Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

Дух жизни

Я с полночи: там светлый пир! Живет и блещет цвет народа! Там сочетались сильный Мир И многоплодная Свобода.

Дух смерти

Я нисходил во глубь земли, В ее богатую державу, Где поколенья погребли Свои сокровища и славу. Равно гниют — рабы, князья, И скудный саван, и порфира, И снедью глупого червя Богоизбранный гений мира.

Дух жизни

Зри колыбелей миллион: В них зародился гений новый; Дитя веков, созреет он — И сокрушит твои оковы. Благословен его восход: Из океана поколений По небу века он пройдет, Как солнце ясное, без тени.

Дух смерти

Ты видишь миллион могил: В них век его истлеет мертвый; Одну из них закон судил И для твоей высокой жертвы.

Дух жизни

Я вижу, вижу, но над ней Стонает миллион живущих!.. Он из-под тысячи смертей Воскреснет в племенах грядущих, И оградят его века, Стеной обстанут поколенья: Сквозь них с косою истребленья Не досягнет твоя рука. 22 апреля 1829 Берлин

114. НОЧЬ («Немая ночь! прими меня…»)

Немая ночь! прими меня, Укрой испуганную думу; Боюсь рассеянного дня, Его бессмысленного шуму. Там дремлют праздные умы, Лепечут

ветреные люди, И свет их пуст, как пусты груди. Бегу его в твои потьмы, Где смело думы пробегают, Не сторожит их чуждый зрак, Где искры мыслей освещают Кипящий призраками мрак. Как всё в тебе согласно, стройно! Как ты велика и спокойна! И скольких тайн твоя полна Пророческая тишина! Какие думы и порывы Ты в недрах зачала святых, И сколько подвигов твоих Присвоил день самолюбивый! Как часто в тьме твоей сверкал Смертельной искрою кинжал И освещал перун свободы Спокойно-темные народы! О ночь! на глас любви моей Слети в тумане покрывала; Под чистой ризою твоей Не скрою теплого кинжала. Не в соучастницы греха, Не на кровавое свиданье Мольбой смиренного стиха Зовет тебя мое желанье: Я чист — и, чистая, ко мне Простри прохладные объятья И нарисуй в волшебном сне, Где други сердца, мысли братья! И коль утраты суждены, Не откажи ты мне в участьи И звуком порванной струны Не вдруг пророчь мне о несчастьи. В душе потонет тяжкий стон, Твоей тиши я не нарушу; Любовник ждет — сведите сон И всех друзей в родную душу. 20 июня 1829 Рим

115. К НЕПРИГОЖЕЙ МАТЕРИ

Пусть говорят, что ты дурна, Охрип от стужи звучный голос, Как лист сосновый, жесток волос И грудь тесна и холодна; И серы очи, стан нестроен, Пестра одежда, груб язык, Твоих соперниц недостоин Обезображенный твой лик. Но без восторженной улыбки Я на тебя могу ль взирать? Как ты умела побеждать Судьбы неправые ошибки! Каких ты чад произвела! Какое племя дщерей славных, Прекрасных, милых, тихонравных, Ты свету гордо отдала! Уж не на них ли расточила Дары богатой красоты? И в них искусством изменила Свои порочные черты? Суровость в пламенную важность, И хлад в спокойствие чела, И дерзость в гордую отважность, В великость духа перешла. Не ты ли силою чудесной Одушевила в них потом Чело возвышенным умом, И грудь гармонией небесной, И очи серые огнем? Не ты ль, по древнему владенью, Водила их в свои леса, При шуме их учила пенью, У вод — как строить голоса И нежной ласкою приветов Одушевлять мечту поэтов? Пускай твердят тебе в укор Про жгущий, сладострастный взор Красавицы давно известной, Полуизмученно-прелестной, Любимой солнцем и землей, Сожженной от его дыханья, От ядовитого лобзанья, Полуослабшей и худой. И я прославленную видел, Хотел и думал обожать; Но верь, моя дурная мать, Тебя изменой не обидел. Она явилась предо мной В венке из мирт и винограда, Водила жаркою рукой Меня по сеням вертограда. И кипарис и апельсин В ее власах благоухали; Венки цветов на злак долин Одежды легкие стрясали; Во взорах тлелся черный зной, Печать любови огневой; На смуглом образе томленье, Какой-то грусти впечатленье Изображалось предо мной. Желая знать печали бремя, Спросил нетерпеливо я: «Да где ж твое живое племя, Твоя великая семья?» Она поникла и молчала, И слезы сыпались ручьем, И что же?.. трепетным перстом Она на гробы указала. И я бродил с ней по гробам, И в недра нисходил земные, И слезы приносил живые Ее утраченным сынам. Она с рыданьем однозвучным Сказала: «Здесь моя семья, А там — одна скитаюсь я С моим любовником докучным!» Когда же знойные глаза, В припадке суетной печали, Тягчила полная слеза — Твои же дщери утешали Чужую мать и сироту И ей утешно воспевали Ее живую красоту. Светлей твои сверкают взоры, Они надеждою блестят, Они, как в небе метеоры, Обетованием горят. Их беспокойное сиянье Пророчит тлеющий в тиши Огонь невспыхнувшей души И несвершенное желанье. Ужель в тебе не красота Твоя загадочная младость, Неистощенные лета И жизни девственная радость?.. Пусть ты дурна, пускай мечту В тебе бессмысленно ласкаю, — Но ты мне мать: я обожаю Твою дурную красоту. 16 июля 1829 Искио

