Поэтические воззрения славян на природу - том 1

Афанасьев Александр Николаевич

Выйди вон, выйди вонИз села, из села!Мы идем, мы идем (288)Девять девок, три вдовыСо ладоном, со свечами,С Божьей Матерью!

В Курской губ. в соху впрягают бабу-неродицу (неплодную), управлять сохою дают девке, решившейся не выходить замуж, а вдовы набирают песку и рассеивают его по проведенной борозде. Посев песку совершается и в губерниях Воронежской и Орловской, при пении следующих стихов:

Вот диво, вот чудо!Девки пашут,Бабы песок рассевают; [1736] Когда песок взойдет,Тогда и Смерть к нам зайдет! [1737]

1736

Или: Где это видано, где это слыхано, чтобы вдовушки пахали, молодушки-девушки сеяли!

1737

Ворон. Г. В. 1850,16; 1851,12; Этн. Сб., 1,217-8; V, 86 (курск. обычаи).

Если попадется тогда навстречу какое-нибудь животное (наприм., кошка или собака), то его тотчас же убивают — в полном убеждении, что это Смерть, поспешающая укрыться в виде оборотня; если кошка вскарабкается на высокое дерево, то его вырывают с корнем, а кошку убивают. Известно поверье, что во время грозы и особенно на Ильин день нечистая сила, стараясь избежать громовых стрел, превращается в собак и кошек. Во время опахиванья мужчины не выходят из домов «ради беды великия», потому что бешеная толпа баб всякого встречного принимает за оборотня. Обводя село или деревню отовсюду замкнутою круговою чертою, верят, что за этот опаханный рубеж Смерть уже не в силах перейти. Соха берется обыкновенно об одном сошнике, который прилаживается так, чтобы он отваливал землю от села в противоположную сторону. [1738] Как в Германии заставляли возить плуг девиц, не успевших до масленицы выйти замуж, так у нас обязанность везти соху и заправлять ее ходом падает на девушек незазорного поведения, вдов и бабу-неродицу. Богиня весеннего плодородия, обходящая землю с своим небесным плугом, была вместе и богинею любви,

покровительницею брачных союзов и деторождения; принуждая взрослых девиц тащить плуг, германцы придавали этому значение кары, возмездия за то, что они замедлили вступлением в брачные узы. [1739] Но такое объяснение, очевидно, возникло в более позднее время. Действующими лицами в обряде опахивания бывают бабы и девки, и притом или совершенно нагие или в одних белых сорочках и с распущенными волосами; именно в таком виде народное суеверие представляет ведьм, доящих весенние тучи и посылающих на землю дожди (см. гл. XXVI). Так как опахивание было символическим знамением грозы, то и вся обстановка означенного обряда должна была указывать на те мифические образы, какие созерцал человек в небе. Опахивающие поселянки совершают то же самое в своем околотке, что облачные жены и девы творят в небесных пространствах; их бешеные, исступленные пляски- эмблема неустанного, прихотливого полёта туч, звон и стук- эмблема громовых раскатов, а поезд на помелах — бурно стремящихся вихрей. Баба-яга и ведьмы летают по небу на помелах или, несясь в воздушной ступе (= туче, см. выше стр. 148), заметают свой след помелом. Основание такого пред(289)ставления таится в языке, который все сходные впечатления выражал тождественными звуками. Ветры метут облака, сбивают их в кучу или разносят (разметают) в разные стороны, словно небесная метла в руках чародейных сил; зимняя вьюга и вихри, подобно помелу, сглаживают всякий след; оттого слова: ме(я)тель, заметь и метла происходят от одного корня: санскр. mi — jacere, projicere, deiere, славян, мести (мету) и метать. [1740] Мы до сих пор удерживаем выражения: «вьюга метет», «ветр заметает», а народная песня поет: «как по улице метелица метет». Весьма любопытно сказание Калевалы, что чародейка Лоухи вместо крыльев подвязывала к рукам своим метлы, а вместо хвоста — лопату и перелетала через шумящее море. [1741] Крылья были самою употребительною метафорой быстроты ветров; в финской поэме они являются в виде подымающих прах мётел. Во время града крестьяне наши выбрасывают на улицу помело для того, чтобы ветры унесли градовую тучу и не дали ей разразиться над их нивами. [1742] Так как злые ведьмы, сметая с неба дождевые облака, производят засуху, неурожаи и общую бедность, то в связи с этим представлением возникли следующие приметы: не мети избы многими вениками, а то сметешь все богатство = обеднеешь; не мети избы в то время, когда хлеб в печи сидит- выметешь спорину; [1743] сметая в дому сор, не выбрасывай его на двор и на улицу: не то — пробросаешься. Во многих деревнях домохозяева в самом деле не выкидывают сора, а копят его в углу и потом сожигают на родном очаге. [1744] Поговорка: «не выноси copy из избы» принималась первоначально в буквальном смысле и только под влиянием созвучия, игры слов: сор и ссора получила переносное значение: не выноси семейных дрязг, не заводи ссор. Приведенными данными объясняется суеверное уважение к помелу: не наступай на помело, не шагай через него — сорок грехов наживешь; в Киевской губ. кусочки метлы, которою расчищали лед на реке, при устройстве иордани, — носят на шее, как средство, предохраняющее от лихорадки. [1745]

