Поезд смерти (Сборник)
Шрифт:
Какой-то шуршащий звук заставил Бойла насторожиться. Он опустил луч фонаря как раз вовремя, чтобы успеть разглядеть покрытое мехом хвостатое тело, исчезающее за нишей для помпы. Крыса, и довольно крупная. Как же эта чертова дрянь забралась внутрь? Может быть, образовалась какая-нибудь трещина, достаточно большая, чтобы она смогла перебраться сюда со станции подземки? Появление крыс – новость малоприятная, но еще больше его беспокоили эти испарения. Возможно, произошел разрыв в забетонированных паровых трубах? Они находились в правом конце туннеля, близ магистрали 8-й авеню, и не были видны отсюда. Этот пар пугал его. Однажды он видел разрыв паровой трубы, и того раза ему было достаточно. Мостовая взорвалась, и крышка люка, кувыркаясь, взлетела в воздух, словно подброшенная щелчком монетка. Струя пара невиданной высоты с ревом взлетела вверх и выбила все стекла на фасаде десятиэтажного здания. Он не хотел бы находиться поблизости, случись здесь что-либо подобное.
Бойл закрыл глаза и прислушался. Когда здание покачивалось от ветра, оно издавало какой-то пронзительный стонущий звук, повторяющийся с интервалами в пятнадцать – двадцать секунд, но не было слышно никакого шипения, что указывало бы на серьезную утечку пара. Вероятно, беспокоиться пока не о чем. Утром он позвонит ремонтникам и попросит их проверить трубы.
Направив луч фонаря на пол, слева от себя, Мэтт заметил изломанную черную линию, которая терялась в тумане. Эту трещину он прежде не видел. В подвальном этаже было несколько трещин, которые, похоже, не увеличивались, но это, несомненно, что-то новенькое. Он опустился на корточки и коснулся трещины кончиками пальцев. Странно. Дальний край на сантиметр с лишним ниже, чем ближний. Как будто этаж остается на месте, а внутренняя стена здания опускается. Бойл выпрямился. Он считал, что весь подвальный уровень нужно забетонировать заново, прежде чем предполагаемым покупателям здания будут разрешены инспекционные осмотры, надо сказать об этом Залияну. Когда продаешь что-нибудь подержанное, приходится потратиться, чтобы это выглядело как новое.
Когда Митчелл объявил, что готов ответить на вопросы, сразу же поднялась дюжина рук. Он узнал одного из студентов Нью-Йоркского строительного колледжа, который спросил об анализе аварий и катастроф как о профессиональном занятии.
– Это быстро развивающаяся область, – ответил Митчелл с улыбкой, – и в ней никогда не будет спада. Растущие цены заставляют всех использовать новые материалы, увеличивать пролеты мостов, строить более быстрыми темпами. А это сказывается на качестве и в конечном счете – на безопасности. Сейчас больше аварий, чем когда-либо, они становятся все крупнее и дороже и, как правило, заканчиваются судебным разбирательством. Кроме того, существуют тысячи и тысячи старых строений, изглоданных ржавчиной. Большинство из них не инспектировалось тщательным образом в течение долгих лет, и никто не знает, в каком они состоянии. Тот, кто выбирает себе карьеру, может рассматривать анализ катастроф как развивающийся бизнес.
– А вам помогает докторская степень?
– Да, помогает. Равно как и способность находить общий язык с людьми подавленными или сверх меры возбужденными. Когда мы нанимаем новых сотрудников, то стремимся отобрать самых лучших. Спроектировать здание, в общем, может любой: все, что вам нужно для этого, – так это изучить разные книжные руководства и не выходить за рамки кодекса. А вот разгадывать, почему обрушилась какая-нибудь крыша, стена или мост, – нечто другое. Это ретроградный, вторичный анализ, вроде решения шахматных задачек, когда вам приходится разгадывать, как могла возникнуть та или иная позиция. Вам нравится ползать на четвереньках по обломкам, а потом подвергаться перекрестному допросу адвоката и прокурора? К тому же ваш анализ ведь может оказаться и ошибочным. Зато гонорары довольно высокие.
Митчелл кивнул какому-то мужчине справа.
– В Нью-Йорке коэффициент гарантии от опрокидывания здания равен полутора единицам. Была ли та дымовая труба спроектирована с учетом этого стандарта? Достаточно ли полутора единиц?
– Да, там был применен коэффициент полторы единицы, что в большей степени экономическая, нежели строительная цифра. Даже если слегка увеличить его, это обойдется дорого. Каждая страна и каждый город – да, по сути дела, и каждый человек – сами решают, какой уровень безопасности он способен обеспечить. И некоторые проектировщики, кажется, порой забывают, что так называемый коэффициент безопасности может прикрыть невежество и ошибки кого угодно, но только не их собственные. Вы можете забыть об одном из напряжений, которым должна противостоять какая-нибудь стальная балка, и неверно определить ее размеры, но это ведь только начало. Эта балка может быть по диаметру изготовлена на какой-то волосок меньше, чем заказано, а сама сталь не в точности соответствовать стандарту, да ее еще и чуть-чуть повредят при транспортировке. Какой-нибудь рабочий, поругавшийся со своей женой, забывает ввинтить какой-то болт, когда закрепляет эту балку на фермах. И спустя годиков десять рядом с этой точкой какой-нибудь сварщик просверливает дыру, подрядчик по перестройке подвешивает туда перекрытие, и полсотни толстяков отплясывают на нем польку. Подобные возможности бесконечны. Я припоминаю один случай, когда двое рабочих подогрели себе котелок с кофе, добавили туда сахарку, а потом случайно пролили его
Кэрол подняла руку и спросила о формальных последствиях крушения той дымовой трубы. Кто оказался виновным и в какой сумме выразилась компенсация убытков?
