Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

В 1858 году Шевырев издал третью, а через год четвертую часть своей «Истории русской словесности» (две первые вышли еще в 1846 году). В 1860 году он уехал в Италию. Умер Шевырев в Париже, 8 мая 1864 года, на 58-м году жизни.

95. СИЛА ДУХА

Мечта исчезла — дух уныл, Блуждаю мыслию неясной, Свет дивный взоры ослепил: Я, мнится, видел мир прекрасный. Душой я к небу возлетел, Я близок был к высокой цели, — Тот мир не юности удел, И силы скоро ослабели. Едва луч чистый, неземной В душе свободной отразился, Я пал во прах — и снова тьмой Дух проясневший омрачился. Вы зрели ль, как младый орел, Младые силы испытуя, Парит сквозь огнь громовых стрел, Над тучей грозно торжествуя: Под ним шумят и дождь и гром, Летит отважный с новой силой; Но

солнце взоры ослепило… Содрогся в ужасе немом, В нем пламень доблестный хладеет, Чуть движет трепетным крылом, Падет — лишь миг — и прах на нем Оков враждебных тяжелеет. Я пал, к родной стремясь мете, — Минутный вечного свидетель, Зрел Истину и Добродетель В согласной неба Красоте. Я пал; но огнь в душе таится, Не замер в ней свободы глас: Кто видел свет единый раз, Престанет ли к нему стремиться? Бежит души моей покой, Меня сгубили сердца страсти; Но силы духа! вы со мной — Еще в моей паренье власти. Рассейтесь, мрачные мечты, Светлей, мой дух, в жилище праха, Крепись — и воспари без страха Ко храму вечной Красоты. <1825>

96. ВОДЕВИЛЬ И ЕЛЕГИЯ

Разговор

Водевиль

Кто эта странница печальная? Откуда? Зачем вся в трауре? К чему туманит флер Ее задумчивый, от слез потухший взор? Но плакать так при всех не стыдно ли? Отсюда Мне кажется мила… Поближе подойду — Не ошибиться бы! В России на беду Я без парижского лорнета Смотреть уж не могу на круг большого света. Посмотрим же: ай, ай! какой же я дурак! Как может Водевиль так в лицах ошибаться! Да рожи эдакой нельзя не испугаться; Но, ах! — не в первый раз попался я впросак. Какая бледность и убранство, Гримасы скучные, притворное жеманство! И плачет нехотя. — На сцену б годилась… Лицо знакомое — мне кажется, в Париже Встречался с нею я; но подойдем к ней ближе И посмеемся для проказ. Дерзну ль спросить, сударыня, я вас, О чем вы плачете? Дерзну ли я в несчастье Принять, прелестная, живейшее участье И вас утешить?

Елегия

Ах! Я плачу, потому что слезы мне веселье.

Водевиль

(про себя) Вот редкость!.. Плачет от безделья! (Ей) По ком вы в трауре?

Елегия

По милых, по мечтах, По светлом призраке давно протекшей славы, По юности и по любви! Слеза горячая и вздох — мои забавы; В унылой горести текут все дни мои. Я поутру всегда влюбляюсь И плачу с радости, пою про негу, лень; Но в полдень я любви лишаюсь, И снова мрачен день. Чего желаю, Сама не знаю, О чем-то тайном я грущу, Чего-то милого, небесного ищу; В восторге я себя не понимаю И с грустною душой в туманну даль лечу. А вечером над хладною могилой Стенаю я в стихах по милом иль по милой; Но завтра снова влюблена, А к вечеру опять грустна, Морфея храм — мое жилище, А мой Парнас — кладбище!

Водевиль

(про себя) Ах, как она смешна! (Ей) Скажите, неужели Все вас в страданьи забывают?