1738

Также опахивают и тот двор, в котором показалась зараза.

1739

На Руси существует обыкновение, с окончанием свадебного периода (на масленице), набивать колодки на ноги холостых и незамужних в наказание за то, что не успели повенчаться. — Маркович., 2.

1740

Пикте, II, 101.

1741

Совр. 1840, III, ст. Грота, 68.

1742

Послов. Даля, 1018.

1743

Архив ист. — юрид. свед., I, ст. Кавел., 11.

1744

Посл. Даля, 441.

1745

Архив ист. — юрид., свед., I, ст. Кавел., 10; Киев. Г. В. 1850,18.

С небесною грозою язык тесно, нераздельно сочетал понятие посева. По коренному смыслу глагол сеять значит: бросать, раскидывать (сравни санскр. as, asjami), что доселе очевидно из сложной формы: рас-сеять, рас-сеивать; слово это одинаково употреблялось как для обозначения посева, состоящего в разбрасывании семян, так и для обозначения ветра, который рассеивает тучи и туманы, разметывает пыль и снежные сугробы, и облаков, рассыпающих на землю дождевые капли. Народная песня выражается о дожде:

Ой, на дворе дождик идет —Не ситечком сеет,Ведром поливает.

Мелкий дождь, про который обыкновенно говорят: «как из сита сеет», в областных наречиях называется: севень, ситовень, ситуха, ситяга, ситовник. [1746] Отсюда сами собой возникли поэтические представления дождевой тучи — ситом (орудие, служащее для просева муки) и сеялкой (в областных говорах: ситиво, севко, сетево, севалка- корзина, из которой засевают нивы), а дождевых капель- зерновым (290) хлебом. Болгары убеждены, что дождь падает с неба сквозь решето: [1747] верование, нечуждое и грекам; в Аристофановой комедии «Облака» Стрепсиад о дождящем Зевсе выражается:, [1748] в народных сказках ведьма заставляет присланную к ней девушку носить воду в решете. [1749] Принимаемое за эмблему сеющего дождями облака, решето или сито играет важную роль в гаданиях индоевропейских народов. [1750] На Руси прежде, нежели приступят к святочному гаданию решетом, просевают сквозь него снег; древние поляки предсказывали победу, если почерпнутую в сито воду успевали донесть к ратникам — прежде, чем она выливалась наземь; тот же знак служил для оправдания обвиняемых. [1751] Болгары во время засухи, с целию вызвать дождь, обливают водою избранную девицу («преперугу») и при этом бросают сито; если оно упадет дном кверху — то предвещает скудость, а если другой стороною — то плодородие. [1752] В галицких колядках Богородица, следуя за плугом, которым пашет Христос, представляется носящею зёрна для посева:

1746

Обл. Сл., 203, 224-5; Доп. обл. сл., 242, 263.

1747

Каравел., 240.

1748

Дельбрюк: «die Entstechung des Mythos bei den indogennan. Vulkern- в Zeitschrift far Vulketpsychologie und Sprachwissenschaft, von Lazarus und Steinthal, 1863, III, 291; Der Ursprung der Myth., 7.

1749

H. P. Ск., I, 3, b; Худяк., 14; Эрленвейн, стр. 44; Slovenske povesti Ш культ, и Добшинского, I, стр. 41.

1750

У немцев, славян и литовцев, чтобы узнать виновного, знахарка берет решето на два средние пальца или на щипцы и произносит имена заподозренных; при чьем имени решето начинает вертеться — тот виноват. То же делают, чтобы угадать будущего мужа. Греки привязывали сито за нитку и после молитвы, обращенной к богам, произносили имена: при имени виновного оно начинало двигаться. У римлян был обычай класть на дороге решето и выросшею сквозь него травою лечить болезни.

1751

D. Myth., 1062-6,1152; Сахаров., 1,62.

1752

Миладин., 524.

