Поэтические воззрения славян на природу - том 1

Афанасьев Александр Николаевич

Уж ты птица, ты птица,Птица райская моя!Ты всегда в саду живешь,По ночам ты мало спишь,По зоре рано встаешь —Царски песенки поешь. [1645]

В допетровской Руси голубя не употребляли в пищу; [1646] простой народ и доныне считает за грех стрелять и есть голубей; кто убьет эту птицу, у того не станет водиться скотина: за такое нечестие бывают падежи. [1647] В котором дому водятся голуби, там — во всем удача и счастие и не может быть пожара; когда загорится какое-нибудь строение, то чтобы погасить пламя — должно бросить в него белого голубя [1648] напротив, голубь, влетевший в окно, предвещает пожар. [1649] Как птица, посвященная громовнику, голубь приносит и пожигающий огнь, и дождевые потоки, погашающие пламя грозы. То же значение соединяют предания и с лебедем; птица эта служила метафорой не только ясного солнца, но и грозовой тучи. Зевс в известной истории с Ледою являлся к ней в образе лебедя: [1650] чудная песнь, которую поет лебедь перед смертию, означает то же, что и погребальная песня Феникса (стр. 261); стрелять в эту птицу почитается на Руси грехом; если убитого лебедя показать детям — они все помрут. [1651] Летние грозовые облака в поэтических сказаниях индоевропейских народов изображались девами, которые льют из своих кружек дожди и мечут с своих луков молниеносные стрелы; но как те же облака олицетворялись птицами, то означенным девам даны голубиные, утиные и лебединые сорочки или крылья. Взирая на весеннее солнце, выступающее в грозовой обстановке, древние поэты, согласно с двойственным значением лебедя, рисовали это явление в двух различных картинах: с одной стороны, они говорили о деве-Солнце, которая в виде белого лебедя купалась в водах облачного моря; с другой — самые облака изображали лебедиными девами, а солнце их воинственным атрибутом — блестящим щитом: так немецкие валькирии (schwanjungfrauen) являлись на битвы вооруженные щитами. [1652]

1645

Исслед. о скопч. ереси, прилож. 110-1.

1646

Ж. М. Н. П. 1839, т. XXIII, 50–51 (свидетельство Рейтенфельса).

1647

Херсон. Г. В. 1852,12; Абев., 230; Иллюстр. 1846, 333.

1648

Записки Авдеев., 140-2; Нар. сл. раз., 158; Послов. Даля, 1037.

1649

Абев., 157.

1650

D. Myth., 314.

1651

Оренб. Г. В. 1851, 9; Этн. Сб., VI, 124.

1652

Sonnе, Mond u. Sterne, 115-7.

Темные тучи, облака и туманы казались наблюдающему уму древнего человека (275) покровами или одеждою, в которые рядится небо. О таком воззрении с особенною ясностию свидетельствует наш язык: облако, области, оболоко, оболок — от глагола об-волочить, на-волокло — небо нахмурилось, покрылось тучами, на-волока — погода, когда небо омрачается серыми облаками, оболокаться (облекаться) — одеваться, разболокаться — раздеваться, оболока (оболочка) — одежда, платье, одеяло, верхний покров, облачение — риза, наволока — верхняя покрышка на подушке, волокно — нить и холст; когда на небе собираются грозовые тучи, то крестьяне говорят: «стало натягивать». [1653] В заговорах находим следующие выражения: «оболокусь я оболоками (или темным облаком покроюся), подпояшусь красною зорею; [1654] «облаками облачуся, небесами покроюся», [1655] т. е. отдаю себя под охрану небесных богов от вражьей силы; понятия «покрывать» и «охранять» сливаются: покров и покровительство, щит и защита. Небо рассматривалось нашими предками, как царство облаков, и потому одни и те же названия служили для обозначения и небесного свода и покрывающих его туч; таклатин. nubes, nebula, греч., др. — вер. — нем. nebal — облако, туман, соответствуют санскритскому nabhas и тождественному с ним славянскому небо; [1656]