Елегия

Меня?.. меня не любят — обожают: Поэты сотнями за мною вслед рыдают, А девушки кричат невинно: «C’est joli!» [67] Во многих я странах живала, Цвела во Франции, в Германии певала. Но признаюсь, нигде я не видала Честей таких. Хоть, правда, севера ль морозы, Иль ласки частые поэтов записных На девственных щеках мои сгубили розы; Я, правда, иногда бледна, Румянец не всегда с невинностью живою Играет на лице; с умом я не дружна, И болью головной бываю я больна; Зато, когда рыдают все со мною, Зато как весело мне плакать от души! Поэта ли создать? Скажу ему: «Пиши!» Стихами в честь мою в журналах все страницы Наполнены — меня уважил русский вкус, И в здешнем царстве муз Я титлом почтена царицы.

67

Прелесть! (франц.). — Ред.

Водевиль

(с усмешкой) Дерзну ль узнать, кто ж вы?

Елегия

Увы! Один ты не узнал Елегии печальной, Ужель не отгадал мой голос погребальный?.. Ах, бедненький! нет, ты поэтом не рожден.

Водевиль

Как! вы Елегия! Я, право, изумлен! Поэты вашею прельстились красотою, В наш просвещенный век вам вслед бегут толпою, И вам, сударыня, соперник Водевиль?

Елегия

Соперник Водевиль? Повеса тот французский, Который остротой в глаза пускает пыль, Быть русским думает, кафтан надевши русский, Поэтам, комикам всем головы кружит И ныне завладел пустынной русской сценой, От чьих невежеств и обид Рыдают Талия с бедняжкой Мельпоменой! И он соперник мне… парижский этот шут! Покамест всех прельстил он не своим нарядом; Но блеск его пройдет чрез несколько минут — И он останется с накладом. О! слава эта ли моя? Ты знаешь ли его?

Водевиль

Я знаю, как себя. Достоинство и честь завистников не чужды; Но Водевилю нет в том нужды. О! сколько раз театр стонал От тех торжественных похвал, Которыми его согласно величали; Признайтесь, сколько раз Поэтов за него на сцену вызывали! Не для его ль затейливых проказ Артистов целый хор трудится, сочиняет? Как он всегда остро, как мило говорит! Петь вздумалось — поет, то мимикой играет, То каламбуром рассмешит, И как всё кстати — и куплеты, И превращенья, и балеты — Чего в нем не найдешь! Нет нежных лишних чувств, Зато уж льются епиграммы! Не он ли выбрал всё изящное из драмы? О! Водевиль в наш век есть Гений всех искусств. Под властию его все сказки, анекдоты, Сюжетов тысячи, лишь стало бы охоты Да времени писать. Как мастер имена и платья он менять! Что день, то уж другой на сцене! И где ж тягаться с ним слезливой Мельпомене? А вы, сударыня, как часто по сту раз (Скажу я правду, извините!) Под тем же именем одно и то ж твердите, И если б мог кто для проказ Творенья ваши напоказ Извлечь из областей забвения туманных, Ну, вышло б томов пять Елегий безымянных! Но наконец скажу я вам, Что ваш соперник я…

Елегия

Как! вы, сударь?.. Простите… Об вас судила я по слухам… извините.

Водевиль

К чему учтивости? Я также слышал сам Об вас, сударыня, что плачете притворно, Что ваши рифмы — бред бессмысленный и вздорный. И — что греха таить? — я слышал много раз, Что будто на лице, сударыня, у вас Блистает накладной румянец…

Елегия

Забылись вы, сударь… Я слышала сама, Что вы для легкого французского ума Приманчивы, а здесь на сцене — самозванец; Что вы и дышите парижской остротой, И весь ваш ум, признайтесь, выписной. Слыхала я, сударь, как вас переряжают Плохие комики, с каким трудом ломают Нерусский ваш язык, и что едва ль кому Труд долгий удался; что будто потому Над вами более смеются, Что ваши остроты у вас не удаются. К пустым стишкам слух русский не привык; Не ваше ль обличал, признайтесь, самозванство То исковерканный язык, То ваше странное убранство? Бывало всё бы так, да нет, чужой парик, А уж бессмыслицы, что слово — то…

Водевиль

Пустое! Ну вам ли упрекать в бессмыслице меня! В журналах вы, уж верно, вдвое О ней заботились, чем я. Но если вы пошли на ссоры, То верьте — с завтрашнего дня На сцену выведу все ваши бредни, вздоры — И вам достанется!..

Елегия