Jедно насеня — зелене винце,Друге насеня — яра пшеница, [1753]

т. е. Пресв. Дева засевает землю дождем, который не только растит виноградники и нивы, но и сам на метафорическом языке назывался вином и хлебными семенами. Что гроза изображалась в поэтической картине земледельческого посева, об этом свидетельствует мазовецкое предание: черт (= демон помрачающих небо туч), увидя крестьянина, засевающего поле пшеницею, подарил ему мешок (= облако, см. выше стр. 158) с зернами ветра; если кинуть одно зерно — тотчас подует ветер, а если бросить целую горсть — то подымется страшная буря, заблестят молнии, загремит гром и польется проливной дождь. [1754] При забвении коренного значения старинных метафор стали думать, что боги весенних гроз действительно засевают землю разными злаками. [1755] Поэтическое представление дождя хлебными семенами совпадает с уподоблением его плотскому семени; осемененная зернами и увлаженная дождями, мать-земля вступала в период беременности и начинала свои благодатные роды. И с дождевой водою, и с зерновым хлебом равно соединялась мысль о супружеском семени; по требованию свадебного обряда, новобрачных осыпают пшеницею, ячменем и другим зерном, и осыпание это точно так же сулит молодой чете плодородие, как и дождь, пролившийся в самый день свадьбы. В глубочайшей древности дожденосные тучи олицетворялись целомудренными девами, убегаю(291)щими бога-громовника; в бурной грозе гонится он за ними, настигает и, сжимая в своих горячих объятиях, лишает их девственности, т. е. заставляет рассыпать плодотворящий дождь. По другому представлению, бог-громовник заставляет облачных дев возить свой небесный плуг и засевать землю, почему народная загадка называет соху бабой-ягою: «баба-яга, вилами нога, весь мир кормит, сама голодна». [1756] Посев зёрен, сопровождающий обряд опахивания, в некоторых местностях заменен посыпанием песку. Настоящий смысл обряда давно сделался недоступным для народа; продолжая совершать его, по преданию, для предохранения себя и своих стад от моровой язвы, народ связал с посевом более понятное ему заклятие: только тогда переступит Смерть через опаханную черту, когда взойдет посеянный песок! Подобные формулы, ставящие нечистую силу и насылаемые ею бедствия в зависимость от явлений положительно невозможных, очень обыкновенны в народных заговорах и клятвах. [1757]

1753

Ч. О. И. и Д. 1864,1,39.

1754

Нар. сл. раз., 97–98.

1755

Старинная поговорка: nu saaer Lokken sin havre^nun saet Locke seinen haber, der teufel sein unkraut (D. Myth., 222).

1756

Этн. Сб., VI, 113.

1757

Укажем на некоторые обряды, обстановка которых напоминает опахивание: а) В Белоруссии хозяин, при постройке дома, запрягает свою жену в соху и проводит борозду вокруг строения, чтобы не заходили

туда болезни (Маяк, XIV). B) В Нижегородской губ. в великий четверг каждый хозяин должен поутру объехать свою избу верхом на помеле; а в Пермской губ. на Новый год хозяйка трижды объезжает вокруг избы на ожоге: делается это на счастье, с) Великим постом знахарка объезжает на помеле луг от запада к востоку, махая по воздуху и хлопая по земле кнутом, и заклинает гады; позади идет старик и заметает метлою оставляемый ею след (Каравел., 284; Сахаров., II, 95). d) Чтобы уродились конопли, хозяйка садится на кочергу и трижды объезжает на ней свой участок (Могилев. Г. В. 1849, 8). Ожог, кочерга- символ Перуновой палицы (см. выше, стр. 131).

