Поездка в Египет
Шрифт:
Теперь я неоспоримо в Нубии, как по. древним, так и по новейшим географиям. Местность представляет что-то совсем особенное, — египетского нет ничего. Нил— не река, а озеро без предшествующего и последующего течения, стиснутое кольцом темных скал и валунов, неширокое, глухое озеро, из средины которого горбом подымается каменный остров, увенчанный развалинами храмов; вода, с зеленоватым оттенком, гладка как зеркало и сравнительно прозрачна.
Не знаю, известна ли ученым история Фил, но при взгляде на остров она — несложная и ясная — сама собою бросается в глаза: отстраняясь от докучливых людей, боги ушли в пустыню, на край Египта, разгребли там скалы, образовали пруд, нагромоздили посреди его гору и на ней создали себе палаты для вечного сна и покоя. Вечный сон осенил богов именно в Филах. Греческая надпись на одном из храмов указывает, что спустя семьдесят четыре года после знаменитого эдикта Феодосия (453 г.) здесь собиралось последнее вече жрецов Изиды.
Люди, поселившиеся как на острове, так и по берегам Нила, давным давно нарушили мир священного затишья, и только завороженный ветер доныне не смеет рябить поверхности воды.
Дагабия — не детская игрушка и не роскошная египетская яхта, а какая-то грязная, грубая, неповоротливая расшива— перевозит нас через рукав отделяющий Филы от восточного материка. Она набита битком: кроме туристов, сюда забралась и вся прибрежная деревушка; приходится стоять как на пароме. По бортам, вместо весел, медленно тонут и выныривают пластины и расколотые бревна, при чем гребцы поют особую, нубийскую „дубинушку“, отличную от арабской. Радушные поселяне продолжают орать, торгуясь и предлагая товар, орут мальчишки, прося бакшиш, орем и мы, и все-таки в общем гаме не можем расслышать друг друга; кажется орут и крокодилы под мышками своих продавцов, надуваясь, пружась и все шире разевая пасть, без того уже хватающую им за уши.
А баржа не подвигается, только глубже садится в Нил, словно попавшее не в свою стихию жалкое, грузное чудище, которое мешкотно барахтается неуклюжими лапами и утопает, оглашая утесы ржанием и гоготом. В воде, на цельных и расщепленных чурбанах, большими лягушками плавают люди: одни греются на солнце, сверкая мокрою кожей, другие кружат около беспомощного дива. Длинные бревна умещают по два человека; подбородок заднего лежит на спине переднего; выходит безобразное сплетение рук и ног, но лягушечье подобие не утрачивается. Таким первобытным способом часть туземной публики перебирается в Филы.
Ни душегубок, ни лодок здесь нет; Нубиец, которого призрак наживы или всесильная любовь манят на другой берег, раздевается (s’il у a lieu), обматывает платьем голову и переезжает на бревне. Подобного рода плавательными снарядами наши гребцы заменили весла— с тою вероятно целью, чтобы в случае крушения благополучно уплыть от неловких иностранцев.
Однако мы не потонули и в конце концов невредимые пристали к каменной лестнице с римскою аркой в вышине, чуть не единственному доступу на остров. Оцепляющая его со всех сторон набережная с убылью воды превратилась в неприступную стену. Остров, посвященный супруге Озириса, в древности назывался Илак или с членом П’илак „место границы“ (Philae). Он не велик (всего 1.200 футов длины при 400 ширины), и для карнакского храма на нем вряд ли хватило бы места. Камень, пыль, запустение, костяки древних зданий, — все наводить на унылые мысли, и только яркие цвета рисунков на памятниках, да прихотливость зодчества, вовсе исключившего из планов прямые углы, немного развлекают воображение. Храмы, если не принимать в расчет их углов, мало отличаются от прочих египетских капищ: на фронтонах парит тот же окрыленный диск солнца, те же маски богини Атор смотрят вниз с капителей колонн, по стенам такие же ГИтоломеи и римские императоры потрясают боевым топором над вязанками врагов, вскармливаются грудью Изиды или с чванною осанкой приветствуют чванных богов.
В проходе главных пропилонов, на стенке правого из них, вырезаны следующие слова: „L’an six de la Republique, le 13 Messidor, une armee francaise commandee par Bonaparte est descendue a Alexandrie. L'armee ayant mis vingt jours, apres les mamelouks en fuite, aux Pyramides, Dessaix commandant la premiere division les a poursuivis au dela des cataractes, oil il est arrive le 13 Ventose de I’an 7. Les Generaux de brigade Daoust (Davoust), Briant et Belliard, Donbelot (Dombellot), chef de l’etat major, la Tournerie, commandant l’artillerie, Eppler chef de la 2-eme legere. Le 13 Ventose I'an 7 de la Republique, le 3 Mars an de J. C. 1799. Grave par Castex sculpteur“. [134]
134
В шестой год Республики, 13 мессидора, французская армия под предводительством Бонапарта высадилась в Александрии. После того как армия в двадцать дней дошла до пирамид, двигаясь за бегущими мамелюками, Дессэ, командующий первою дивизией, преследовал их (до сего места) за порогами, куда он прибыл 13 Вентоза седьмого года. Бригадные генералы Дау, Бриан и Бэллиар, Донбэлло, начальник главного штаба, Латурнери командующий артиллерией, Эпплер, начальник второй легко-кавалерийской дивизии. 13-го Вентоза 7-го года Республики, 3 марта 1799 года от P. X. Гравировано скульптором (?!) Кастексом.