– Этого я не могу вам сказать, – ответил Митчелл, радуясь, что представился случай взглянуть на нее. – Дело было улажено вне судебных стен. Я полагаю, что итог удовлетворительный, с формальной точки зрения, но, когда соответствующие документы засекречены, инженерное дело лишается массы ценной информации. И кто-то, возможно, будет проектировать другую дымовую трубу, допуская те же самые ошибки. Как адвокат, вы, возможно, сумеете помочь отыскать способ сделать доступной техническую информацию по авариям, не нарушая при этом чьих-либо прав. Аварии ведь чрезвычайно поучительны. А при теперешнем положении не всегда удается извлечь нужный урок.
Кто-то спросил, опрокидывалось ли когда-нибудь высотное здание.
– К счастью, нет, – ответил Митчелл. – Падали трубы, зерновые элеваторы, радиовышки, но небоскребы – никогда, даже при землетрясениях и ураганах. Высотные здания обычно очень хорошо спроектированы. Такой случай, я полагаю, когда-нибудь произойдет, но, вероятно, это случится в какой-то другой стране, где не такие жесткие стандарты. Осадка или сейсмическое воздействие может привести к повреждению облицовки небоскреба или же настолько его ослабит, что встанет вопрос о сносе, – и это было бы позорным пятном на репутации гражданских строителей, – однако падение здания крайне трудно представить. Тогда там все должно быть совершенно... ну, я бы сказал, совершенно неправильно.
Он повернулся налево и узнал высокого седовласого мужчину, которого ему представили раньше как Джорджа Деллу, главу городского строительного департамента. Делла спросил:
– А что вы думаете о нью-йоркском строительном кодексе?
В поисках нужного ответа Митчелл нахмурил брови и задумался:
– Мне вообще не нравятся кодексы, потому что они внушают инженерам, которые их придерживаются, ложное чувство безопасности. Несчастные инженеры стремятся следовать кодексам вместо того, чтобы самим подумать, как будет работать их проект, не окажется ли он гибельным для покрытий с широкими пролетами, небоскребов или каких-нибудь причудливых строений. Кодексы, если только их не пересматривать каждые несколько лет, затрудняют введение новых материалов и методов, которые могут оказаться безопаснее, да и дешевле, чем старые. Впрочем, это неизбежный порок, и нью-йоркский кодекс ничем не хуже какого-нибудь другого. Он, конечно, лучше, чем в целом по стране. Как известно многим из присутствующих, вплоть до 1970 года в вашем кодексе почти игнорировалась сила ветра. Для первых ста футов высоты здания проектировщику разрешался допуск бокового давления ветра штормовой силы в ноль фунтов на квадратный фут! Трудно в это поверить, но это так. Сейчас нью-йоркский строительный кодекс допускает нагрузку ветра на остекление оконных блоков в тридцать фунтов на квадратный фут для первых трехсот футов высоты, тридцать пять – для высоты от трехсот до шестисот футов и сорок – для всего, что выше. Беда заключается в том, что, как показывают опыты в аэродинамической трубе, локализованное давление на фасад здания может достигать и вдвое больших показателей. Я не знаком с нью-йоркским кодексом в целом, однако некоторые его части можно было бы и модернизировать. Для начала я бы настоял на необходимости проверки в аэродинамической трубе всего, что будет задействовано при строительстве зданий, скажем, выше двадцати пяти этажей.
Судя по всему, вопросы и ответы могли бы затянуться на всю ночь. Спустя час вмешался председатель собрания, объявив, что можно задать еще только один вопрос. Митчелл с признательностью посмотрел на него и указал на еще одного из студентов. Его вопрос вызвал общий взрыв смеха.
– Что на самом деле представляет собой Арам Залиян?
– Ну, это простой вопрос. Меня здесь впервые спрашивают о том, на что я могу ответить с уверенностью. Что на самом деле представляет собой Арам Залиян? Не имею ни малейшего представления.
Кот Эйлин Макговерн свернулся клубком у нее на груди. Несмотря на мягкое давление руки Эйлин, животное не желало опускать голову. Кот пристально смотрел в окно. Оконная рама дрожала под натиском ветра, а дождь с такой силой бил в стекло, что создавалось впечатление, будто кто-то невидимый бросает в него мелкие камешки.
– Отправляйся спать, Пушкан, – прошептала Эйлин, поглаживая шелковистый мех. – Это всего лишь шторм. Не бойся.
Эйлин пристально смотрела в потолок над своей кроватью, и глаза ее были почти так же расширены, как у кота. Она тоже боялась, но не шторма, а того, что может сделать Залиян, когда утром она посмотрит ему в глаза и расскажет о своем решении. Она не станет ничего скрывать, каковы бы ни были последствия. И если она достаточно знала этого старого армянина, то в сравнении с его реакцией завывания шторма за окном показались бы просто журчанием ручейка.