Воздушный океан, по которому плавают корабли = облака и тучи, отделяет мир живых людей (землю) от царства умерших, блаженных предков (от светлого небесного свода). Души усопших, издревле представляемые легкими стихийными существами, подобными веющим ветрам и пламенеющим молниям (см. гл. XXIV), должны были переправляться в страну вечного покоя через шумные волны этого океана, и переплывали их на облачных ладьях и кораблях. Потому фантазия первобытного народа уподобила корабль-облако плавающему в воздушных пространствах гробу. Малорусское нава (санск. паи, naus, navas, перс. naw, nawah, греч., лат. navis, др. — ирл. noe, nai, армор. nev, др. — вер. — нем. nacho, англос. паса, польск. па-wa — лодка, корабль; корень nu — ire) означает вместе и водоходное судно и гроб; [1758] в древн. чешском языке nawa и naw — смерть и ладья; [1759] в старинных русских летописях и других рукописях навье — мертвец, навь — ад, области, навий день — мертвецкий праздник (см. ниже). [1760] В семье индоевропейских народов сохраняется множество преданий о перевозе душ на ладье или корабле мифическим кормчим; у греков это был Харон, который перевозил тени усопших через адские реки Стикс, Ахерон или Коцит в узкой двухвесельной лодке и получал за перевоз плату, почему в уста покойников греки полагали по монете. Я. Гримм указал подобные же предания о таинственном перевозе душ, уцелевшие между немецкими племенами. Шведская сага знает о золотом корабле, на котором Один переправляет убитых героев в священную валгаллу. Особенно интересен рассказ, записанный Прокопием (de bello goth). Между германцами существовало поверье, что на морском берегу обитали рыбаки и земледельцы, исстари свободные от всех повинностей, которые обязаны были перевозить души усопших на остров Brittia (воспоминание о тех рай(292)ских, блаженных островах, на которых обитали праведные по смерти; см. гл. XVI). В полночь раздавался стук в двери и глухой голос звал прибрежных жителей на работу. Мгновенно пробужденные, они поднимались и шли на взморье, где уже стояли, по-видимому, совершенно пустые лодки, садились в них и, взявшись за весла, отплывали. Тут только замечали они, что лодки были чем-то тяжело нагружены, так что края их только на палец не касались поверхности вод. В один час переплывали они такое пространство, на которое в обыкновенных поездках требовалось не менее суток, и приставали к острову. Незримые пловцы удалялись, и лодки, освобожденные от груза, делались так легки, что тотчас же высоко подымались над водою. [1761] Представления эти известны и славянам; памятники их также рассказывают о перевозе душ, хотя и придают древнему верованию христианскую окраску. Так сербская песня поручает это дело Илье-пророку и св. Николаю: выросло, говорит она, лавровое дерево посреди рая, распустило золотые ветви с серебряными листьями; под деревом стоит ложе, усыпанное цветами, а на ложе почивает святой Никола; приходит к нему Илья-«мироносна воjвода» и говорит:

1758

Пикте, II, 180; М. Мюллер, 41; Старосв. Банд., 403.

1759

Мысли об ист. рус. яз., 148.

1760

Народная загадка называет Ноев ковчег — гробом (Этн. Сб., VI, 46).

1761

D. Myth., 791-5.

«Та устани, Никола!Да идемо у гору,а правимо корабе,Да возимо душицеС овог света на онаj».Ал' устаде Никола,Отшеташе у гору,Направише корабе,Превезоше душицеС овог света на онаj.

Не удостоились перевоза только три души грешные. [1762] Народный русский стих о Страшном суде заставляет перевозить души Михаила-архангела, на которого, как на воеводу небесных сил, были перенесены некоторые верования, соединявшиеся в дохристианскую эпоху с именем воинственного Перуна:

1762

Срп. н. njecмe, I, 134-5. Перевод: «Вставай, Никола! пойдем в лес, построим корабли и перевезем души с того света на этот». Встал Никола, и т. д.

Протекала тут река огненная;Как по той-там реки, реки огненные,Да тут ездит Михайло-арханьдел-царь;Перевозит он души, души праведные,Через огненну реку ко пресветлому раю,Ко пресветлому раю да ко пресолнышнему,К самому Христу-царю небесному. [1763] (293)

Эта огненная адская река, через которую счастливо переплывают одни праведные, тогда как грешники гибнут в кипучих волнах, есть поэтическое представление дождевых потоков, горящих молниями (см. гл. XXII). В народных сказках упоминается о перевозчике, который перевозит через реку или море смелых странников, шествующих в страшные области ада — к царю-змею, или на край света — к праведному Солнцу. [1764] Подобно грекам, и у славян, и у немцев, и в Литве существует обычай класть в рот покойника деньги. [1765] На Руси простой народ, во время похорон, бросает в могилу какую-нибудь медную или мелкую серебряную монету, часто завязывают несколько копеек в платок и кладут возле мертвеца сбоку или затыкают ему за пояс. В Ярославской губ. думают, что на том свете будут перевозить покойника через неведомую реку и тогда-то пригодятся ему деньги: надо будет расплачиваться за перевоз. [1766] Наши крестьяне убеждены, что скорлупу съеденного яйца необходимо раздавить на мелкие части; потому что если она уцелеет и попадет в воду, то русалки, в образе которых олицетворяются души некрещеных детей и утопленниц, построят из нее кораблик и будут плавать назло крещеному люду. [1767] По древним воззрениям, души смешивались с мифическими карликами (эльфами), и потому яичная скорлупа легко могла служить для них кораблем. Малорусы рассказывают, что где-то далеко за морем обитает блаженный народ навы (мертвецы); чтобы сообщить ему радостную весть о светлом празднике Воскресения Христова и вместе с тем о весеннем обновлении природы, они бросают в реки скорлупу крашеных яиц, которая, несясь по течению воды, приплывает к берегам навов в зеленый четверг, известный между поселянами под именем навьского велика дня. [1768] В Голландии думают, что яичная скорлупа непременно должна быть раздавлена: не то ведьмы поплывут в ней в царство душ — nach Engelland. [1769]

1763

Калеки Пер., V, 162-3. По другому списку:

Протекала тут река, да река огненна,

От востока да и до запада.