при слове nubes встречаем в латин. языке nubere в первоначальном смысле: покрывать; nimbus (вместо numbus) — покрывало, фата, облако и дождь. Подобное же сочетание указанных понятий замечается и по отношению к слову coelum — небо, если сравним его с речениями кельтского языка: валлийс. celu — покрывать, прятать, бретон. kel — скрытное место, гаэльс. ceileadh — скрывать, cuil — потаенное место, cul — покрывало и ceal — небо. [1657] Греч., о котором Гезиод говорит как о названии ночного неба, заключающего в своих объятиях землю, есть санскр. Varuna от var — покрывать; в Ведах Varuna употребляется для обозначения небесной тверди в ночное время, т. е. одетой черным покровом, и как ночное небо- имя это противополагается Митре = божеству дня. [1658] Немец, himmel Я. Гримм производит от hima — tego, vestio. [1659] Всёпотемняющий мрак ночи, постоянно сближаемый в мифических сказаниях с мраком, производимым тучами, издревле уподоблялся черному покрову, наброшенному на небесный свод. Гимны Вед говорят о Ночи, что она ткет темную ткань; но прежде, чем успеет ее окончить, восходящее солнце уничтожает ее работу. В нашем литературном языке доселе употребительно выражение: «под покровом ночи», а народная загадка представляет ночной мрак черным сукном: «чорне сукно лизе в викно»; та же самая загадка, с заменою эпитета черный — серым, означает ранний, предрассветный сумрак; [1660] памятники народной поэзии дают утру эпитеты «серого» и «седого». [1661] Подобным же образом Воскресенская летопись выражается о затмении луны: «и бысть образ ея яко сукно черно». [1662] Ночь, по старинному немецкому выражению, надевает шапку-невидимку: «niht helmade» (die Nacht setzte den Helm auf). [1663] По народному поэтическому представлению, ночь слетает быстро, как птица, и своим черным крылом (276) (крыло от крыть лингвистически тождественно с словом: покров [1664] ) застилает и небо и землю: «махнула птица крылом и покрыла весь свет одним пером», говорит загадка, означающая ночь. [1665] Дым так же закрывает от глаз предметы, как и ночная тьма; потому народная загадка называет его метафорически серым сукном: «серое сукно тянется в окно» (дым из курной избы). [1666] Тонкая ткань сравнивается с дымом: «рубочок як дым тонесенький»; дымка — легкий, прозрачный покров. В Томской губ. о туманах говорят, что они стелются по горам лоскутьями; [1667] по немецким поверьям, облачные жены (ведьмы) прядут туман и развешивают вокруг горных вершин свою пряжу и ткани; когда падают хлопья снегу — явление это объясняют тем, что frau Holle выбивает свой белый плащ (= снеговое облако). [1668] Новогреческие сказки дают драконам и ламиям (= ведьмам) одеяло с колокольчиками, чрез посредство которого день превращается в ночь, а ночь в день, т. е. облачный покров, с одной стороны одевающий небо мраком, а с другой разгоняющий этот мрак ударами грозы: звон — метафора грома. [1669] Из этого уподобления облаков и туманов — небесным покровам и одеждам родилось сказание о чудесных сорочках, в которые облекаются воздушные девы, прилетающие в образе лебедей и голубок. Народные сказки упоминают о волшебной сорочке, наделяющей того, кто ее носит, необычайною богатырскою силою; приобретается она сказочным героем (= громовником) от змея или птиц, этих мифических представителей бурь и грозы, и только облекаясь в нее, он в состоянии бывает владеть мечом-кладенцом (= молнией). [1670] Так как грозовые тучи пламенеют молниями, то этой волшебной сорочке придается название «огненной». Так, финны представляют громовника Укко в огненной рубашке и на случай войны молят его снабдить своею сорочкою, т. е. защитить своим покровом тело ратника от неприятельских ударов. [1671] Сербы наделяют огненной одеждою дракона: прилетел, говорит песня, змей от Ястребца в терем к Милице,

1653

Обл. Сл., 125; Доп. обл. сл., 126.

1654

О кушаке богини Зори см. выше — стр. 183.

1655

Библ. для Чт. 1848, IX, ст. Гуляева, 42; Сахаров., 1,19.

1656

Датск. skye — облако, воздух, англ. sky, skies — небо.

1657

У. 3. 2-го отд. А. Н., VII, в. II, 12; D. Myth., 309.

1658

М. Мюллер, 58.

1659

D. Myth., 661.

1660

Сементов., 7.

1661

См. Краледв. рукопись.

1662

П. С. Р. Л., VII, 74.

1663

D. Myth., 714.

1664

В следующих стихах песни крыло употреблено в смысле покрова (Ч. О. И. и Д. 1863, IV, 358):

Суди, Боже, ворогам! нехай будуть знати,

Шо я живу под крылом твоей благодати.

1665

Послов. Даля, 1063.

1666

Этн. Сб., VI, 55.

1667

Ibid., 119.

1668

Die G"otterwelt, 92,276.

1669

Ган. I, стр. 77; II, стр. 182-3.

1670

Н. Р. Ск., VII, 26; VIII, стр. 642-4; Вольф, 148. В других сказках и былинах говорится о шубе, на золотых пуговицах которой вылиты львы, коты заморские и разные птицы, издающие свои звуки: львы ревут, коты мяукают, птицы песни поют (Н. Р. Ск., VI, 60, 61; Рыбник., II, 133; Лет. рус. лит., т. IV, 10) — представление, объясняемое из метафорических уподоблений грома реву животных и пению птиц.

1671

У. З.А. Н. 1852, кн. IV, 512-3, 522.

Те он паде на меке душеке,Збаци змajе рухо огн(ь)евито,Па с царицом леже наjастуке. [1672]

