Поэты и цари
Шрифт:
Аполлон и музы посещают молодого писателя. Из-под его пера льется поток настоящей, большой литературы. 1923 год – «Дьяволиада». 1924 год – «Роковые яйца». Непонятно, как они прошли. Потом цензура спохватится: мало того, что глупые совслужащие и ударники перепутали куриные яйца с яйцами гадов (энтузиазм не заменяет интеллект и знания), так ведь лозунг «Даешь!» много бед натворил в науке и технике. И совсем уже соблазнительная картина: гигантские змеи и крокодилы жрут советских руководителей и даже сотрудников ГПУ. «Яйца» будут изымать на обысках по 1986 год, правда, без срока. 1925 год – «Собачье сердце». А это уже не прошло, это чистая контрреволюция. К печати не разрешена. Легла в ящик на несколько десятилетий. «Белую гвардию» он пишет в 1923–1924 годах. Первые две части идут в журнале «Россия», а потом журнал закрывается. Но спасибо прототипу Рудольфи и за это. (И кильки, похоже, стояли рядом.) В конце 20-х годов в Париже выходит полный текст. В Москве он выйдет «несколько» позже, в 1966 году. Остатки оттепели помогут. Последние капельки.
А тут случается и большой грех: из-за границы возвращается светская дама, Любовь Евгеньевна Белозерская. В апреле 1924 года Булгаков разводится с Тасей, просто грубо бросает ее. Тася была серенькой мышкой, а Люба – красавицей, артисткой, нарядной и надушенной. Она была вхожа в литературные круги. А Тасе приходится
И Булгаков делает то, чего от него хотят: 28 марта 1930 года шлет Сталину, Политбюро и правительству отчаянное и дерзкое письмо, в котором, однако, звучит просьба: или отпустить за границу, или дать работу режиссера-ассистента. «Я обращаюсь к гуманности Советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в Отечестве, великодушно отпустить на свободу». Очень честно и искренне сказано про гуманность. Негласное требование Сталина выполнено. И будет еще письмо Сталину, 30 мая 1931 года: «На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мною и поступили, как с волком». И еще он это произнесет: «Мне советский театр нужен, как воздух».
Потом Булгакову будет очень стыдно за разговор со Сталиным 18 апреля. Но на вопрос «Что, мы вам очень надоели?» он ответит: «Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины? И мне кажется, что не может». Это он потом сочтет одной из главных пяти ошибок в жизни. И еще Тасю посчитайте. И сразу Сталин дает «зеленую улицу»: и на старые пьесы, и на новые, и на работу во МХАТе по инсценировке «Мертвых душ». В начале 30-х написан «Театральный роман». Он сравнительно безобиден, но его же никуда нельзя было понести. И тут еще одно, но уже из будущего «Мастера».
В 1930 году он знакомится с Еленой Сергеевной Нюренберг, женой Шиловского. Она стала приятельницей Белозерской и часто бывала у Булгаковых. Михаил Афанасьевич влюбился без памяти. Его Люба к тому времени ударилась в светскую жизнь советского образца: поступила в автошколу и увлеклась лошадьми. Дом был вечно заполнен шоферами и жокеями. Работать было нельзя. Булгаков робко пожаловался. Люба беспечно бросила: «Ничего, ты же не Достоевский!» Писатель этого не смог простить. Расставание было легким, хотя и Любе Михаил Афанасьевич подбрасывал потом деньжат. Но с Еленой Сергеевной разыгрались шекспировские – не советские – страсти. Шиловский-то был командармом, силовиком! А здесь уводят жену! Да, Елена полюбила Михаила за муки, а он ее – за состраданье к ним. Да, она любила его за творчество, печатала, прятала, правила, называла Мастером. Да, она была прекрасна, интеллигентна и умна. Но Шиловский, объясняясь с Булгаковым, выхватил пистолет. Писатель проявил слабость, советовал не стрелять в безоружного и предложил дуэль. Потом засчитал себе это за третью ошибку. За малодушие. Но Шиловский оказался все-таки не Щорсом и не Троцким, а русским офицером, человеком чести. Любя Елену, он отпустил ее, но Булгакова не простил. Однако жене и сыну помогал неукоснительно. Пока ломались копья из-за Елены (18 месяцев Елена Сергеевна и Булгаков не виделись), у него был кратковременный роман с еще одной претенденткой на роль Марго, с молодой дамой Маргаритой Петровной Смирновой (1899–1990). До смертного часа она доказывала, что Маргарита – это она, благо ее муж занимал пост комиссара-инспектора железных дорог РСФСР. И на готическую башенку в доме указывала. А Шиловский все-таки вспомнил, что он дворянин. Он мог легко убрать Булгакова, оклеветав его политически. Он был номенклатура, а Булгаков – почти диссидент. Но это было бы подло. И он уступил еще и потому, что Булгаков был беззащитен и считался антисоветчиком.