От запада да и до сивера;

По той ли по реке да по огненной

Ище ездит Михайло-арханьдел-свет,

Перевозит он души, души праведных.

Праведные души, души радуютсе,

Песнь-ту поют херавиньськую,

Гласы-те гласят серафиньськие;

А вить грсшные-ты души оставаютсе.

1764

Н. Р. Ск., 1,13 и стр. 165–170.

1765

Костомар. С. М., 67. Черты литов. нар., 111.

1766

Этн. Сб., II, 24. В других местностях народ позабыл о загробном плавании и объясняет этот обычай иначе; так говорят, что деньги нужны умершему, чтобы купить для себя на том свете место или заплатить за место тому, кто прежде его был похоронен в той же могиле, или, наконец, чтобы откупиться от наказаний за содеянные грехи (Москв. 1846, XI–XXII, 155; 1852, XXIII, 130; Этн. Сб., II, 105; О. 3. 1848, т. LVI, 205; Маяк, VII, 72–73; XV, 22; Вологод. Г. В. 1844, 6).

1767

Иллюстр. 1846, 171.

1768

Маяк, VIII, 24.

1769

German. Mythen, 418.

Эти верования, сблизившие понятия корабля, ладьи и гроба, породили обычай совершать погребение в морских и речных судах и самим гробам давать форму лодок. Эдда, передавая миф о погребении Бальдура, рассказывает, что асы принесли его труп на корабль, возложили на приготовленном костре и, когда тор зажег костер своим молотом (т. е. молнией: очевидно, что корабль этот — громовая туча) — спустили объятое пламенем судно в волнующееся море. [1770] Но есть свидетельства, что подобные торжественные похороны были не только мифическим представлением, но и действительно совершавшимся обрядом. Германские племена, поселившиеся у морских прибрежьев, клали трупы усопших в лодки и вверяли их волнам. Тела полководцев и королей возлагались на костре, устроенном в передней части корабля; затем под костер подкладывали огня, подымали паруса и, направив руль, пускали корабль в море — и он, пылающий, мчался по волнам с погребальным грузом. [1771] (294) Ибн-Фоцлан описывает обряд сожжения покойников у русов в лодке. [1772] Раскольники до сих пор не употребляют гробов, сколоченных из досок, а выдалбливают их из цельного дерева — точно так, как делались в старину лодки; в прежнее время это было почти общим обычаем. [1773] В Тверской губ. стружки, оставшиеся от поделки гроба, пускают по воде. [1774]

1770

D. Myth., 790-1.

1771

Ч. О. И. И Д. 1860, IV, 339, 341-3, статья Веннгольда. Любопытно, что, при погребении в курганах, этим насыпям старались давать форму кораблей; камни служили для обозначения носа кормы, бортов и мачты. Такие курганы известны в шведских провинциях, особенно в Блекингене.

1772

Ibn Foszlan's und anderer Araber Berichte uber die Russen alterer Zeit. изд. Френа, 11.

1773

Записки Авдеев., 123.

1774

Геогр. Извест. 1850, II, 16.

Корабль-тучу представляли плавающим гробом не только потому, что с ним связывается верование о переезде душ в царство блаженных, но и потому, что он служит печальным одром для молниеносного Перуна. Могучий и деятельный в летние месяцы года, Перун умирает на зиму; морозы запечатывают его громовые уста, меч-молния выпадает из его ослабевших рук, и с того времени он недвижимо покоится в гробе-туче, одетый черным траурным покровом, — пока наступившая весна не воззовет его снова к жизни. В таком поэтическом образе изображает народная загадка весеннюю тучу, несущую бога-громовника, пробужденного от зимнего сна: гроб плывет, мертвец ревет (или: поёт), ладонь пышет, свечи горят. Та же загадка о богине-громовнице: «на поле царинском (=небе) в дубу гробница, в гробе девица — огонь высекает, сыру землю зажигает». [1775]

1775

Послов. Даля, 1064.