Сволочь. Кости не дави.
— Не гад, а Володя Мартынов. Пустить?
— Пусти.
— Скажи — пожалуйста.
— Пожалуйста. Пусти.
Я отпустил.
— И работать теперь будем вместе.
— Прислали костолома, — детина с досадой потирал отекшую кисть. — В колхоз? Что молчишь?
Я почувствовал — лед сломан.
— Почти. В рыбнадзор. Давай знакомиться.
Я стал жать руки — они тянулись со всех сторон. Кто-то хлопнул по плечу: «Молоток, кореш». Отовсюду слышалось:
— Витек. Паша. Август. Славик. Коля, Михаил Иванович.
Я вглядывался в лица, старался запомнить их. В общем, ребята с этого МРТ были неплохие.
Вдруг выделилось среди других одно лицо. По трем нашивкам на обшлагах понял — капитан траулера. Лицо неприятное. Отекшее, злое. В глазах — испуг. Чем-то напоминает вынутую из воды рыбу. Но только — с бакенбардами. Рыба с бакенбардами.
— Семенец, — он пожал мне руку. — Михаил Иванович.
Почему — испуг? Ладно. Разберусь потом.
— Андрей Петрович, — закричал кто-то. — Принимай пополнение. К тебе кадры. Кореш приехал.