И свершилось: в 1929-м Булгаков начал, а в 1930-м мощно пошел его шедевр, «та самая главная песенка», евангелие советской интеллигенции – «Мастер и Маргарита». Мениппея, сатира, трагедия, сага, фэнтези, эпос, сияние Небытия и последний приговор Бытию. Дивная тайна, Космос, нестерпимая красота. «Вся соль из глаз, вся кровь из ран» (Марина Цветаева). Оправдание
И вот разгромная статья в «Правде»: «Внешний блеск и фальшивое содержание». Только семь раз пьеса прошла. Опять сняли. В травле принял участие и близкий друг Булгакова М.М. Яншин, блестящий актер, исполнивший роль Лариосика, а потом сыгравший в «Кабале» Бутона. Булгаков порвал с ним навсегда. «Мхатовцы» уговаривали покаяться и исправить пьесу. Но Булгаков стал героем и отказался: «Запятой не переставлю». Он ушел из МХАТа. Если бы не юмор, не прирожденный склад ума сатирика, он попал бы в Кащенко, как его Мастер. Ум провидца и смех человека со стороны – вот что не дало ему сойти с ума (слишком много ума было, и он не оказался слабаком) или броситься вниз головой с цепного моста. Всегда в приличном старомодном костюме, отутюженных брюках, с моноклем, при твердом воротничке и галстуке, с подчеркиванием «с» (извольте-с) и целованием ручки у дам, он навсегда остался чужим в советской тусовке. Хотя и тусовался, и обедал у «Грибоедова» (куриные котлеты «де-воляй», порционные судачки, суп-прентаньер), и дачу в Перелыгине (Переделкине), видно, хотел. Он натравил свою нечистую силу на НКВД и сделал Воланда сотрудником Иешуа Га-Ноцри. И небо, и преисподняя сошлись в отмщении за поруганную интеллигенцию. Но все, что могли сделать Воланд и Иешуа, – это убить Мастера и Маргариту и дать им покой и убежище на том свете. На этом свете властвовал Черный властелин, и ни Воланд, ни Иешуа ничего сделать с ним не могли. В 1934 году появляется на свет достаточно горькая пародия «Иван Васильевич». А так инсценировки, инсценировки. Гоголь, «Пушкин», «Дон Кихот». Булгаков получает жалованье, но опубликоваться ему не дадут. Роман о Мольере положат под сукно, Пырьев откажется от экранизации «Мертвых душ» по его сценарию. Писатель скажет одному гэпэушнику-сексоту: «Если опера у меня выйдет хорошая – ее запретят негласно, если выйдет плохая – ее запретят открыто. Мне говорят о моих ошибках, и никто не говорит о главной из них: еще с 1929/30 года мне надо было бросить писать вообще». (Кажется, это и есть четвертая ошибка.) Кстати, снять «Кабалу» советовал Ю. Олеша. Гимнаст Тибул и оружейник Просперо этого бы не одобрили, не говоря уж о докторе Гаспаре Арнери. И изгою Булгакову было наплевать на троцкистский процесс. Он так и сказал: «Я же не полноправный гражданин, чтобы иметь свое суждение. Я поднадзорный, у которого нет только конвойных. Если бы мне кто-нибудь прямо сказал: „Булгаков, не пиши больше ничего, а займись чем-нибудь другим, ну, вспомни свою профессию доктора и лечи, и мы тебя оставим в покое“, я был бы благодарен. А может быть, я дурак, и мне это уже сказали, и я только не понял».
