Поезда идут на Запад
Шрифт:
Глава четырнадцатая
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛЕТА
Война удалялась все дальше и дальше на Запад. Мимо станции Грачи по-прежнему торопливо шли по рельсам тяжелые составы, но дорога им с каждым днем предстояла все длиннее. И хорошо! Наши армии и дивизии устремились к границе, оставленной в сорок первом году.
Люди в поселке приободрились, повеселели. Веселее становился и Василий, слушая сводки по радио. Части Советской Армии освободили Харьков. Вечером, когда мы слушали сводку, диктор торжественно
— Да-а-а! — Василий даже закурил от волнения папироску, хотя от курева воздерживался долгое время. — Теперь, брат, праздник на нашей улице! В шею гоним фашистов!
Каникулы у нас подходили к концу — скоро в школу. Последние дни августа не шли, а бежали. Матери стирали нам рубахи, покупали учебники и тетради. Мы сходили в парикмахерскую: за лето волосы отросли, по словам Сережкиной матери, как у дьячков. Постриглись и даже поодеколонились.
Наступил последний день августа. Было солнечно и безветренно. Отчетливо слышалось, как на станции лязгают буфера вагонов.
Мы, как всегда, собрались на крыльце. Солнце припекало по-летнему ласково. Крапива вытянулась вровень с крылечком, и по ней ползали прозрачные зеленые букашки. С забора, что отделял наш двор от соседнего, спрыгнул кот Леший. Он, как тигр, кинулся на соседского рыжего кота Тишку. Тот, удирая, отчаянно заверещал, и оба кота скрылись в подворотне.
— Ну и Леший! — Петька лениво сплюнул сквозь зубы. — Отъелся за дето на мышах да воробьях!
Мы уже почти забыли о Шито-крыто, о недавнем происшествии на берегу, но об этом нам напомнил Юрка.
— А шпион уехал, — сказал он.
— Какой шпион? Куда уехал?
— Н-ну, этот, Шито-крыто! И вагон теперь освободился.
— Откуда тебе известно?
— Я видел. Он погрузил свои вещи на тележку и покатил в поселок. Тетки говорят, что ему там дали комнату. И еще тетки сказали, что Шито-крыто у какой-то спекулянтки п-покупал водку. За это, говорят, ему попадет.
— Значит, никакой он не шпион, — сказал Сережка. — Мы ошиблись.
— Надо бы увидеть лейтенанта и спросить, почему Шито-крыто отпустили, — Петька с досадой пожал плечами.
— Как увидим — спросим.
Сережка, прищурившись, посмотрел вдаль:
— А пока пойдемте-ка на станцию. Потом будет некогда туда бегать.
— Пойдем! — согласились мы. — В последний раз перед школой.
Около одиннадцати часов дня к станции тихо подошел санитарный эшелон. В окошки вагонов выглядывали сестры в белых косынках и раненые с повязками. Когда поезд остановился, санитары с огромными пузатыми чайниками побежали за кипятком. Раненые пооткрывали окна, высунулись в них. Поселковые женщины тащили к поезду кто что мог — горячую вареную картошку, свежую морковь и репу, маринованные грибы, молоко. Все это они отдавали сестрам, для раненых.
Из одного вагона по лесенке осторожно спустился боец. На голове у него белела повязка, левая рука была забинтована до локтя и висела на лямке из бязи.
— Поезд скоро пойдет, а вам нельзя быстро передвигаться! — сказала ему сестра.
— Ничего. Постою, подышу воздухом, — раненый посмотрел на солнце, зажмурился. — Эх и денек!
Сестра наблюдала за ним. Мы — тоже. Вдруг Петька кинулся к раненому с криком:
— Степа-а!
Тут и мы узнали в раненом кавалериста Степу, что подарил нам темляк, и тоже подбежали к нему. Голова у него была обрита наголо.
Степа был, как видно, очень удивлен. Он напряженно и пристально разглядывал нас, шевелил бровями, вспоминая. Наконец улыбнулся широко, радостно.
— А… так это вы, ребята? Ну, здравствуйте!
— Вспомнили? Мы вас тоже узнали сразу, — сказали мы ему. — Вы поехали в госпиталь, да?
— В госпиталь, ребятки, на поправку. А потом — опять на фронт. Добивать фашистов…
Степа хотел еще что-то сказать, а мы хотели еще что-то спросить у него, но поезд дал гудок, сестра суетливо подхватила кавалериста под руку и потащила в вагон, говоря:
— Скорее… Ах, боже мой!
Степа довольно быстро поднялся на площадку тамбура и стал оттуда махать нам рукой. Мы тоже махали ему. Сережка кричал:
— Пишите нам! Станция Грачи, Привокзальная два! Ванееву! Привокзальная два, Ва-не-еву!
Степа улыбался и кивал в знак того, что запомнил адрес.
Поезд скрылся. Мы стояли, смотрели вдоль путей, но там уже ничего не было — ни поезда, ни сестер, ни Степы.
Зато у ларька, где обычно продавали квас, появился военный.
— Да это ж лейтенант! — шепнул Петька.
— Пойдем к нему и спросим про Шито-крыто! — предложил Сережка.
Лейтенант вернул продавщице пустую кружку и вытер губы платком. Увидев нас, он улыбнулся одними глазами и сказал:
— Привет рыболовам!
— Здравствуйте, товарищ лейтенант! Мы хотели у вас спросить.
— Мы хотели спросить, — перебивали мы один другого, — про Шито-крыто… то есть про моториста. Вы его тогда отпустили, да?
— Да.
— Значит, он не шпион? — разочарованно протянул Петька.
— Нет, — лейтенант опять улыбнулся. — Но вы, ребята, молодцы: проявили бдительность.
К перрону подходил пассажирский поезд, и мы побежали посмотреть, кто приехал. Народу на нашей станции сошло немного: старуха с мешком, двое бойцов в шинелях — один на костылях, другой с перевязанной рукой. Тот, что на костылях, все пытался закинуть за спину вещевой мешок, но терял равновесие и никак не мог надеть свою ношу. Мы подбежали:
— Давайте, товарищ боец, поможем!
Боец молча протянул мешок Петьке и, приладив костыль под мышкой, подставил руку. Петька надел на нее одну лямку, завел мешок за спину, потом надел лямку на другую руку. Боец поблагодарил и захромал к вокзалу. Видно, оба раненые выписались из госпиталя и ехали домой.