Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1
Шрифт:
Растерзан и раздет —
Молчал на пытках Кошевой
В свои шестнадцать лет.
Пусть всех имен не назову,
Кровнее нет родни.
Не потому ли я живу,
Что умерли они?
Чем им обязан — знаю я.
И пусть не только стих,
Достойна будет жизнь моя
Солдатской смерти их.
1948
МОГИЛА МАТЕРИ
Ни креста, ни камня даже
на
и никто мне не укажет
никаких ее примет.
Бугорок, с другими смежный,
был на ней, но в долгий срок
много вод умчалось вешних —
и сровнялся бугорок.
Только гнет травинки ветер,
только… сжало грудь тоской:
словно не было на свете
русской женщины такой;
словно в муках не рожала
шестерых детей она,
не косила и не жала,
сыновей не провожала,
не тужила у окна.
Мне совсем бы стало горько,
если б край, что нет родней,
каждой тропкой, каждой горкой
память не будил о ней.
На озерках, на елани,
за логами у леска
кто не видел с самой рани
Темного ее платка!
С ребятишками по-вдовьи
в поле маялась она —
Щипачева Парасковья,—
на полоске дотемна
ставила, не зная лени,
за суслонами суслон…
Взять упасть бы на колени,
той земле отдать поклон.
Пусть к заброшенной могиле
затерялся в мире след —
знаю, мать похоронили
в той земле, что легче нет,
в той земле, в родной державе,
где звучит мой скромный стих,
где теперь высок и славен
труд ушедших и живых.
И когда свистят метели,
снова думаю одно:
и над ней они летели,
и в мое стучат окно.
1957
«В то далекое загляни-ка…»
В то далекое загляни-ка.
Там зверей и птиц голоса.
Земляникой да костяникой
в Зауралье полны леса.
Дружной стайкой идут ребята.
Рдеют ягоды в туеске.
Отпечатаны лунки пяток
между соснами на песке.
Семилетним да восьмилетним
нет и дела еще до забот.
Но бойчее других, но приметней
в этой стайке парнишка идет…
В то далекое загляни-ка.
Вьется тропкой лесная гать.
Он с винтовкой в руках и с книгой —
людям счастье идет искать.
С добрым сердцем, открытым взглядом
он идет и идет сквозь года.
Рядом смерть проходила, и рядом
пострашней проходила беда…
Вспомнить это — и сердце стынет.
Пусть невзгоды встречал не один,
нелегко он пришел
неподкупных своих вершин.
1961
ЛАДОНЬ
Ладонь
Большая мужская.
Ее —
Отчетливы и грубы —
Линии пересекают,
Дороги твоей судьбы.
Она от кирки и лопаты грубела,
На женской груди робела.
Ладонь — это жизни слепок,
Годов пролетевших следы…
В нее запрокинется небо,
Когда зачерпнешь воды.
Она широка, пятипала.
Плывешь — рассекает реку.
В армейском строю прикипала
Под знаменем красным к древку.
Она —
Чтобы гладить ребенка
С любовью, тревогой отца…
И чтобы пощечиной звонкой
Обжечь подлеца.
Округлое, как планета,
Покоится яблоко в ней.
Пускай же ладони этой
Не будет на свете честней.
1963
БЕЛОЯРСКАЯ АТОМНАЯ
1
Видать, Пышма бежать устала
и приняла людскую власть:
у Белоярки морем стала,
до горизонта разлилась
Уральскою голубизною
и нее глядится небосвод.
Неровной кромкою лесною
окаймлено сверканье вод.
Через него мостом горбатым
ночь перекинет Млечный Путь.
Там станция стоит, и атом
в ней трудится — не кто-нибудь.
2
Она стоит почти в соседстве
с моей деревней Щипачи,
где и сейчас, как было в детстве,
со дна Полдневки бьют ключи.
Стоит с трубою полосатой,
как океанский пароход,
собою славя век двадцатый
и этот непрошедший год.
Вся белая, за кромкой леса
открылась в дымке голубой,
касаясь облаков белесых
той океанскою трубой.
И кажется, глядит куда-то
за горизонт, за край лесной…
Не войнам править — мирный атом
зальет сияньем шар земной.
Август 1963
В РОДНОМ ГОРОДКЕ
В весеннюю свежесть, в вечернюю мглу
я девушку в белом встречал на углу.
Ты снова со мною, родной городок,
сиренью пропахший у пыльных дорог.
Плечисты кварталы твоих новостроек,
но прежних примет от меня не закроешь.
В весеннюю свежесть, в вечернюю мглу
я снова стою на знакомом углу.