Запятые и точки я расставил сам, по догадке. В подлиннике они отсутствуют. К тому же, если руководствоваться строгим смыслом текста, окажется, что Дессэ прогнал за пороги не мамелюков, а пирамиды. Как видно, доблестная армия не отличалась грамотностью; по бокам этой надписи, заметны на камне короткие горизонтальные желобки — следы других соскобленных слов, без сомнения подписей туристов, пожелавших увековечить свои имена — а над нею крупными буквами отпечатано: „une page d’histoire ne doit pas etre salie“ [135] .
135
Страницу истории не должно марать.
— Parbleu, certainement non! говорил повар, еще не докуривший своей гаванской сигары — il u a par ici Bonaparte et Republique, ca doit etre respecte. [136]
Между тем имена путешественников, изгнанные с одной стороны прохода, появились среди древних изображены противоположной стороны. Да и самая похвальба Французской республики святотатно легла на 20-ти вековом рисунке: под фамилии Наполеоновских генералов сбита и сглажена целая пелена барельефов и иероглифов, и таким образом страница другой истории, если не более обаятельной, то во всяком случае менее известной, чем поход Наполеона в Египет, исчезла на вещи никем не прочтенная {29} .
136
Черт возьми! конечно не должно; здесь стоит «Бонапарт» и «Республика», это следует уважать.
С верхних террас большего из храмов озираешь a vol d’oiseau с одной стороны внутренние его дворы и примкнувшие к нему меньшие храмы, с другой — пересекающиеся черты улиц разрушенного селения; неподалеку стоит „киоск Траяна“, беседка из одних колонн, легкая, как сооружения афинского Акрополя (колонны соединены стенками лишь в нижней части). За рукавами Нила, обнявшими остров, высятся темные гранитные утесы; между ними то там, то здесь зеленеет финиковый кустарник или грезят четы стройных пальм. Западный берег не сплошной: он прорезан невидимым отсюда рукавом, отмежевывающим остров Бигэ [137] (оконечность последнего в половодье образует еще другой самостоятельный остров, Коноссо). На севере, сузившись, река со слабым ропотом пропадает у подножия скал, среди крупных валунов. Сейчас в том направлении скрылась, точно в скалы ушла, изящная дагабия под американским флагом. Выше фил, Нил заворачивает на юго-запад, и там, где он исчезает, отгадываешь прежние широкие плёсы и прежнее приволье. На восточном берегу, под живым наметом пальмовых вершин, дымится пароход; возле него, на зеленой полоске берега, для туристов, только-что возвратившихся со вторых порогов, раскинуто несколько белых палаток. Завтра пароход идет в Вади-Хальфу— последний рейс нынешней зимы.
137
Один из двух островов, Филы или Бигэ, при Геродоте назывался Тахомисо.
Пронилонные террасы обнесены парапетом толщиной в сажень, и чтобы что-нибудь видеть, надо взобраться на него, лечь из предосторожности плашмя и выставить за край кончик носа. Оно и в таком положении страшновато. Ветер (ему на этой вышине дуть не заказано, он запрещен только внизу) навевает всякие нелепые ужасы: то вообразишь, что порывы его обратятся в ураган и, сорвав тебя с высоты, раздробят о соседние кручи; то вспомнятся Клавдий Фролло и Квазимодо над кровлями Notre-Dame de Paris, и с суеверным содроганием замечаешь, что у мирного проводника с сережками в верхнем и нижнем краях уха и с ожерельем из снизанных тростниковых кружочков — на одном глазу бородавка!.. То вздумается, что слетишь ни с того, ни с сего, сам собою, — голова перевесит и кувырнёшься пятками к верху. Вдобавок, когда смотришь вниз, вдоль каменного отвеса, где нет ни выступа, ни выбоины, за которые можно бы, падая, уцепиться, становится так тоскливо, так грустно, что кажется сам готов броситься в глубину. Я поскорее спустился наземь от соблазна.
Завтракали в Трояновом киоске. Трусливые Берберы осторожно подбирались к нам, держа в зубах холст рубахи, спереди у ворота — так, чтобы между рубахой и телом оставалось пустое пространство, имеющее притуплять удары курбача. Но удары Мехмеда притупить не легко, и после завтрака Нубийцы, жалобясь как комнатные собаченки, показывали друг другу ссадины и красные рубцы на различных частях тела.
Здесь же распростились с немногими путешественниками, продолжающими „trip“ до вторых порогов. Общество лишается, между прочим, знаменитого мореплавателя и грубияна Джонсона. Последний к общему изумлению обошел всех с самыми задушевными рукопожатиями, а г, Кук не мог отказать себе в удовольствии произнести прочувствованную речь о том, как в жизни люди сходятся и затем снова расходятся.