Поездка к Солнцу
Шрифт:
— Выронил всё, потерял, — сказал Алтан-Шагай-мэргэн. — Чем солнце буду рубить? Класть кусочек солнца тоже некуда!
Задумались светлые братья и сказали так:
— Отец наказал нам: если кто придёт без топора, без посуды глиняной, пускай откроет перед солнцем своё сердце. Если сердце честное, то в него войдёт кусочек солнца. Придётся тебе, отважный мэргэн, везти солнце в своей груди до самого Тёмного края. Только не открывай в юрте глаза.
Так и сделали.
Вошёл в золотую юрту Алтан-Шагай-мэргэн, раскрыл своё сердце, и оно из светлого,
— Не выдержал, посмотрел ты на солнце? — спросили светлые братья.
— Посмотрел, — ответил мэргэн.
Твоё счастье. Теперь в твоих глазах всегда будет жить солнце. Хорошо, у тебя совесть чистая, а то выжгло бы тебе глаза.
Обманщик нойон решил взять по кусочку солнца в сердце и в глаза.
Нойон был уверен, что он честный человек.
И вот один за другим буряты стали входить в золотую юрту. Все они выходили оттуда с глазами, в которых сверкали солнечные огоньки.
Вошёл в юрту и нойон. Он отрубил кусочек солнца, положил его в посудину. Потом открыл свою грудь., Но чёрный камень как был чёрным, так и остался.
Нойон посмотрел на солнце и сразу ослеп.
Но сам нойон это не заметил. Только когда вышел из золотой юрты, все увидели, что вместо глаз у него чёрные угли.
И сказал тогда Алтан-Шагай-мэргэн:
— Все смотрите на него. Это нойон. Один из чёрных братьев с Высокой сопки. Он хотел обмануть нас, но солнце не обманешь. Возьмите у него посудину с кусочком солнца и прогоните его.
Так и сделали.
Обманщик нойон обрадовался, что Алтан-Шагай-мэргэн забыл о сердце. Ведь нойон тоже открывал своё сердце перед солнцем.
Нойон ушёл от бурят и до сих пор ходит один и никуда не может прийти. Он думает, что у него в сердце и в глазах солнце. Но люди-то теперь видят, что вместо глаз у нойона чёрные угли, а вместо сердца — чёрный холодный камень.
Алтан-Шагай-мэргэн со своими товарищами поспешил вернуться в Тёмный край.
И было там потом всё, как обещал человек с синими глазами и светлым лицом.
Собрал Алтан-Шагай-мэргэн все кусочки солнца в большую глиняную посуду. Стал большой шар. Увёз на верблюде этот шар в самый конец Тёмного царства, толкнул шар в небо, и все буряты впервые увидели светлый день.
Запели птицы. Растаяли снега. Потекли голубые реки. Расцвели цветы. Зазеленели луга. Деревья распустили листочки. А на Высокой сопке, где жили нойоны— чёрные братья, высохла вся трава и не стало воды. Захотели нойоны спуститься в долины и пади, но буряты их не пустили.
Алтан-Шагай-мэргэн с тех пор сторожит солнце, когда оно спит. Да и нельзя не сторожить. Буряты знают, как плохо было жить без солнца в Тёмном краю.
Немало ещё злых людей бродит вокруг. Тот же обманщик нойон. Те же чёрные братья с Высокой сопки. Ох, как мешает им солнце! Но поделать они ничего
Теперь уже навсегда за ночью наступает день. И ни разу Алтан-Шагай-мэргэн не дал солнцу проспать.
Навсегда перестали буряты звать свой край Тёмным. Теперь здесь Солнечный край…
Андрейка слышал эту сказку много раз и всегда удивлялся: зачем и от кого сторожить солнце?
Но тут вдруг Андрейка вспомнил о хромом Бадме и призадумался. Нет, всё-таки ещё надо сторожить солнце, пока в степи ходит хромой Бадма.
И надо следить, чтобы солнце не проспало.
Ах, если бы Андрейка всё-таки мог доехать до солнца! Он дал бы Алтан-Шагай-мэргэну отдохнуть. Андрейка и Нянька постерегли бы солнце.
А уж с Нянькой не проспишь.
Дулма осиротела
Пока Андрейка слушал сказку бабушки Долсон, в степи началось наводнение. И юрты и кошара стояли на высоком месте, а в низинах шумела вода. Её мутные потоки соединялись в ручьи и целые реки. Хотя дождь прекратился, но казалось, что вся его сила скопилась по падям и распадкам, а теперь вот обрушилась на степь.
Бабушка Долсон вышла из юрты, осмотрелась кругом слезящимися глазами и сказала:
— Беда плохо. Однако, кто в низинах стоит с отарами, шибко худо.
И, не сказав больше ни слова, пошла в свою юрту, упала на колени и стала молиться богам.
К вечеру Андрейка услышал лай Няньки, а потом топот копыт. Он приложил ухо к земле и замер: приглушённо и дробно отдавались удары. Конечно, это скакал конь.
Через некоторое время показался всадник. Но, кажется, он был на лошади не один. Андрейка узнал Воронка, а на Воронке сидел отец, кого-то крепко прижимая к себе одной рукой.
Долго Андрейке гадать не пришлось: впереди отца сидела Дулма. Андрейка хмыкнул от удовольствия: всё-таки сама к нему приехала Дулма.
Но, когда Воронко остановился около юрт, Андрейка замер от удивления. С губ Воронка хлопьями падала розовая пена. Видно, отец гнал его, не жалея, и разодрал в кровь поводьями губы. Арсен Нимаев был неузнаваем. Даже на его смуглом лице, выдубленном ветрами, проступила такая бледность, что он был похож на тяжелобольного.
Арсен Нимаев молча кивнул, осторожно передал бабушке на руки Дулму.
— Мать, — сказал он, — положи Дулму под овчинное одеяло, разотри ей спиртом ноги, спину и грудь. Совсем застыла она. Жар у неё большой.
— Беда, беда! — завздыхала бабушка Долсон. — Мокрая вся девка!
— Э, что там! — Арсен Нимаев махнул рукой. — Еле добрались: кругом вода. Воронко вон молодец, а то бы пропали.
У Дулмы глаза были закрыты чуть вздрагивающими веками, и в уголках застыли слезинки.
Андрейка сразу посерьёзнел и не отрывал взгляда от Дулмы.
Арсен Нимаев снял с Воронка седло и укрыл его спину тёплой кошмой. Отдав повод Андрейке, отец велел привязать Воронка к изгороди.