Илья-пророк, заступивший в христианскую эпоху место Донара и овладевший его палицей и прочими атрибутами, в некоторых сагах изображается в мантии огненного цвета и в красной шапке. [1673] Этим представлением грозовой тучи огненной одеждою объясняется миф о смерти Геркулеса. Ядовитая одежда, жгущая ему тело, (277) по замечанию Макса Мюллера, есть та самая, которую в Ведах «матери ткут для своего лучезарного сына», т. е. облака, облегающие солнце. Большинство мифических сказаний Макс Мюллер старается объяснить из древнейших воззрений на солнце, и это составляет одну из слабых сторон его прекрасных исследований; в настоящем случае он видит в Геркулесе поэтическое изображение солнечного заката; [1674] вопреки его мнению, мы думаем, что в подвигах Геркулеса греки передали нам ряд поэтических сказаний о боге-громовержце. Одетый в облачную одежду, он сгорает на погребальном костре или, проще: гибнет в пламени грозы и по смерти вступает в брачный союз с Гебою, богинею, дарующею нектар, т. е. вместе с гибелью грозовой тучи проливается дождь. Из того же источника возникли предания о ковре-самолёте, шапке-невидимке и скатерти-самобранке. Эти сказочные диковинки добываются от мифических властителей бурных и грозовых явлений природы — от великанов, леших, Вихрей и нечистых духов. [1675] Ковер-самолет — поэтическое название облака, несущегося по воле ветров, и в одной немецкой сказке вместо этого ковра служит туча, которая подхватывает героя с великанской горы и уносит его в далекие страны; [1676] в немецких и валахских сказках ковер-самолет называется волшебным летучим плащом — wunschmantel. [1677] Облака, надвигаясь на небо, затемняют светила, а туманы, сгущаясь над землею, скрывают от глаз все предметы, как бы прячут их за своими покровами и делают незримыми. Отсюда летучий плащ получил название плаща-невидимки [1678] — представление, совершенно тождественное с шапкою-невидимкою, [1679] которая в свою очередь легко могла получить название быстролетной. Гермес, обладавший крылатою обувью, сверх того носил на голове окрылённую шапку. У германцев шапке-невидимке давалось выразительное имя nebellkappe (туманная, облачная шапка), а Эдда, в числе других метафор облака, называет его huliz-hialmr, т. е. verhuUender helm, ибо облака и туманы окутывают вершины гор, словно шлем, покрывающий голову витязя. Слово helm (шлем) собственно означает: покров; сравни др. — нем. helan, готе. hulian (= hullen) — таить, скрывать, прятать; др. — нем. helian, сканд. hulja — покрывать, др. — нем. heli — покров, завеса, gehilwe — облако. [1680] По свидетельству Эдды, дракон Фафнир, прикрывая своим телом золотые сокровища (= золото солнечных лучей), надевал Oegishialmr — шлем, возбуждавший во всех чувство ужаса; Oegir — бог моря, которое исстари принималось за метафору дождевых хлябей, и шлем, названный по его имени, означает дожденосную тучу. Таким же шлемом-невидимкой обладал греческий Гадес, бог адских подземелий (= облачного царства). У германцев сохранились предания о шляпе, махая которою можно вызвать попутный ветер, чем объясняется встречающееся в Эдде выражение vindhialmr (vindhelm). В поэме о Нибелунгах шапка-невидимка дает Зигфриду возможность помочь королю Гунтеру в трудном состязании его с Брунгильдою; шапку эту отнял он у одного могучего карлика (карлик = дух грозы). Древние языческие боги могли незримо являться всюду, куда хотели; стоило им только облечься в туманные покровы, одеться тучею, как тотчас же их светлые образы (небесные светила, зоря, молния) скрывались от взоров смертного; помо(278)гая в битвах своим любимым героям, греческие боги и богини закрывали их в минуту опасности густым облаком (см. Илиаду); сходно с этим, валькирии, участвующие в битвах героев и помогающие им разить врагов, могут приносить облака и град. [1681] Такое участие богов в битвах и сокрытие облаками воюющих витязей не было произвольною выдумкою фантазии; битва, как мы знаем, была метафорическим названием небесной грозы. По другому воззрению, гроза представлялась браком громовника с богинею весеннего плодородия — ясным Солнцем (Зорею); отсюда создались народные сказки, в которых герой, сватающийся за прекрасную, всевидящую царевну, должен трижды от нее прятаться, а если сумеет скрыться так, что не будет ею найден, то делается счастливым женихом; добрый молодец прячется в облаках, уносясь туда на крыльях ворона или орла, и в глубоком море (= в дождевой туче), спускаясь на его дно с помощию рыбы, или, подобно мальчику с пальчик (олицетворение молнии), залезает в хвост, гриву и под копыто своего быстролетного коня-тучи. В одной старинной песне, с островов Феройских (faroisches volkslied) вместо мифических птиц, коня и рыбы выведены боги Один, Гёнир и Локи; они прячут мальчика от исполина — первый на ниве, второй — в воздухе, а последний на дне морском. [1682] Наш областной язык понятия «прятаться» и «одеваться» обозначает одинаковыми словами: наряд, обряда — платье, женские уборы, обряжаться — переодеваться, маскироваться и укрываться, прятаться. [1683] Закрыться облаком значило одеться в темную, туманную одежду и, следовательно, — замаскироваться, сделаться неузнаваемым, ненаходимым. Сравни слова: морок (мрак) — облако, туман, морочать — становиться пасмурным и морочить — обманывать, отводить глаза = заставить видеть то, чего нет на самом деле, морока — призрак; марить — струиться парам над землею в знойное время, марево — летний туман и мираж в степях, марё- туман, тьма и мара- призрак. [1684] Искусство «морочить», «отводить глаза» приписывается поверьями колдунам и ведьмам, как властителям туч и облаков. Из этих данных объясняется имя Ховалы; так называют в Курской губ. духа с двенадцатью глазами, которые, когда он идет по деревне, освещают ее подобно зареву пожара. [1685] Это знакомое уже нам олицетворение многоочитой молнии (см. стр. 88), которой дано имя Ховалы (от ховать — прятать, хоронить), [1686] потому что она прячется в темной туче; припомним, что тождественный этому духу вий носит на своих всёпожигающих очах повязку. Когда солнце закрывается тучами, мы говорим, что оно прячется за ними, а немцы выражаются: die Sonne versteckt sich или verbirgt sich hinter den Wolken. [1687] He менее знаменательно и то свидетельство языка, которое идею превращений связывает с переряживаньем; слово оборачиваться (обворачиваться) указывает на покрытие себя шкурою тех животных, в которых обыкновенно превращаются сказочные герои и в образе которых миф олицетворял тучи (см. гл. XIV).

1672

Срп. н. njecмe, II, 257. Перевод: Пал на мягкую постель, сбросил с себя огненную одежду и лег с царицею на подушках.

1673

Andeutung. eines Systems der Myth., 237.

1674

М. Мюллер, 79–80.

1675

Н. Р. Ск., II, 23 и стр. 315–326; V, 36; Пов. и пред., 112-6; Глинск., III, 7; IV, 87; Пыпин, 187.

1676

Сказ. Грим., II, стр. 207.

1677

Ibid., 122,193; Шотт, 19.

1678

Сказ. Грим., II, стр. 43.

1679

Н. Р. Ск., VI, 56; VIII, 12,23, 25, b, 26 и стр. 526.

1680

Deut. Gram. Грим., 29.

1681

D. Myth., 217-8,306-7, 607; Dеr Ursprung der Myth., 66.

1682

H. P. Ск., VII, 41; VIII, стр. 655-9; Die G"otterwelt, 257-8; Рус. Бес. 1857, IV, 83.

1683

Доп. обл. сл., 135.

1684

Обл. Сл., 111,116.

1685

Курск. Г. В. 1853,14.

