Поездка к Солнцу
Шрифт:
— Зачем так говорить? Бутид сестра мне родная была. Не чужим людям — брату добро должны отдавать.
Вера Андреевна сказала тихо, чтобы не слышала бабушка Долсон, и довольно внятно, чтобы услышал хромой Бадма:
— Уезжали бы вы отсюда подобру-поздорову. Нечего вам здесь делать.
Бадма усмехнулся и глянул в упор своими толстыми веками на бабушку Долсон.
— Гонят из твоей юрты ламу, почтенная Долсон Доржиевна.
Бабушка поклонилась и сказала:
— Совсем глухая стала.
Хромой Бадма громко закричал:
— В сельсовет поеду! На сына твоего
Бабушка Долсон горестно развела руками:
— Совсем глухая стала, ламбагай!
Хромой Бадма молча пошёл к юрте, вынес оттуда седло и заковылял к своей лошади, которая паслась неподалёку.
Бабушка Долсон пошла в юрту, погладила Дулму и Няньку и сказала Дулме всего два слова:
— Сиди тут.
Она вышла проводить хромого Бадму. Покорно стояла она, сцепив на животе пальцы рук и непрерывно кланяясь ламе.
— Приеду ещё, — хмуро проронил старик.
— Ждать буду, ламбагай.
Бадма усмехнулся: услышала его Долсон всё-таки. Хромой Бадма тронул лошадь, и она с места пошла рысью.
А в это время как раз возвращался на Рыжике Андрейка.
Бадма придержал коня, смерил мальчика своими невидящими глазами, и тут Андрейка увидел за толстыми веками ламы чёрные угли.
На ночь Андрейка снова попросился спать в юрту к бабушке Долсон. Он должен увидеть, как едят боги.
Андрейка знал уже, что большие боги, которые стоят в дацане, едят всё. Люди кладут на медные тарелки бумажные, серебряные деньги. Боги съедают их. Они едят живых баранов и шерсть, бидоны с мёдом и сметаной, куски новой мануфактуры. Они едят всё, что приносят им в дар люди.
Но куда помещается еда у маленьких богов бабушки Долсон? Вот что было интересно. Очень Андрейке надо посмотреть, как едят боги. Но это нелегко. Все люди едят днём, а боги — ночью. Обязательно ночью.
Андрейка засыпает в юрте бабушки Долсон. Но так думает бабушка. На самом деле Андрейка закрывает глаза и ждёт.
В оконце светит луна. Боги поблёскивают на своём месте. Они не шевелятся и ждут, когда уснёт мальчик. Они ждут так долго, пока он на самом деле не засыпает.
А утром мисочки около богов стоят чистые. Боги не только всё съели из них, но и вымыли мисочки.
И опять бабушка рада: хромой Бадма уехал, но боги на неё не сердятся за это.
На вторую и на третью ночь, как ни старается Андрейка, всё равно засыпает.
И на четвёртую ночь Андрейка тоже заснул.
Проснулся он в одну секунду. В юрте было темно, но что-то упало — и он проснулся. Было слышно, как кто-то возится около стола. Конечно же, это ели боги: Андрейка сразу догадался.
В окошечко юрты пробивался слабый свет.
Андрейка пригляделся — и то, что он увидел, несказанно удивило его.
Ещё бы: Нянька стояла на задних лапах, положив передние на столик с богами, и вылизывала из миски мёд.
Андрейка тихо и радостно рассмеялся. Теперь он знал всё. Он закрыл глаза, сделал вид, что спит, а потом и в самом деле заснул.
Ну, а когда проснулся, бабушка весело сказала, что ночью тот бог, который ел мёд, слез на землю, и вот пусть Андрейка посмотрит: бог этот стал чистый, как будто вымылся в воде. На
Андрейка вспомнил всё, что он видел ночью, и посмотрел на Няньку: она лежала на овчине, тоже будто спала, а на самом деле поглядывала одним глазом то на бабушку, то на Андрейку. Она не была такой хитрой, как Андрейка, и поэтому часто-часто помаргивала длинными рыжими ресницами.
И вдруг он задумался: а кто же ел из мисочек, когда в юрте ночевал хромой Бадма? Нянька ведь в юрту не заходила. В первую ночь в мисочках осталась еда. Кто же съедал её потом?
Надо всё рассказать учительнице и спросить её.
Летят лебединые стаи
Целые поляны цветов, жёлтых, голубых, оранжевых, красных, смешались в зародах сена с травой.
Степь всё лето стояла пёстрая, цветистая, а сейчас в тех местах, где прошли сенокосилки, она стала гладкой, ровной и удивительно чистой. Она не была уже такой зелёной и особенно по утрам, подёрнутая инеем, словно бледнела. Но это только по утрам.
А стоило солнцу чуть подняться, и степь будто оттаивала и принимала свою прежнюю окраску.
Когда солнце поднимается ещё повыше, зароды начинают дышать теплом. Так и кажется, что всё тепло собралось в этих могучих степных великанах. Да что там тепло! Самые вкусные запахи, какие только есть в мире: и мёда, и свежесолёных огурцов, и красных, завитых в колечки саранок, и стеблей степного чеснока, и парного молока с белой пеной, и маслянистых клубней саранок, и шершавых синих цветов с толстыми сочными лепестками… Все эти запахи медленно разносились кругом, щекотали ноздри и только к вечеру, наверное, опять возвращались в зароды. Иначе почему бы даже Рыжик мог часами стоять около огороженных зародов и раздувать ноздри!
Андрейка перелезал через жердьё, вытягивал пучки цветов и перебрасывал Рыжику. Рыжик так осторожно подбирал их губами, так медленно и со вкусом пережёвывал, что Андрейка тут же выбирал перья степного лука, чеснока, кудрявые саранки и всё отправлял себе в рот. Очень вкусно! Только Рыжик и Андрейка понимают, как это вкусно — стоять у зарода сена и жевать.
Рыжик был доволен. Но, чем больше жевал Андрейка, тем сильнее вокруг начинало пахнуть варёным мясом, айраком, саламатом, чаем, забелённым молоком, и мягкими лепёшками с хрустящей коркой.
Тогда Андрейка торопливо шёл к юртам, и Вера Андреевна неизменно говорила:
— Вовремя ты пришёл. Только хотела звать тебя.
Вера Андреевна стояла в переднике около котла и отмахивалась от ос. Их здесь почему-то было так же много, как и около зародов. Осы старались ужалить — учительницу, а бабушку Долсон и Андрейку не трогали.
— Почему это они меня кусают, а вас всех нет? — удивлялась Вера Андреевна.
— Белая ты, сладкая, нет ли? довольно отвечала бабушка Долсон.
Вера Андреевна и в самом деле белая, румяная, голубоглазая, с капельками пота под глазами и на верхней губе. И осы почему-то вьются около неё, будто она и в самом деле сладкая.