116. ПЕТРОГРАД

Море спорило с Петром: «Не построишь Петрограда: Покачу я шведский гром, Кораблей крылатых стадо. Хлынет вспять моя Нева, Ополченная водами: За отъятые права Отомщу ее волнами. Что тебе мои поля, Вечно полные волнений? Велика твоя земля, Не озреть твоих владений!» Глухо Петр внимал речам; Море злилось и шумело, По синеющим устам Пена белая кипела. Речь Петра гремит в ответ: «Сдайся, дерзостное море! Нет, — так пусть узнает свет, Кто из нас могучей в споре! Станет град же, наречен По строителе высоком; Для моей России он Просвещенья будет оком. По хребтам твоих же вод, Благодарна, изумленна, Плод наук мне принесет В пользу чад моих вселенна, И с твоих же берегов Да узрят народы славу Руси бодрственных сынов И окрепшую державу». Рек могучий — и речам Море вторило сурово, Пена билась по устам, Но сбылось Петрово слово. Чу!.. в Рифей стучит булат! Истекают реки злата, И родится чудо-град Из неплодных топей блата. Тяжкой движется стопой Исполин — гранит упорный И приемлет вид живой, Млату бодрому покорный. И в основу зыбких блат Улеглися миллионы, — Всходят храмы из громад, И чертоги, и колонны. Шпиц, прорезав недра туч, С башни вспыхнул величавый, Как ниспадший солнца луч Или луч Петровой славы. Что чернеет лоно вод? Что шумят валы морские? То дары Петру несет Побежденная стихия. Прилетели корабли, Вышли чуждые народы И России принесли Дань наук и плод свободы. Отряхнув она с очей Мрак невежественной ночи, К свету утренних лучей Отверзает бодры очи. Помнит древнюю вражду, Помнит мстительное море И, да мщенья примет мзду, Шлет на град потоп и горе. Ополчается Нева, Но от твердого гранита, Не отъяв свои права, Удаляется сердита. На отломок диких гор На коне взлетел строитель; На добычу острый взор Устремляет победитель; Зоркий страж своих работ Взором сдерживает море И насмешливо зовет: «Кто ж из нас могучей в споре?» 9 августа 1829 Искио

117. ОЧИ

Видал ли очи львицы гладной, Когда идет она на брань Или с весельем коготь хладный Вонзает в трепетную лань? Ты зрел гиену с лютым зевом, Когда грызет она затвор? Как раскален упорным гневом Ее окровавленный взор! Тебе случалось в мраке ночи, Во весь опор пустив коня, Внезапно волчьи встретить очи, Как два недвижные огня? Ты помнишь, как твой замер голос, Как потухал в крови огонь, Как подымался дыбом волос И подымался дыбом конь? Те очи — страшные явленья! Я знаю очи тех страшней: Не позабыть душе моей Их рокового впечатленья! Из всех огней и всех отрав Огня тех взоров не составишь И лишь безумно обесславишь Наук всеведущий устав. От них всё чувство каменеет; Их огнь и жжет и холодит; При мысли сердце вновь горит И стих робея леденеет. Моли всех ангелов вселенной, Чтоб в жизни не встречать своей Неправой местью раздраженной Коварной женщины очей. Ноябрь 1829 Рим

118. ЖЕНЩИНЕ

Ты асмодей иль божество! Не раздражай души поэта! Как безотвязная комета, Так впечатление его: Оно пройдет и возвратится, Кинжалом огненным блеснет, В палящих искрах раздробится, Тебя осыплет и сожжет. Ноябрь 1829

119. ТЯЖЕЛЫЙ ПОЭТ

Как гусь, подбитый на лету, Влачится стих его без крылий; По напряженному лицу Текут следы его усилий. Вот после муки голова Стихами тяжко разродилась — В них рифма рифме удивилась И шумно стреснулись слова. Не в светлых снах воображенья Его поэзия живет; Не в них он ловит те виденья, Что в звуках нам передает; Но в душной кузнице терпенья, Стихом, как молотом, стуча, Кует он с дюжего плеча Свои чугунные творенья. Ноябрь 1829

120. ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Звуком ангельского хора Полны были небеса; В светлой скинии Фавора Совершались чудеса. Средь эфирного чертога, В блеске славы и лучей, Созерцали образ бога Илия и Моисей. В то мгновенье над Фавором Серафим, покинув лик, Вожделенья полным взором К диву горнему приник. Братья пели; но, счастливый, Он их звукам не внимал И украдкой, молчаливый, Тайну бога созерцал. И в небесное селенье Возвратился серафим, Лучезарное виденье Неразлучно было с ним. И полетом неприметным Век за веком пролетел, Лишь о нем в эфире светлом Братьям внемлющим он пел. Раз затерянные звуки Долетели до земли: Сколько слез, молитв и муки Звуки те произвели! Не одна душа, желаньем Истомясь узреть Фавор, С несвершенным упованьем Отлетела в божий хор. К тем молениям создатель Слух любови преклонил: Божьей тайны созерцатель К нам на землю послан был. Ангел смелый в наказанье С жизнью принял горе слез; Но свое воспоминанье Он в усладу взял с небес. Духом божьим вышний гений Осенился с первых лет, И утраченных видений Рано в нем проснулся свет. Слезы лья по небе ясном, Сквозь их радужный кристалл Он в величии прекрасном Чистых братьев созерцал. И любил, осиротелый, Думой в небо залетать, И замыслил кистью смелой К прочной ткани приковать Возвращенные виденья, Часто облаком живым В миг великого прозренья Пролетавшие пред ним. Вспоминал, как в мир призванный Он на лоне свежих крил, Гость небес богоизбранный, За создателем парил; Как с крылатым роем братий В день творенья нес дары; Как из божеских объятий Всюду сыпались миры. Он означил, как стопами Бог раздвинул свет и тьму; Как повесил над звездами В небе солнце и луну; Как по остову планеты Океан перстом провел; Как из недр ее без сметы Сонм творений произвел. Раз, томясь своей утратой, Наяву он видел сон: Вдруг молитвою крылатой В небо был перенесен; Слышал ангелов напевы, Сонмы их изобразил, И в среде их образ девы Кистью быстрой уловил. Но любимое виденье, Что утратил серафим, В недоступном отдаленье Всё туманилось пред ним. Тщетно не смыкались вежды И пылал молитвой взор: Погасал уж луч надежды, Не сходил к нему Фавор. Что земные краски тленья, Солнца пышные лучи? Пред лучом преображенья — Как пред солнцем блеск свечи! К смерти шествовал унылый, Не сверша души завет, И в расселинах могилы Что ж он видит? — божий свет!.. Луч сверкнул… и воспылала Кисть божественным огнем; Море яркого кристалла Пролилось над полотном… И уж бога лик открытый Он очами ясно зрел; Но видением несытый, Бросил кисть… и улетел! Там его виденье вечно, Там без горя и без слез Созерцает он беспечно Диво тайное небес. У Фавора величавый Стражем стал — и на крылах Свет божественный славы Блещет в радужных лучах. 3 декабря 1829 Рим

121. ТИБР

Варвар севера надменный Землю Рима хладно мнет И с угрозой дерзновенной Тибру древнему поет: «Тибр! ты ль это? чем же славен? Что добра в твоих волнах? Что так шумен, своенравен Расплескался в берегах? Тесен, мутен!.. незавидно Прокатил тебя твой рок! Солнцу красному обидно Поглядеться в твой поток. Не гордись! Когда б ты — горе! — Нашу Волгу увидал, От стыда, от страха б в море Струи грязные умчал. Как парчою голубою Разостлалась по степям! Как привольно в ней собою Любоваться небесам! Как младой народ — могуча, Как Россия — широка, Как язык ее — гремуча, Льется дивная река! Далеко валы глубоки Для побед отважных шлет И послушные потоки В царство влажное берет. Посмотрел бы ты, как вскинет Со хребта упорный лед И суда свои подвинет Да на Каспия пойдет! О, когда бы доплеснула До тебя ее волна, Словно каплю бы сглонула И в свой Каспий унесла!» Тибр в ответ: «Ужели, дикой, Мой тебе не внятен вой? Пред тобою Тибр великой Плещет вольною волной. Славен я между реками Не простором берегов, Не богатыми водами, Не корыстию судов, — Славен тем я, Тибр свободный, Что моих отважных вод Цепью тяжкой и холодной Не ковал могучий лед! Славен тем, непобежденный, Что об мой несдержный вал Конь подковою презренной В гордом беге не стучал. Пусть же реки на просторе Спят под цепью ледяной, Я ж бегу, свободный, в море Неумолчною волной». Декабрь 1829 Рим.

122. К РИМУ («По лествице торжественной веков…»)

По лествице торжественной веков Ты в славе шел, о древний град свободы! Ты путь свершил при звоне тех оков, Которыми опутывал народы. Всё вслед тебе, покорное, текло, И тучами ты скрыл во мгле эфирной Перунами сверкавшее чело, Венчанное короною всемирной. Но ринулись посланницы снегов, Кипящие метели поколений,— И пал гигант, по лествице ж веков, Биясь об их отзывные ступени; Рассыпалась, слетев с главы твоей, На мелкие венцы корона власти… Так новый рой плодится малых змей От аспида, разбитого на части. Но путь торжеств еще не истреблен, Проложенный гигантскими пятами; И Колосей, и мрачный Пантеон, И храм Петра стоят перед веками. В дар вечности обрек твои труды С тобой времен условившийся гений, Как шествия великого следы, Не стертые потопом изменений. Декабрь 1829