Поэтика. История литературы. Кино.
Шрифт:
Но выбор совершился. Во-первых, граф Хвостов не хотел умирать (он жил до 1835 г. и писал до самой смерти). Его век давно умер, а он проявил необыкновенную живучесть. Можно сказать — чем дальше, тем более развивал он свою деятельность. Черты третьестепенного поэта, уверенного в своем таланте, раздулись до невероятных размеров. Обычай поэтов XVIII века откликаться на каждое событие, общественное и политическое, — дошел до того, что гр. Хвостов откликался на всякое событие. Обычай посылки своих книг, свойственный арист[ократам]-дилет[антам] XVIII века, принимает безобразные формы заваливания. Но эти черты — следует добавить — росли не сами по себе, а росли поддержанные той литературой, в которой заблудился Хвостов. Он как герой пародий был переведен из одной литературной системы в другую. Эти черты поощрялись. Хвостов был как бы помещен в особый литературный инкубатор. Потому что тот гиперболический стиль, который утвердился в похвалах и комплиментах ему, вовсе не сполна объясняется назойливостью Хвостова.
Хвостов нужен был как стержень, как герой развития особой системы пародического стиля.
По своему влиятельному положению в свете и при дворе (любимый и близкий свойственник Суворова), по занимаемым должностям Хвостов был влиятелен и аристократичен. Прямые выходки против бездарного поэта могли быть наказаны влиятельным вельможей. И вот вырабатывается особая система речевого
Во-первых, он выработал [740] искусство уклончивого и двусмысленного комплимента (ср. письма Карамзина к Дмитриеву) [741] . Затем уклончивость совместилась с гиперболизмом — и, наконец, преобладающим стилем по отношению к Хвостову оказался голый гиперболический стиль (ср. у Пушкина: "граф Хвостов, поэт, любимый небесами") [742] .
740
То есть — у своих корреспондентов.
741
Очевидно, имеется в виду приведенный в комментариях к "Письмам Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву" мемуар М. Дмитриева: "Карамзин и Дмитриев (И. И.) всегда получали от гр. Хвостова в подарок его стихотворные новинки. Отвечать похвалою, как водится, было затруднительно. Но Карамзин не затруднялся. Однажды он написал к нему, разумеется иронически: пишите! пишите! учите наших авторов, как должно писать! Дмитриев очень укорял его, говоря, что Хвостов будет всем показывать это письмо и им хвастаться; что оно будет принято одними за чистую правду, другими за лесть; что и то, и другое не хорошо. А как же ты пишешь?" — спросил Карамзин. — "Я пишу очень просто. Он пришлет ко мне оду или басню, я отвечаю ему: ваша ода или басня ни в чем не уступает старшим сестрам своим! Он и доволен, а между тем это правда!"" ("Письма H. M. Карамзина к И. И. Дмитриеву", стр. 065).
742
Из "Медного всадника".
Таким образом, главною функцией этого стиля стала двусмысленность. Одна стилистическая функция предполагалась герою писем и посланий, другая — всем остальным. Это было нечто вроде тайного условного языка по отношению к одной личности. И эта личность превосходно справлялась со своей ролью, почти не впуская со своей стороны в эту игру реального живого человека. Есть основания полагать, что сенатор граф Хвостов понимал стиль произведений, героем которых он являлся. Было молчаливое согласие между авторами и героем, который не решался прервать далеко зашедшую игру. По крайней мере это доказывает эпизод, который был высшей точкой всей Хвостовианы.
Высшей точкой этого развития является знаменитая речь Дашкова [743] . Но здесь-то и обнаруживается тонкость в связи определенной функции с определенной формой. Гиперболический стиль комплиментов стал слишком безудержным, перерос свою функцию — двусмысленности, качки между двумя противоположными гребнями значений, и обнаружилась для всех — в том числе и для самого героя — явная его ироничность.
Все дело было в мере. Мера была превышена настолько, что герой не мог более притворяться и вести игру. На короткий миг литературная личность стала частным человеком. Но искусство двусмысленной речи было очень трудно, несмотря на согласие героя. У формы была двойственная функция гиперболическая речь была не только скрыто-иронична, но и явно гиперболична.