1686

Обл. Сл., 249.

1687

Sonne, Mond u. S teme, 112.

Скатерть-самобранка или самовёртка мгновенно расстилается, по желанию своего владетеля, и наделяет его вкусными яствами и питьями; [1688] это метафора весен(279)него облака, приносящего с собой небесный мед или вино, т. е. дождь, и дарующего земле плодородие, а людям хлеб насущный. Она соответствует громовому жернову, который мелет людское счастие и богатство (см. стр. 147), и рогу изобилия, из которого древние богини рассыпали на смертных свои благодеяния (см. гл. XVI). У немцев скатерть-самобранка известна под именем: tuch deck dich или tischchen deck dich. [1689] В связи с этими представлениями стоят сказочные предания, что взмахом платка (полотенца или простыни) можно творить реки и моря, т. е. туча, в своем воздушном полете, посылает дождевые потоки. [1690] Народная поговорка утверждает, что до Ильина дня и поп дождя не умолит, а после этого дня «баба (= ведьма) фартуком нагонит». [1691]

1688

H. Р. Ск., II, 19,21; VIII, стр. 665.

1689

Ск. норв., I, 7; Сказ. Грим., I, стр. 211.

1690

Н. Р. Ск., 1-11, стр. 116-7; VI, стр. 281.

1691

Послов. Даля, 990.

XI. Облако

Не случайно наш эпический язык удержал за легкими, всегда подвижными облаками постоянный эпитет ходячих; их стремительный полет — в период образования языка породил много метафорических названий, основанных на весьма близких и понятных тогдашнему человеку уподоблениях. Быстро несущееся облако представлялось и ковром-самолетом, и птицею, и окрыленным конем, и летучим кораблем; народный эпос свободно пользовался всеми этноэтическими образами, так что нередко в одном и том же сказании — один вариант говорит про ковер-самолёт, а другой про летучий корабль или чудесного коня. Представление облака, тучи кораблем возникло одновременно с представлением неба — воздушным океаном, и тем легче было возникнуть этой метафоре, что на основании живого впечатления, производимого подвижностью облака, ладьи и парусного судна, эти различные понятия равно уподоблялись коню и птице. Приведем свидетельства народных загадок: «била кобыла по-пид небеса ходила, оглянулась назад та и слиду не знать» (челнок); «между гор (= берегов) бежит конь вороной, коврами укрыт, скобами (или: гвоздями) убит» (корабль, барка); «дорога ровна, лошадь деревянна, везет не кормя» (лодка). [1692] Скан. ridha и англос. ridan означают: и ездить верхом, и плавать; в Эдде кораблю даются названия: морской конь (vagmarar), конь на парусах (seglvigg), а в поэме о Беовульфе — ездок по волнам или по морю. [1693] Русские песни сравнивают лодки с чайками, а белопарусные суда с лебедями; корабль Соловья Будимировича назывался Соколом; то же название присвоено былинами и кораблям Ильи Муромца и новгородского гостя Садка; на корабле Ильи Муромца «веял парус, как орлиное крыло»; о поезде Василья Буслаева по Ильмень-озеру былина выражается:

1692

Номис., 302; Этн. Сб., VI, 35,68,75.

1693

Опыт сравн. обозр. др. памяти, нар. поэз., II, 47.

Плавает-поплавает сер селезень,Как бы ярой гоголь поныривает, (281)А плавает-поплавает червлен корабльКак бы молода Василья Буслаевича. [1694]

Индусы называли облака кораблями небесного океана- navah samudriyah: [1695] в Эдде облако — vindflot (schiff или floss des windes), потому что ветры плывут по воздуху в тучах. [1696] Немецкие памятники дают этому кораблю и другое название- nebelschiff. На облачных кораблях носятся по небу грозовые духи, колдуны и ведьмы, посылая град и ливни; в средние века о ниве, выбитой градом, народ говорил: «die zauberer verhandein das getreide dem luftschiffer, der es wegfuhrt». [1697] Русские сказки [1698] рассказывают о летучем корабле, который подобно птице [1699] может носиться по воздушным пространствам с изумительною скоростию. По свидетельству одной сказки, [1700] он находился во власти мифического старика, отличительным признаком которого были чудовищные брови и ресницы, т. е. во власти бога-громовника, которому тучи служат бровями, а молнии — очами. Дабы вызвать появление этого корабля, герой ударяет в дуб — дерево, принимаемое издревле за метафору тучи и потому посвященное Перуну, что напоминает рассказ об одном из семи Симеонов: взял Симеон топор, срубил громадный дуб, тяп да ляп — и сделал корабль, который мог плавать и по воде и под водою. [1701] Сказочный эпос других народов также знает о летучем корабле; норвежские сказки говорят о диковинном кораблике, который так мал, что его можно в карман спрятать, но который тотчас же вырастает в большое судно, как скоро поставишь на него ногу, и плавно несется по воздуху через горы и долы; так быстро вырастает едва заметная на горизонте черная точка в огромную грозовую тучу. Богу Фрейру молниеносные кузнецы-карлики изготовили чудесный корабль (Skidhbladhnir), который можно было складывать, как плат или скатерть, и потом расправлять при добром, попутном ветре; очевидно, что корабль этот — то же самое, что ковер-самолёт и скатерть-самовёртка (tuch. deck dich). [1702] О подобном же воздушном корабле повествует и греческое сказание о походе аргонавтов.

1694

Киреевск., I, 22; Кирша Дан., 166.

1695

Водная нимфа греков, (=navya) первоначально принималась за плывущую богиню облака. — Древности, труды моек. археол. общ., I, ст. Котляр., 87.

1696

Die Outterwelt, 54, 90; D. Myth., 308.

1697

Ibid., 605-6.

1698

Н. Р. Ск., VI, 27 и стр. 228; VIII, 9.

1699

По немецким преданиям,

корабли эти строились из перьев.

1700

Н. Р. Ск., VII, 3.

