Поединок
Шрифт:
— Я выпустил заклинание...
— Экспелиармус, Скор!— она почти рассмеялась, не понимая, почему он так расстроен.— Роза это доказала! Да и медальон на эксперименте показал, что входивший в него луч был красным... Мой папа был так горд этим...
— Я не помню,— прошептал он, поглаживая ее волосы и глядя на пламя свечи.— Я совершенно не помню, как произносил заклинание... Я даже не думал о том, чем бросаю в Деверо...
— О чем же ты думал?— она еще крепче обняла его.
— О том, что каждый мой поступок может в будущем отразиться на тебе,— он прикрыл глаза.—
— Мерлин, Скор,— Лили прижалась губами к его скуле, слушая мерное биение его сердца.— Не нужно становиться параноиком только из-за того, что какой-то низкий человек решил тебе отомстить...
— А сколько их еще найдется,— горько усмехнулся он, а потом поцеловал ее — ласково, нежно, едва касаясь, словно боялся ее разбить или сломать. Никогда еще он не чувствовал такой огромной ответственности за кого-то...
— Не найдется, забудь обо всем, что было,— прошептала она.— Я здесь, со мной все хорошо...
— Если не считать, что ты почти ничего не помнишь о нас и каждый миг моего присутствия приносит тебе боль,— угрюмо заметил он.
— Ты сказал, что веришь мне, правда? Так вот слушай: твое присутствие не может приносить мне боль,— улыбнулась она.— Каждое твое прикосновение, даже твое дыхание — как обезболивающее, я просто забываю обо всем... Так было всегда?
— Как?
— Когда ты был рядом, я всегда забывала обо всем вокруг?
— Когда ты была рядом вот так...,— наконец-то его черты перестали быть напряженными, кривая улыбка заиграла на губах, когда он еще крепче прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее рыжие волосы.— Когда ты была так близко, я никогда не думал о том, что у тебя может болеть голова...
Она рассмеялась, потянувшись, чтобы поцеловать его.
— Тебе нужно поспать, раз уж ты так и не поел,— прошептала она, заставляя себя оторваться от его губ, вкус которых не могло стереть из памяти даже Забвение.
— Я не Поттер, это его жизненный девиз «есть, спать и валять дурака»,— усмехнулся Скорпиус.— В моих жизненных приоритетах на первом месте ты...
— Я люблю тебя,— прошептала она, прикрывая глаза.
— Больше жизни,— он словно произнес свое собственное признание, жидкое серебро отражало пламя свечи, и Лили почувствовала, как поток воспоминаний вдруг хлынул, затопляя ее чувствами, образами, мыслями...
— Если бы не было солнца, льды бы никогда не расстаяли и не пришла бы весна,— прошептала она те слова, что он сказал ей в день их свадьбы, а потом продожила своими словами:— Если бы не было воздуха, огонь бы никогда не загорелся... Он бы потух, он бы задохнулся, он бы был уничтожен...
— Никогда,— судорожно вздохнул он, обнимая ее и покрывая поцелуями ее лицо.— Ты всегда будешь гореть, ты всегда будешь моим огнем...
Они молчали, глядя на бездвижно горяшую свечу.
— Спи, мой Скор...— прошептала она, поглаживая его усталое, бледное лицо.— Спи, я рядом...
— Я так боюсь тебя снова потерять,— почти с болью произнес он. Наверное, еще никогда он не был таким беззащитным, даже рядом с ней. Хотелось спрятать его от всего мира и укачивать, чтобы вернуть ему уверенность в себе и своих силах.
— Никогда, слышишь?— прошептала она, положив голову ему на грудь.— Ты никогда меня не потеряешь...
Он ничего не ответил, легкая рука перебирала ее рассыпавшиеся волосы. Она лежала и слушала его дыхание, что становилось все более глубоким. Она едва заметным движением погасила свечу, погрузив комнату в темноту, наполненную покоем.
Солнечный свет играл в ее волосах, когда качели медленно двигались. Он не мог отвести от нее глаз— от лица, рук, которыми она прижимала к горлу плед, подрагивающих ресниц, бросающих тени на бледные щеки. Он еще крепче прижал ее к себе и снова тихонько оттолкнулся ногой, чтобы качели продолжали медленно двигаться, убаюкивая девушку, что он держал на руках.
Он ничего не говорил — его слова были бы пустыми и глупыми на фоне ее рыданий. Ей просто нужно было излить свое горе, свою боль — все то, что она копила в себе эти дни... Или недели? Годы? Он мог только догадываться, почему она появилась в их доме в таком состоянии, что стало толчком, последней каплей, что прорвало плотину слез...
Он молчал, обнимая ее, давая ей понять, что он рядом, что она всегда может рассчитывать на него. Ее рыдания ранили его в самое сердце, и он даже забыл, что недавно сам был в похожем состоянии. Только теперь, глядя на нее, прижимая к себе ее содрогающееся тело, он понимал, что не имеет никакого права на страдания...
Качели перемещали лучи солнца, играющие в золоте ее рассыпанных волос, он чуть склонился, чтобы свет не потревожил жену, прикрывая тенью своего тела ее лицо. Сколько прошло времени прежде, чем ее рыдания — оглушительные, страшные, обрывающие все внутри — закончились? Он не знал, да и это было неважно. Он бы стоял, обняв ее, вечность, лишь бы знать, что от этого ей легче. Что боль ее станет меньше, если он будет ее обнимать...
Она была совсем без сил, но слезы все еще текли из ее глаз — уже беззвучно, будто покорно, когда она прошептала, что ей не хватает воздуха. Он подхватил ее на руки и вынес в сад. Он бережно, словно ребенка, завернул ее в плед и укачивал, слушая, как судорожно сжимается ее горло, как текут по щекам слезы боли, как колотится ее доброе, любимое сердце.
Сейчас ему казалось, что она спит. Он чувствовал ее мерное дыхание, стук ее успокоенного сердца. Иногда она тяжело вздыхала, сжимала руки, ресницы вздрагивали, и он еще крепче обнимал ее, убаюкивая движением качелей.
Почему она рыдала? Он понимал, что причин у нее было немало, но ведь... Еще несколько часов назад она была спокойной, умиротворенной, полной ожидания и тихой грусти. Он никогда в жизни не видел вот таких ее страданий, вот таких слез...
Он смотрел на нее и безумно хотел узнать, что причинило ей такую боль и как защитить ее в будущем. Ему страшно хотелось хоть на минуту стать, как она, — целителем душ, чтобы почувствовать все то, что было у нее внутри, чтобы понять, как ей помочь, чтобы не ощущать себя таким беспомощным...