743
Д. В. Дашков. Речь, читанная в Беседе любителей словесности, наук и художеств 14 марта 1812 года (Извлечено из дел Общества). — "Чтения в имп. Об-ве истории и древностей российских при Московском ун-те", 1861, кн. 4, отд. V, стр. 183–186. См. также: Н. С. Тихонравов. Д. В. Дашков и граф Д. И. Хвостов в Обществе любителей словесности, наук и художеств в 1812 г. "Русская старина", 1884, № 7, стр. 105–113 (то же в кн.: Н. С. Тихонравов. Сочинения, т. III, ч. 2. М., 1898).
Одна и та же форма имела противоположные функции, и часто этой формой пользовались именно в функции комплиментарной. В доме Хвостова жили специальные слушатели (ср. Щедритский и др.), а критиков, занимавшихся изучением и восхвалением его произведений, он сажал в университеты и давал им выгодные назначения.
Во-вторых, герой сам ловко действовал: так, например, он вовлекал в эту двусмысленную игру поэтов помоложе и менее опытных, и они не всегда с честью выходили из этого положения. Ср., например, то, что пишет Катенин о Языкове и Дельвиге [744] .
744
"Переписка графа Хвостова на 71-м году от рождения жалка до слез: как не стыдно сенатору, старику, печатать вздорные послания к юношам, каковы Языков и Дельвиг? Как он не видит, что ого дурачат?" ("Письма П. А. Катенина к Н. И. Бахтину", СПб., 1911, стр. 116; имеется в виду брошюра Хвостова "Переписка стихами. На 71 году от рождения автора" — СПб., 1828, послание к Дельвигу в нее не включено).
Языков сам, вовлеченный в отношения с Хвостовым, оказался в ложном положении.
Если стихи Пушкина вне соотнесения их с условным тайным языком Хвостовианы — прямо невозможны (и особенно в окружающем внеироническом контексте), если легкий еле заметный штахель иронического словоупотребления включен у Языкова в первую строфу второго послания:
Младых поэтов Петрограда Серебровласый корифей,то первое языковское послание Хвостову Хвостов мог смело показывать всем и каждому [745] .
745
В рукописи оставлено место для цитаты из послания.
Языков в письме к родным оправдывается: ["Вот в чем дело. Сюда дошли слухи, что в пятом томе его стихотворений, недавно изданном, содержатся самые галиматьистые; желание иметь оный том — и притом безденежно — побудило меня написать послание Хвостову: я получил и послание и пятый том"] [746] . [Следует отметить, что эту двойственность функции уклончивого и гиперболического стиля использовали и Катенин, и Полевой [747] .]
Как бы то ни было, и в явлении пародической личности мы столкнулись с тем же явлением, что и в пародийных жанрах: тонка грань, отделяющая пародию от серьезной литературы, — [если] пародия на Дельвига предлагается читателю 20-х годов как меланхолическая песня, то тот же читатель, несомненно, читал послание Языкова к Хвостову с невозмутимым выражением лица.
746
Письмо от 14 сентября 1827 г. — Языковский архив. Вып. 1-й. Письма Н. М. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822–1829). СПб., 1913, стр. 342. В рукописи самой цитаты нет — для нее оставлено место.
747
Очевидно, имеются в виду письма Катенина и Полевого. "Есть средство, — писал Катенин Н. Бахтину 26 апреля 1825 г., - даже смягчить гнев Хвостова, упомянув о нем. Вы спросите: как? Слушайте же: "Писатель трудолюбивый, образованный, стойкий, в хороших принципах; его наибольший недостаток состоит в том, что он слишком много писал в слишком многих родах. Из его сочинений выделяется одно послание о критике ("Письмо о пользе критики"), в котором встречаются здравые мысли и хорошо отделанные стихи, а его перевод «Андромахи» Расина, благодаря сделанным им многочисленным исправлениям, держится на сцене с постоянным успехом"". "Право, — заключает Катенин, — он будет прыгать от радости, а все правда" ("Письма Катенина к Бахтину", стр. 87. Справка о Хвостове, предназначенная для «Атласа» А. Бальби, в подлиннике по-французски). Н. Полевой писал Хвостову: "Желая доставить и большую публику вашему посланию и употребить его с большею пользою для ближних, не позволите ли вы мне напечатать не в «Телеграфе», а особо? Я сделаю чудесное издание, а всю выручку обращу в пользу и пособие претерпевших от наводнения. <…> Быть полезным страждущему человечеству не есть ли обязанность поэта?" (Е. Колбасин. Певец Кубры, или граф Дмитрий Иванович Хвостов. — «Время», 1862, № 6, стр. 142).
