Поэт
Шрифт:
— Это так трудно.
— Знаю, Райли. Извини. Я не знал, что еще тебе сказать. Какое-то время нас разделяло долгое напряженное молчание.
Больше я вообще не слышал ни звука. Ни музыки. Ни телевизора. Вдруг я задумался: что же она делает, находясь в доме одна?
— Сегодня мне звонила мама. Это ты ей сказала?
— Да. Я подумала, что ей следует знать.
Я не ответил.
— Чего ты добиваешься, Джек? — наконец спросила она.
— Понимаешь, есть вопросы. Что-то вроде небольшого белого пятна, но оно существует. Скажи, полиция вернула
— Его перчатки?
— Те, что он надел в тот день.
— Нет. Я их не получала. И никто о них не спрашивал.
— Ладно. А что это были за перчатки?
— Кожаные. Почему ты...
— Просто такая игра. Расскажу потом, если найду, о чем рассказывать. А какого цвета они были? Черные?
— Да, черная кожа. Кажется, отделаны мехом.
Описание соответствовало перчаткам, что я видел на фотографиях с места преступления. На самом деле это не подтверждало ни одну версию, ни другую. Просто еще один пункт для проверки, еще одна утка в ряду остальных, составляющих мишень.
Мы поговорили еще немного, и я спросил, не хочет ли она пообедать вместе ближе к вечеру, поскольку собираюсь заехать в Боулдер. Она отказалась. Потом мы оба положили трубки. Я беспокоился за ее состояние, но надеялся, что наш разговор — как простой человеческий контакт — немного поднимет ей настроение. Я собирался заехать к ней в любом случае, после того как завершу другие дела.
Я уже миновал Боулдер, когда увидел снеговые облака, формировавшиеся у вершин Флатиронз. Я там вырос и потому помнил, насколько быстро выпадет снег, когда эти облака придут в движение. Я понимал: надеяться, что в багажнике «темпо», принадлежавшего фирме, спрятаны цепи, не следовало.
На Медвежьем озере я сразу же встретил Пену, стоявшего около будки и о чем-то разговаривавшего с группой лыжников, маршрут которых проходил мимо. Дожидаясь смотрителя, прошелся до озера. Там я заметил пару мест, где снег оказался протертым до самого льда. Ради эксперимента я выбрался на поверхность замерзшего озера, заглянув в один из темно-голубых проемов и представляя себе глубину лежавшей внизу воды. Где-то внутри почувствовал холодок. Двадцать лет назад под такой же лед ушла моя сестра. Она погибла здесь же, на этом озере. А теперь в пятидесяти ярдах от того места в своей машине умирает мой брат. Глядя вниз, сквозь холодный лед, я вспомнил услышанное когда-то о рыбе, которая может вмерзнуть в лед зимой, чтобы весной снова оттаять и выпрыгнуть из морозного плена. Теперь я надеялся, что это правда. Как жаль, что люди не способны на такой трюк.
— Снова вы.
Я обернулся, увидев стоявшего передо мной Пену.
— Да. Извините, что надоедаю. Появилось еще несколько вопросов.
— Да чего уж там. Хотел бы я знать заранее... Может, сумел бы ему помочь. Наверное, мог заметить вашего брата здесь, когда он приезжал в первый раз, и догадаться, что ему нужна поддержка. Даже не знаю...
Мы начали медленно двигаться по направлению к хижине.
— Не знаю, что можно было сделать в этой ситуации, — сказал я. Просто чтобы что-то сказать.
— А что за вопросы?
Я достал блокнот.
— Ну, прежде всего: оказавшись возле машины, обратили ли вы внимание на его руки? К примеру, что было надето на руки?
Он продолжал идти молча и, как я понял, мысленно воспроизводил сцену событий.
— Знаете, — наконец сказал он, — думаю, что я смотрел на его руки. Потому что, подбежав к машине и увидев, что он один, сразу подумал, что парень застрелился. Почти уверен, что смотрел на его руки... Я должен был искать взглядом оружие.
— И оно находилось в руке?
— Нет. Я увидел его на сиденье, рядом. Оно упало на сиденье.
— Не помните, были на руках перчатки или нет?
— Перчатки... перчатки, — пробормотал он, пытаясь вызвать воспоминание из глубин памяти. Наступила еще одна долгая пауза, и наконец он произнес:
— Не знаю. Не вижу. А что говорит полиция?
— Ладно, я просто пытаюсь узнать то, что запомнили вы.
— Что же, извините меня, я просто не помню.
— Тогда скажите: если полиция этого захочет, вы дадите себя загипнотизировать? Чтобы они смогли вытащить эти воспоминания на поверхность?
— Гипнотизировать? Меня? Они что, этим занимаются?
— Иногда да. Если это достаточно важно.
— Ладно, если такое дело, думаю, да.
Мы уже стояли против будки охранника. Глядя на свой «темпо», я подумал: он как раз там, где была машина моего брата.
— И еще одно. Я хотел задать вопрос о точности времени. В полиции зафиксировано, что автомобиль оказался в поле зрения уже через пять секунд после выстрела. И что за пять секунд невозможно выбраться из машины и добежать до ближайших деревьев, чтобы скрыться из виду.
— Правильно. Ни малейшего шанса. Окажешься как на ладони.
— Так. А что, если после?
— После чего?
— После того как вы подбежали к машине и увидели, что человек уже мертв. В прошлый раз вы сказали, что бегом вернулись в караулку и сделали два звонка. Правильно?
— Да. Один — в Службу спасения и второй — моему шефу.
— То есть находились внутри и не могли наблюдать за машиной. Так?
— Так.
— Как долго?
Пена неопределенно покачал головой, не понимая, к чему я клоню.
— Но это не имело значения, он все равно был мертв и в машине оставался один.
— Я знаю, но постарайтесь рассуждать. Как долго?
Он пожал недоуменно плечами, словно вопрошая, что за ерунда, и снова впал в молчание. Войдя в будку, Пена сделал рукой движение, словно и впрямь собирался звонить.
— В Службу спасения я позвонил сразу. Это не заняло много времени. Они спросили мое имя и должность, потом была короткая пауза. После этого я еще звякнул Дугу Пэкуину, моему боссу. Я сказал, что это чрезвычайно важно, и меня быстро переключили на него. Он ответил, и я все рассказал, а он приказал идти к машине и охранять ее до появления полиции. Вот и все. Я вернулся на площадку.