Поезд из тупика
Шрифт:
Наконец, дождавшись своей очереди, я заказал двойную порцию черного кофе и, минуя огражденную зону харчевания преподавателей, уединился за одиноким столом то и дело, ловя любопытнее взгляды коллег.
Совладав с одним стаканом обожаемого Бальзаком напитка, я швырнул бумажный стаканчик с изображением пьющей кофе девушки в урну, тот час благодарно отрыгнувшей в ответ. Вторую порцию кофе решил прикончить в своем кабинете, освятив его тем самым благодатным ароматом божественного экстракта поджаристых зерен.
Избавив себя от повторного посещения местного аттракциона ужасов, я предпочёл поднятья
В кабинете естественной истории имелась своя подсобка. Отпив кофе, я повернул, с трудом подавшийся в замке ключ, и оказался в этаком воплощении личного пространства учителя. В подсобке пахло пылью реактивами, гербарием и старым деревом. За шкафом с тетрадками виднелась дверь, ведущая в коридор.
В шкафу напротив стоял сонм посуды, образцов минералов, пирамиды из электромагнитных катушек, оптические приспособления, весы, разумеется, без намека на разновесы, именуемые среди пролетариев гирями.
У окна торчали из стен громоздкие вытяжные шкафы со стеклянными дверцами закрашенными синей краской. Под вытяжкой стояли баночки с реактивами, заспиртованные пресмыкающиеся, отдельные органы млекопитающих и даже эмбрион человека.
Осмотревшись, я присел на исцарапанный стул, и уставился в металлические люстры, выбеленные извёсткой. Из стены позади меня слышался противный писк крыланов, мнящих себя хозяевами построек возводимых снобами людьми.
Переведя дух, и немного освоившись, я прошёлся по кабинету. С портретов мне подмигивали давно умершие ученые, навеки оставившие след в науке. Прямо как в ставшей известной на весь мир сказке об очкарике-маге так и не сумевшем, вопреки своему могуществу, избавить себя от близорукости. А вот отправить в мир теней мага от одного имени, которого дрожали даже мастодонты магического мира, он таки сумел. Так и хочется сказать – неисповедимы пути волшебников, темны и непонятны они для примитивного мира маглов, давно научившихся процедуре коррекция зрения.
Учительский стол походил на пианино – в верхней части скрывались блоки раритетной системы управления кабинетом естественной истории. Некогда эта комната жила механической жизнью, а нынче застыла осколком на смене эонов, между принудительным слиняем и принудительным размежеванием с последующими закономерными последствиями.
От размышлений меня отвлек скрип отворившейся входной двери. Ко мне пожаловал первый гость этакий разведчик педколлектива школы…
Глава III
Мумия и фараон
Стоп повтор!
Крот роет
Новые туннели.
Слепой для толпы
Он незрячим
Укажет пути.
В одиночестве
Рыхля почву себя
Он сторонится
Бытия большинства.
Стоп повтор…
К.Ф.
Притворив мелодично цепляющую пол дверь, в кабинет вошел мужчина лет сорока. Подтянутый и задумчивый незнакомец был облачен в синий пиджак, коричневые брюки, и красную рубашку без воротника. На ногах соперничая по яркости с бриллиантами, играли неугомонными солнечными зайчиками начищенные туфли. Окинув кабинет цепким, проницательным взглядом мужчина, заложив руки за спину поинтересовался:
– Так значит это вы наш новый учитель естественной истории?
– Здравствуйте, да, я только после универа.
– Добрый день, – он крепко пожал мне руку, – А я преподаю здесь литературу и риторику. Ну что вы готовы к первому году?
– Так ведь уже полгода прошло? – Сказал я, имея в виду, что позади добрая часть второго триместра, потому как учёба моя закончилась лишь к зиме. Что поделать, неисповедимы пути чинуш образовательных, решивших, что лишние полгода в универе добавят выпускникам ума-разума и будут они еще достойней трудится на благо загибающегося от произвола депутан хозяйства, отравленного миазмами глупости, размножающейся на почве жадности.
– Вы не поняли, – он сдержанно улыбнулся, – я имею в виду ваш первый рабочий год. Неважно когда он начинается тридцать второго августа или тридцатого февраля. Поверьте, если вы выдержите его, то прикипите к школе надолго и будете формировать как заправский мастер, учеников далеких от хозяйственных стандартов, задуманных продажными депутанами. Только глупые преподаватели формируют заготовки, сходящие с конвейера образования не отклоняясь от порочного плана спущенного нам гниющей головой. – Его голос был таким звучным, а дикция такой чёткой, словно принадлежали известному актеру.
– Посудите сами, молодой человек, благодаря искренне любящим детей коллегам, ученикам с каждых годом отрезают хвосты. Да, да хвосты. И, наконец, после отчисления из тринадцатого цеха, они станут хоть чуток дальше от хвостатых предков. Поймав мой недоуменный взгляд, он продолжил. – А что они, люди, делают для подтверждения статуса разумности? Ничего! – Проведя по волосам слегка испачканной мелом ладонью, он прислонился к стене, – А что они, люди, – «люди» он произносил с неким презрением, – сделали, чтобы доказать, что они хуже животных, породивших их? Всё! Леденец хотите? – Словно, по мановению волшебной палочки, у него в руке появилось два леденца – с ароматом барбариса и ароматом ментола.
Обдумывая слова учителя литературы и риторики, я не сразу угостился. Возвратившись к реальности из потемок лабиринтов раздумий, я взял барбарисовую конфету, и мой новый знакомый загадочно улыбнулся.
– Кстати, молодой человек, а вы знаете, что раньше были времена, когда учились 10 лет? – Он не съел ментоловую конфету, а положил ее в нагрудный карман пиджака.
– Знаю, а теперь уже до 13 лет дошли. Боюсь, мои дети будут, лет пятнадцать учится.
– Главное обосновать новую серию сериала абсурда, который у нас громко называют политической жизнью хозяйства. Ладно, у меня уроки, я думаю, мы еще поговорим с вами на разные темы, да, кстати, меня зовут Константин Федорович. Он пожал мне руку и убежал, перед этим бросив в урну два свернутых плотными комками листка ежедневника, доселе покоящихся в левом кармане пиджака. Комки бумаги улеглись в урне с компактностью шаров мороженного в вафельном стакане.