Наступает 60-летие Сталина, и «мхатовцы» просят Булгакова написать пьесу о Сталине, «датскую» пьесу. Булгаков опасается, что не сумеет угодить (не делая акцента на том, что писать о тиране апологетику подло). Это пятая ошибка. Последняя. Сталину пьеса не понравилась. Вернее, он был польщен, но ставить не разрешил. Странно, что Булгаков не понял: в «Батуме» изображен юный Сталин-диссидент, подрывающий устои империи. Но все прошло, Сталин возглавил империю и не хотел, чтобы диссидента хвалили, даже если это он сам. Стыдно, очень стыдно. И все как у Мольера: удар, болезнь, смерть. Из-за немилости.
Булгакова настиг наследственный нефросклероз. Резко ухудшилось зрение. Впрочем, театр готов был дать обещанную квартиру (но не успел, квартиру даст Иешуа Га-Ноцри). Деньги по договору выплатили честно. Самое ужасное, что Сталин все понял и замурлыкал в усы: Булгаков хочет навести мосты, понравиться, угодить. Это и сохранило гению жизнь: он не шел против Сталина, он делал вид, что с ним можно иметь доверительные отношения. Его герои не идут против красных, а если идут, то торгуют потом чертями, играют на тараканьих бегах или едут назад, в Россию, как Чарнота, Хлудов или Голубков из «Бега». Вот только «Мастер»… Но Сталин про это так и не узнал. Что ж, Булгаков сам понимал, что на свет он не тянет, что он заслужил только покой. Цена компромисса. Гумилев попал в свет… Сталин заплатил за «Батум»: больного Булгакова посетит генерал от литературы Фадеев, его пошлют в санаторий для правителей в Барвихе. Полгода он еще поживет. За месяц до смерти он совсем ослепнет. Верная Марго (Елена) будет печатать под его диктовку. Главное – сохранить «Мастера и Маргариту». Чтобы роман дожил до печати. Рукопись не сгорела. Она дожила… «Мхатовцы» в феврале последнего года опять просят Сталина помочь. Снова приходит Фадеев и заводит речь о лечении в Италии. Но Булгаков уже не встанет. Он умрет 10 марта 1940 года. За гробом опять-таки пойдут литераторы. Булгаков и это предвидел. «Не пропадать же куриным котлетам де-воляй?» И выпьют водочки, и закусят. «Но ведь мы-то живы!» Сначала Фадеев берегся и на похороны не пошел, но Сталин дал отмашку, и он написал шикарный некролог. Место выделили от щедрот Политбюро на Новодевичьем. Надеюсь, в небытии Булгакова устроили не хуже, чем Мастера. И Елена с ним, и гусиные перья, и ручей, и мостик, и старинный дом. А роман доживет до публикации в «Москве» на грани 1966 и 1967 годов, с глупо выдранными цензурой строчками. Но самиздат выпустит сразу же полный вариант, и слабые и честные руки интеллигентов сохранят все это до перестройки. А в 70-е смелый Юрий Любимов поставит на Таганке полный вариант, и перед портретом Булгакова на сцене зажгут вечный огонь.
Писатель и его любимая уйдут по лунному лучу, а мы останемся, как Иванушка Бездомный, чтобы помнить, верить и ждать полнолуния.
Булгаков писал о крушении интеллигенции. Он ушел под воду на мостике ее тонущего корабля.
АльфрЕд Кох
АПОЛОГИЯ СТАЛИНА
Однажды в Москве объявился черт. Интеллигентный такой черт, без копыт, рогов и хвоста, а напротив даже – в импортном костюме, с легким немецким акцентом и дикой харизмой. Бабам такие черти сильно нравятся. Сопровождали его бесенята рангом поменьше. Один был маленький крепыш, такой тупой бык, заточенный на силовые акции. Второй – глумливый демагог. И третий – вообще то ли человек, то ли животное (кот).