1701

Ibid, II, 26; VI, 31.

1702

D. Myth., 197.

Древние германцы по занятым ими землям возили корабль в честь богини, которую Тацит отождествляет с Изидою. Греки и римляне, чествуя Изиду, совершали при начале весны торжественное шествие и приносили ей в дар корабль; это бывало 5 марта — день, обозначавшийся в календарях Isidis navigium. Обычай возить корабль удерживался между немецкими племенами долго. По указанию хроники XII века, для этого строили в лесу корабль, утверждали на нем мачту с парусом, ставили его на колеса и возили по всей стране в сопровождении толпы народа; в городах, куда являлся корабль, отворялись ворота и жители выходили к нему навстречу с радостными кликами, песнями и плясками. Вместо корабля возили и плуг, и этот последний обычай был распространен еще более. В XVI столетии было издано запрещение возить корабль или плуг, под опасением штрафа. В дни карнавала со всех сторон собиралась молодежь и тащила плуг при громком пении, звуках музыки и (282) плясках; взрослых девиц, не сосватанных замуж, насильно запрягали в плуг, и они должны были откупаться деньгами; несколько человек, идя за плугом, посыпали (= сеяли) опилками; в некоторых местах возили огненный плуг (ein feurinen pflug mit einem meisterlichen darauff gemachten feiir angeziindet) до тех пор, пока не рассыпался он на мелкие части. Замечательный обряд поезда с кораблем или плугом, по исследованиям Якова Гримма, совершался в честь богини-громовницы, которой придавались различные имена Фреи, Гольды, Ператы и которая признавалась установительницею земледелия и щедрою подательницею урожаев. [1703] Не зримая никем в зимний период времени, она как бы покидает землю и удаляется в дальние, неведомые страны, а при начале весны возвращается назад на воздушном корабле-туче и, облетая на нем поля и нивы, орошает их животворною влагою дождя и чрез то приготовляет землю к произращению хлебных злаков. Этот благодатный возврат богини весеннего плодородия праздновался у германцев символическим обрядом шествия с кораблем. У нас сохранились смутные воспоминания об этом языческом обряде. Так еще недавно в Сибири, во время масленицы, на нескольких связанных вместе санях устраивали корабль со всеми необходимыми снастями и парусами; в передние сани запрягали до двадцати лошадей, на корабль сажали честную Масленицу (название народного праздника заменило позабытое имя древней богини) и медведя (зооморфическое воплощение бога-громовника), и в сопровождении песенников возили его по улицам. [1704] В некоторых городах доныне соблюдается обычай кататься на масленой неделе в большой лодке, поставленной на полозы. [1705]

1703

D. Myth., 236-7,241-3, 259, 280,594.

1704

Сахаров., II, 73.

1705

Празднуя заключение Неиштадтского мира, Петр Великий устроил в Москве на масленице 1722 года большой маскарадный поезд, для чего было заготовлено множество разного вида и величины лодок и морских судов, и все они поставлены на сани и запряжены разными животными. Вслед за этой флотилией с помощью 16 лошадей двигался трехмачтовый корабль, с парусами и полным вооружением, которым управлял сам государь. — Дневник Берхгольца, II, 68–74. В Тихвине снаряжают большую лодку на Святки и катаются на ней ряженые. — Рус. Прост, праздн., II, 33.

