Поезд
Шрифт:
Но Павел Миронович быстро сориентировался.
– Вот вам пятьдесят рублей, Игорь, распоряжайтесь, – великодушно проговорил старик. – Надеюсь, хватит?!
– Браво! – ответил Игорь. – Красивый жест. Но будьте осторожны. Одного моего знакомого такие движения подвели к следователю по особо важным делам.
– Ох и язык у вас, Игорь. Таким были скромным мальчиком.
Павел Миронович был доволен своим провожатым. Болтает, правда, много. Такой говоруньей была и его мать, старая приятельница Павла Мироновича. Именно по ее рекомендации старик доверился Игорю, тридцатипятилетнему шоферу «скорой
– Не отставайте, папаша! – обронил через плечо Игорь. – Весовщица глядит нам вслед, точно обманутая кошка.
Павел Миронович презрительно поджал губы, еще раз провел ладонью по лацканам пиджака, убедился, что квитанции надежно упрятаны, и припустился за носильщиком.
В рабочем тоннеле было малолюдно. На грубых просторных тележках висели таблички с номерами поездов. Их загружали по мере поступления багажа. Потом электрокар потянет тележки к багажному вагону. Как раз сейчас под загрузкой стояли тележки с номером кисловодского поезда. Нельзя было сказать, чтоб грузчики небрежно обращались с багажом. Наоборот, складывали довольно аккуратно.
– Ваши опасения были напрасны! – воскликнул Игорь. – Мальчики работают на совесть. Целы были бы ваши тарелки, сударь…
Казалось, тоннель не имел конца.
– Послушайте, Игорь… а третий билет? Так и пропадет? – проговорил Павел Миронович.
– Не позволим! – обрадовался Игорь возможности стряхнуть с себя тягостные мысли. – Еще есть время. Побегу, сдам… Я и забыл о билете. Он у вас?
Игорь взял билет. Если послать носильщика в камеру хранения за чемоданами, то можно успеть продать билет. Или сдать. Глупо пропадать билету. И носильщик с этим согласился.
– Конечно. Лучше живые деньги, чем дырявая картонка, – рассудительно одобрил Расилов, толкая тележку.
Он кивал головой в такт движению и что-то напевал по-татарски.
– А что, Муртаз, много людей вашей национальности в носильщиках?
– Не носильщик… Станционный рабочий! – чему-то обиделся Расилов. – А татары… Еще с царской железки осталось. Традиция. Мой папа был носильщик.
– Станционный рабочий, – участливо поправил Игорь.
– Носильщик! Тогда не было станционных рабочих.
Игорь подавил улыбку и развел руками: мол, никак не угодить.
– Станционный рабочий, – проговорил Расилов. – Неделю двор убираю, платформы подметаю или пути чищу. Снег, понимаешь, зимой. Летом бумажки от мороженого бросают, рельса не видать… А неделю вещи ношу – носильщик… В Москве, говорят, носильщики только носильщики. Правильно! Человек должен специалист быть. Думаешь, просто? Надо голову иметь: какой груз как уложить. Приемы знать, технику. Поставь тебя, через два часа мертвый свалишься. Особенно летом. Татарин человек крепкий, работу любит, водку не пьет…
– Выходит, сейчас, как и раньше, – много ваших людей при вокзале, – съязвил Игорь. – Ничего не изменилось.
– Почему не изменилось?! – Расилов даже с шага сбился. – Не изменилось… У меня кооперативная квартира, зайдешь в гости – выйти не захочешь… – Он подумал, какие еще выложить доказательства. – А брат мой младший женился сейчас… Знаешь кто? – Расилов приостановился в предвкушении эффекта. – Я вот носильщик, а брат – ученый, по атомам. Все равно хоть на неделю, а носильщиком идет работать, силу погонять, на воздухе побыть… Его все ребята наши уважают…
Да и сам Муртаз был не лыком шит. Лет семь работал осмотрщиком вагонов по электрической части. И специалист был классный. Работал в бригаде предварительного осмотра. Живое дело. Потом должность сократили: не хватало людей в парке отстоя, где вагоны зимуют. Не понравилось это Муртазу – ползать по вагонам в чистом поле. Муртаз и ушел в носильщики. Зажил как человек…
Миновав тоннель, они появились на платформе.
Расилов ловко катил тележку между стоящими в ожидании посадки людьми. Игорь старался не отставать, удивляясь прямо-таки балетной ловкости носильщика. Лишь в особых случаях Расилов выкрикивал предостерегающее: «Берегись!» Он как бы заведомо предвидел, где в этом живом подвижном месиве приоткроется достаточная щель, чтобы проникнуть в нее со своей тележкой. Следом за носильщиком спешили шофер «скорой помощи» Игорь Сутормин и бывший механик цеха трикотажной фабрики, а ныне пенсионер дворового значения Павел Миронович Гурзо.
– Что-то не очень торопятся с посадкой. Сколько людей собрали, – проговорил Игорь и шутливо добавил: – Может, и вагонов у них нет? Паровозов?
– Все может быть, – с серьезным видом кивал головой Расилов в такт движению. – Лето, понимаешь, на носу. Народ уже поднялся. Едут туда-сюда… А у начальников еще зима в графиках…
– Я бы этих начальников, – отозвался дядечка из посторонних, с пирожком в руке.
– Сами, небось, самолетами летают, – ехидно поддержала какая-то старушенция. – А тут все косточки пересчитают тебе, – и, заметив носильщика, спросила торопливо елейным голосом: – Где же твой поезд, служивый? Аль с рельса скатился? Дак как же мы?
– Дома бы сидела, старая, – огрызнулся носильщик. – Что я тебе, министр сообщения?
– Форму-то надел, стало быть, ответ держи! – бросила вслед ему егозливая старуха.
– Все они одним миром мазаны, – поддержал бабку чей-то голос.
Носильщик подмигнул Игорю и засмеялся.
– Вот народ… Я-то при чем? Еще и вправду по шее дадут.
– У нас не дадут, – ответил Игорь. – Поворчат-поворчат… Рассядутся по своим купе и забудут.
– А надо бы дать по шее, – вдруг объявил носильщик. – Кое-кому на дороге. А то сидят в своих кабинетах, дорогу только из окна и видят, – он резко умолк и озабоченно вытянул палец вверх, призывая Игоря сосредоточиться. Шумную разноголосицу платформы перекрыл металлический голос информатора. Голос извещал: «Поезд Североград – Кисловодск по отправлению задерживается, будет отправлен по готовности».
Получив пустяковую информацию, люди успокаивались, будущее казалось им определенным. Более неуступчивые еще продолжали ворчать о том, какая теперь будет давка великая при посадке, о том, что наверняка поезд выпадет из графика и настоится у каждого столба. Но общее благодушие понемногу охлаждало их пыл.
– Дурное предзнаменование, дурное предзнаменование, – бормотал Павел Миронович.
– Оставьте! – раздраженно ответил Игорь. – Если каждый срыв в нашей жизни – дурное предзнаменование, то можно удивляться тому, что еще восходит солнце… Исключения стали правилом. И все!