Чем дальше затягивалась игра, тем более грандиозные размеры она принимала; самый гиперболизм стиля словно заражал своего героя и толкал его все далее и далее. Хвостов шлет свой мраморный бюст морякам Кронштадта. Именем Хвостова назван корабль, и морской министр интересуется причинами этого странного явления [748] . Хвостов имеет своих агентов вокруг своего литературного антагониста Измайлова. Хвостов раздает свои портреты по станциям [749] . Вместе с тем рисунок к басне Измайлова "Стихотворец и черт", героем которой является навязчивый стихотворец — с совершенно явными намеками на Хвостова, — попадает в лубок, и о степени его распространенности ср. такое показание путешественника… [750] .
748
Об этом эпизоде см. в указ. статье Е. Колбасина (стр. 141).
749
Об этом см.: М. Л. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти. Изд. 2-е. М., 1869, стр. 122.
750
Далее в рукописи пропуск. Этот путешественник — П. А. Вяземский. Автор не совсем точен: в приписке Вяземского к письму Карамзина И. Дмитриеву от 2 сентября 1825 г. речь идет не о лубке, а о портрете Хвостова ("Письма H. M. Карамзина к И. И. Дмитриеву", стр. 403).
Игра принимает гомерические размеры. А Хвостов — член академий. Критики-панегиристы Хвостова состоят на его специальном иждивении и получают места профессоров. Он проживает свое состояние на этой азартной игре в литературу и славу. Он достигает того, sublime de bкtise [Апофеоза глупости (франц.)], о котором пишет Кюхельбекер [751] . Для него не находится места даже в "Сумасшедшем доме" Воейкова:
Ты дурак, не сумасшедший, Не с чего тебе сходить.751
"В дурном и глупом, когда оно в величайшей степени, есть свой род высокого, sublime de bкtise, то, что Жуковский назвал "чистою радостью", говоря о сочинениях Хвостова" (В. К. Кюхельбекер. Дневник. Л., 1929, стр. 69).
Начавшись с тонкостей, усмешек, игра в Хвостова (Карамзин предлагал в каждом доме иметь кабинет Хвостова, Вяземский — музей) [752] переросла себя и перешла в открытое столкновение живой литературы с официальной жизнью.
Жалобы старика Хвостова на бойкот его в "Собрании образцовых сочинений" в 18 томах, в которых печатались поэты действительно ничем не лучшие, а даже и худшие, на заговор молчания, на безвоздушную среду, образовавшуюся вокруг него, — эти жалобы, с упорной позой непонятого гения, подсказанной пародистами, — более не комичны [753] .
752
Cм. указ. приписку Вяземского.
753
На обороте одного из листов рукописи есть еще один пассаж о Хвостове, место которого в ней определить затруднительно: "Как член «Беседы» гр. Хвостов выступал против «нововводителей» е, и, несомненно, это было его л[итературной?] позой, помогавшей нести тяжелые обязанности пародической личности. Он был влиятелен не только как официальное лицо, но и как архаистическое явление мецената: он подписывался на издания (и журналы, сочинения), правда, имея в виду литературное возмещение в виде собственного сотрудничества или критических о нем статей. Надо отметить, что литература не пренебрегала этой чертой Хвостова. Ср. наставления Катенина, который писал… ж Полевой был гораздо более откровенным дельцом в отношениях с Хвостовым. В разное время на Хвостова опирались затертые и обиженные литературные группы. Такова, например, группа М. А. Бестужева-Рюмина, выступавшая против Пушкина, который назвал Бестужева-Рюмина "вторым Свистовым" и получил злобный ответ, а в одном из следующих номеров и защиту Хвостова" з (ЦГАЛИ).
е Это слово употребляется в письме Щедритского от 9 ноября 1827 г. к Хвостову (Е. Колбасин. Певец Кубры, стр. 162).
ж Цитата отсутствует. Тынянов имел в виду письмо Катенина Н. Бахтину от 26 апреля 1825 г. (см. прим. 45).
з Речь идет об эпиграмме Пушкина "Седой Свистов, ты царствовал со славой…", напечатанной в "Северных цветах" на 1830 г. М. А. Бестужев-Рюмин, приняв ее на свой счет, напечатал в "Северном Меркурии" ответ. Современные комментаторы считают, что эпиграмма Пушкина направлена против Н. И. Надеждина.