С плугом соединялось то же мифическое значение, что и с кораблем. Оба эти понятия роднились в воззрениях древнего человека; как первый врезывается в землю и раздирает ее, так последний режет воды и прокладывает себе путь по этой влажной стихии, почему самое слово плуг (литов. plugas, др. — нем. pfliich, ploh= pflug, скан. plogr, англ. plough) производят от общего индоевропейского корня plu (плути= плыть, т. е. взрывать водную поверхность; греч. l, от которого образовались и санскр. plava и греч. — корабль. От корня аг, соответствующего санскр. г, аг — laedere произошли греч., лат. аго, ирл. araim, кимр. aru, армор. ага, готе. arjan, англос. erian, сканд. eria, др. — нем. агап, лит. arti, славян. о(а)рати, пол. огас — взрывать землю; греч., лат. aratrum, кимр. aradyr, aradr, др. — корн. aradar, армор. arazr, arar, др. — нем. erida, сканд. ardr, литов. arklas, др. — слав. орало, чешск. oradio, пол. radio, рус. рало- соха; но те же речения употреблялись и в смысле пахания моря или гребли: в языке Вед aritra — корабль, руль и весло, сканд. аг и англос. are — весло. [1706] Слово пахать, кроме значения орать, возделывать землю, употребляется еще в смысле: а) резать, наприм., пахать хлеб или мясо, и b) мести, развеять: «сени еще не паханы» (не метены, [1707] пахалка- метёлка, опахало, пах-(283)дух, чад, пахнуть — дуть, веять; [1708] сравни: мести и ме(я)тель — вьюга. Оранье земли, таким образом, сближается в языке с вихрем, волнующим реки и моря, вырывающим деревья и вздымающим пыль; вихрь так же взрывает землю и воды, как плуг — ниву, а корабль — море. И с кораблем, и с плугом нераздельно представление о роющем орудии; у плуга есть для того железное лезвие, а у корабля — нос, как у свиньи, копающей землю носом или рылом. От санскр. корня ru — ferire, secare образовались славян, рыти, рвати, руль (пол. rydel, лат. rutrum — заступ), обл. роя — лодка, рыло (пол. ryi). [1709] Вот почему свинья является в народных поверьях как воплощение вихря и символ земледелия (см. гл. XIV); в санскрите плуг — godarana, т. е. дерущий землю, [1710] а в некоторых местах Германии соха называется schweinsnase, англ. pigsnose; латин. рогса- борозда явно совпадает с porcus, рогса- боров и свинья, подобно тому как санскр. vrika — волк (собственно: разрывающий, режущий) в Ведах употребляется и в смысле плуга. [1711] Под влиянием означенных воззрений первобытный народ уподобил грозовое облако- плугу. Бог-громовник роет вихрями облачное небо, бороздит его разящими молниями и разбрасывает семя дождя. Если припомним, что изобретение ковать металлы приписывалось божеству гроз, то, конечно, им же был выкован и первый плуг; как владыка, творящий земные урожаи, он научил человека возделывать нивы, пахать и засеивать землю. По рассказу Геродота, скифы-земледельцы вели свое происхождение от младшего Солнцева сына, по Имени Kola- ksais= князь колесницы (коло- повозка на колесах); в следующей главе мы увидим, что бог-громовник, по народным преданиям, разъезжает по небу в колеснице и стуком ее колес производит громы. Только один Kola-ksais и умел владеть плугом, сделанным из горящего золота, который вместе с золотым ярмом упал с неба, — тогда как два старшие его брата, взявшись за этот плуг, обожгли себе руки: как воины (князь-Щит и князь-Стрела), они не знали тайны земледелия. Ради того Kola-ksais сделался царем над скифами, а плуг — символом царственной власти. Такое важное значение приписывалось плугу у всех древнейших народов. В старинном французском романе король Hugon своеручно пашет золотым плугом; [1712] как римские послы, отправленные звать на диктаторство Цинцината, нашли его возделывающим свое поле, так и чешский Премысл был призван к княжеской власти от сохи. [1713] Выше (стр. 140) мы объяснили смысл греческого предания о Язоне, который вспахал поле (= небо) медными, огнедышащими быками, т. е. грозовыми тучами, и засеял драконовыми зубами, т. е. молниями. На таких же сказочных быках пахал и Премысл; после его избрания быки поднялись на воздух и скрылись в расщелине скал, которые, приняв чудных животных, тотчас же сомкнулись; это — те облачные скалы, из мрачных пещер которых Индра каждою весною выгонял на небесные поля своих дожденосных коров (см. гл. XIII). (284) Старинная русская былина рассказывает про богатыря Микулу Селяниновича: пахал он в поле, и была у него сошка позолоченная, омешики булатные; усмотрел его молодой витязь Вольга Святославич и поехал к нему с своею дружиною; ехал день, ехал другой с утра до вечера — и не мог нагнать пахаря; настиг его уже на третий день. Надо было сошку из земли повыдернуть, камни и глыбы из омешиков повытряхнуть; вся могучая дружина пробует свою силу и не может ничего сделать, а сам пахарь подошел да ударил по сохе — и полетела она высоко под облака. [1714] Сверх того, предания наши говорят о пахании на змеях, этих демонических представителях громовых туч, с которыми вел вечные, нескончаемые битвы молниеносный Перун. Таково предание о сильном богатыре Никите или Кирилле-Кожемяке. [1715] Когда Никита-Кожемяка одолел змея в бою, он запряг его в соху, весом в триста пуд, и проложил борозду до самого моря; после того вогнал змея в воду, убил его и утопил в море. В «Виленском Атенее» 1842 года сообщено подобное же сказание: в незапамятные времена наслал Бог на казачий народ чудовищного змея. Владетель страны, желая отвратить опустошения, заключил с змеем договор, по которому обязался давать ему по юноше из каждой семьи. [1716] Через сто лет дошла очередь до царского сына, и он при общем сетовании родных отведен на роковое место. Там является ему ангел, научает молитве «Отче наш» и велит спасаться от змея бегством, непрестанно повторяя слова выученной молитвы. Три дня и три ночи бежал юноша от змея; на четвертый день силы его стали изнемогать. Уже змей был близко и дыхание из его страшной пасти начало опалять несчастного, как вдруг он увидел железную кузницу, в которой св. Глеб и Борис ковали первый плуг для людей. Царевич вскочил в кузницу, и вслед за ним захлопнулись железные двери. Змей три раза лизнул дверь и просадил язык насквозь. Тогда Борис и Глеб схватили змея за язык раскаленными клещами, запрягли в плуг и провели по земле борозду, которая и доныне слывет «Змиевым валом». Такие валы, называемые Змиевыми, до сих пор указываются во многих местах Украины; Шафарик находит их и в других славянских землях, а на западе существуют предания о «чертовом вале». [1717] Народное суеверие утверждает, что св. Борис все плуги ковал да людям давал. Борис и Глеб нередко заменяются св. Кузьмой и Демьяном, причем эти последние сливаются народом в одно лицо. Раз Кузьма-Демьян, божий коваль, делал плуг, как вздумал напасть на него великий змей и уже пролизал языком железную дверь в кузницу. «Божий коваль» ухватил его клещами за язык, запряг в плуг и проорал землю от моря и до моря; проложенные им борозды лежат по обеим сторонам Днепра «Змеевыми валами». Змей все просился испить воды из Днепра, а Кузьма-Демьян погонял его до самого Черного моря и там уже отпустил напиться. Чудовище выпило половину моря и лопнуло. [1718] До сих пор по деревням в день св. Козьмы и Демьяна (1-го ноября) кузнецы ничего не куют и бабы не шьют, почитая это грехом; [1719] а народная загадка кованую железную цепь называет Кузьмою: «узловат Кузьма, развязать нельзя». Приведенное предание занесено в сказку об Иване Попялове, [1720] где Кузьма и Демьян убивают молотами (= молниями) гигантскую змеиху, которая разевает (285) свою пасть от земли до неба; эта змеиха вполне соответствует матери змея-Вритры, поражаемой громовою палицею Индры. Таким же образом в другой сказке [1721] Буря-богатырь, коровий сын (Перун= молния, сын коровы-тучи), спасается от змеиной матери, являющейся в образе громадной свиньи. Это участие баснословных змей, коровьего сына и свиньи (= демонический образ тучи; связь свиньи с плугом сейчас была указана) ясно свидетельствует, что первоначальная, древнейшая основа рассматриваемых нами сказаний была чисто мифическая; место действия впоследствии с неба перенесено на землю и привязано к известным урочищам, как это часто происходит в истории мифа; легендарная обстановка принадлежит тому позднейшему времени, когда под влиянием нового вероучения атрибуты и подвиги различных героев языческого эпоса были переданы христианским угодникам. Та же судьба не могла не постигнуть и мифических кузнецов, приготовителей Перуновых стрел. Память Бориса и Глеба празднуется дважды в году: а) весною 2-го мая, когда крестьяне принимаются за пашню; по пословице: «Борис и Глеб сеют хлеб»; имена их народ объясняет себе созвучными словами: «барыш» и «хлеб»; святые эти сулят урожай и прибыль, и потому всякий старается продать что-нибудь в день 2-го мая, чтобы весь год торговать с барышом. [1722] B) Потом празднуют Борису и Глебу 24 июля, когда поспевает жатва и бывают сильные грозы: «Борис и Глеб — поспел хлеб». Вместе с Ильею-пророком они заступили место Перуна; как Илья-пророк пожигает молнией убранный хлеб тех, которые не чтут его праздника (20 июля), так и св. Борис с Глебом пожигают сжатые копны у крестьян, работающих в поле 24 июля, почему каждому из них дается название Паликопа или Паликопна. [1723] Присвояя Борису и Глебу те особенности, какие некогда принадлежали богу-громовнику, народные поверья заставили их ковать первый плуг и пахать на огненном, крылатом змее. Те же представления были перенесены и на св. Кузьму, по созвучию этого имени с словами: кузло (ковка) и кузня; другое основание, которым руководился при этом народ, будет указано дальше. С началом весны Перун одолевал демонических змеев (= зимние тучи), запрягал их в громовый плуг и бороздил облачное небо; вспахавши небесные нивы, он побивал змеев своею молниеносною палицею, или они сами, утомленные трудною работою, опивались морской водою и лопались, т. е. тучи, переполнившись дождевой влаги, проливали ее с громом и треском на жаждущую землю. Как скифы верили, что плуг и ярмо были брошены им с неба верховным божеством, так болгарское предание говорит, что Дедо-Господь научил людей орать и ткать, [1724] а украинские поселяне убеждены, что сам Бог дал Адаму плуг, а Еве кужелку, когда высылал их из рая. [1725] В малорусской щедривке [1726] Господь представляется возделывающим ниву:

1706

Чтения о языке М. Мюллера, 192-4; Пикте, II, 75, 88; У. 3. А. Н. 1865,1, ст. Шлейхера, 43–44. Латин. sulcus — борозда, колея и след судна по воде, sulcare — проводить борозды и плавать по морю.

1707

Рыбник., I, 309: «видно вы помялой пашете печи»; Послов. Даля, 660: «выпашу чистое поле, нагоню белых голубей» = вымету печь, посажу хлебы.

1708

Обл. Сл., 153; Доп. обл. сл., 174.

1709

Пикте, II, 86; Этн. Сб., VI, загадки, 66. Народ, загадка: «еду, еду- следу нету, режу, режу- крови нету» (плавание в лодке).

1710

В Пензен. губ. вспашка сохою целины называется дрань; борона (брана, серб. дрл(ь)ача) и борозда (колея, вырытая сохою или плугом), по мнению г. Потебни (150-1), родственны с глаголом брать и усиленною его формою бороть; глагол этот в обеих формах означает хватать, рвать; напр., «брать лен», «жито брата» (серб.) — жать.

1711

Ч. О. И. и Д. 1865,11, 7.

1712

Лет. рус. лит., кн. 1,127,134, 140; Ч. О. И. и Д. 1861, IV, 89.

1713

Вещая княжна Любуша отправила послов с наказом, где и как найти ей супруга, и дала им своего белого коня; конь привел послов к пахарю Премыслу и своим ржанием указал на будущего властителя чехов.

1714

Рыбник., 1,17–26.

1715

Н. Р. Ск., V, 20; Кулиш, II, 27–30; Lud Ukrain., I, 278-284

1716

Сказания о пожирании змеем объяснены в главе XX.

1717

Семеньск., 39–41; Обозр. могил, валов и городищ Киевск. губ. Фундуклея, 17, 23, 30–32; Lud Ukrain., 1,250.

1718

Рус. Бес. 1856, III, ст. Максимов., 74.

1719

Цебриков., 286.

1720

Н. Р. Ск., II, 30.

1721

Н. Р. Ск., VIII, 2.

1722

Посл. Даля, 982.

1723

Ibid., 991.

1724

Эрбен, 205-6.

1725

Рус. Бес. 1856, III, 74. По римскому преданию, обрабатывать землю, удобрять нивы и впрягать быков в плуг научил Сатурн; рукоятка плуга была атрибутом богов Вишну и Озириса (Andeutung. eines Systems dcr Myth. Норка, 186).

1726

Киев. Г. В. 1851,17.

В поли-поли плужок ходить,За тим плужком Господь;Матерь Божа jисти носить:«Оры, сыну, довгу ниву, (286)Будешь сиять жито-пшеницу,А колосочки — як пирожочки».

В других обрядовых песнях Христос пашет ниву золотым плугом, св. Петр помогает, а Богородица засевает зерном (см. ниже в главе о народных праздниках). В созвездии Ориона, в котором германцы усматривали Фриггову прялку, наши земледельцы еще теперь видят небесный плуг; [1727] литовцы созвездие Геди называют Пахарь с быками, [1728] а Большая Медведица, сверх других названий, именовалась у римлян septentrio (trio — бык, на котором пашут). [1729] Старинные запрещения кликать плугу накануне Богоявления Господня, [1730] вероятно, были направлены против обрядовых песен, подобных сейчас приведенной «щедривке». На Коляду, празднуя поворот солнца на лето, славяне славят по углам избы необмолоченные снопы, а на стол кладут чересло плуга, для того, чтобы мыши и кроты не портили нив; тогда же дети ходят по домам засевать, т. е. входя в избу, посыпают хлебными зернами, с припевом о плодородии, обращенным к Илье-пророку. [1731] В Червонной Руси вечером накануне Нового года ходят по хатам с плугом и, показывая вид, что пашут, — посыпают овсом и кукурузою. [1732] Германцы, как мы видели, идею плуга и земледелия связывали с богинею весенних гроз; по их сагам, Frau Perahta (Perchtha, Berchte — светлая, блестящая) при самом начале весны обходит землю, сопровождаемая толпою умерших детей (т. е. карликами, в виде которых миф олицетворял с одной стороны грозовых духов, а с другой — души усопших); эти малютки должны тащить за нею плуг и поливать из своих сосудов поля. Существуют рассказы, что Перата заставляла встречных крестьян чинить свой сломанный плуг и в награду за то отдавала им остававшиеся от работы щепки, которые потом превращались в чистое золото. [1733] Вместе с пробуждением бога-громовника от зимнего сна, вместе с полетом его на воздушном корабле или шествием по небу с громовым плугом земля и вода, окованные до того времени морозами, сбрасывали с себя льды и снега, и первая делалась способною для возделывания плугом, а вторая — для плавания на кораблях и лодках. Природа оживала, и побежденная Зима или Смерть (понятия издревле тождественные) спешила скрыться от поражающих громов Перуна. Торжественная встреча Весны у всех арийских племен сопровождалась обрядом изгнания Смерти (см. ниже в главе о праздниках); поезд с плугом, совершавшийся в Германии в честь богини весеннего плодородия, у нас получил исключительное значение средства, прогоняющего Смерть. Мы говорим об известном обряде опахивания, к которому доныне прибегают крестьяне во время повальных болезней (наприм., холеры) и чумы домашнего скота. Как эмблема небесной грозы, побивающей нечистую силу и освобождающей из-под ее власти небесные стада, опахиванье должно прогнать Моровую Язву, преградить ей путь страхом Перуновых ударов. Обряд этот совершается с общего согласия и по решению мирской сходки; в Волынской губ. плуг везут на паре волов, [1734] но во всех других местностях в таком важном деле не употреб(287)ляют животных. Старуха-повещалка, большею частию вдова, выходит в полночь, в одной рубахе, на околицу и с диким воплем бьет в сковороду; на ее призыв со всех сторон собираются бабы и девки с ухватами, кочергами, косами, серпами, помела-ми и дубинками. Ворота во всех домах запираются, скот загоняется в хлевы, собак привязывают. Сбросив с себя рубаху, повещалка клянет Смерть; другие женщины привозят соху, надевают на эту голую бабу хомут и запрягают ее в соху; потом начинается троекратное опахивание вокруг села, причем сопровождающая толпа держит в руках зажженные лучины или горящие пуки соломы, выражающие символически пламя весенней грозы = светоч жизни. Шествие происходит в таком порядке: впереди несут иконы Богородицы, заступившей место древней богини-громовницы (иногда образ Спасителя), Власия — если бывает чума рогатого скота, Флора и Лавра — если бывает падеж на лошадей, так как эти святые почитаются патронами означенных животных; курят ладоном или целебными травами и даже в некоторых местах поют церковные гимны. Затем едет старуха на помеле в одной рубашке и с распущенными волосами; за нею двигается соха, и за сохой идет девка с кузовом разного зернового хлеба, собранного со всех домов, и сеет по пролагаемой борозде. Иногда, вместо передней старухи, несколько баб и девок едут на помелах и лопатах вслед за сохою и также в одних сорочках и с растрепанными волосами. Следующая позади толпа пляшет, вертится, кривляется, размахивает по воздуху принесенными орудиями, бьет в тазы, чугуны, заслонки и косы, свистит и хлопает кнутами; останавливаясь перед каждым двором, бабы и девки стучат в ворота и бешено вопят: «бей, секи, руби Коровью Смерть или Холеру! — сгинь, пропади Черная Немочь! — запашу, заколю, загребу, засеку, замету!» Сверх этих угроз поется еще заклинательная песня:

1727

Костомар. С. М., 5.

1728

Черты лит. нар., 69.

1729

D. Myth., 688-9,692.

1730

Сахаров., II, 99; Ак. Ист., Ill, 92, X.

1731

Piesni ludu polskiego w Galicyi Жеготы Паули, 2; Сахаров., II, 3.

1732

Ч. О. И. и Д. 1S65, II, 6.

1733

D. Myth., 250, 252-4. То же самое рассказывают саги о колесницах богинь: щепки от починки этих колесниц превращаются на другой день в золото.

1734

Волын. Г. В. 1859,17.

На крутой горе высокойКипят котлы кипучие,Во тех котлах кипучиихГорит огнем нсгасимыимВсяк живот поднебесной;Вокруг котлов кипучиихСтоят старцы старые;Поют старцы старыеПро живот, про смерть,Про весь род человеч…Сулят старцы старыеВсему миру животы долгие,Как на ту-ли злую СмертьКладут старцы старыеПроклятьице великое! [1735]

В Воронежской губ. женское население выбирает из себя девять девиц, известных своим незазорным поведением, трех вдов, отличающихся толщиною, и одну беременную женщину; в полночь избранных девок впрягают в coxy — они бывают в белых сорочках, с распущенными косами; ходом сохи управляют вдовы, а впереди идет беременная баба с образом Божьей Матери; все сборище поет:

1735

Сахаров., II, 13; Терещ., VI, 40–42; Рус. прост, празд., I, 204; III, 156; Вести. Р. Г. О. 1853, III, 7; Моск. Вестник. 1827, VI, 353-4; Москв. 1852, XXII, 87–88; Иллюстр. 1846, 262; Очерки. 1863,32.