Поездка в Техас
Шрифт:
— Правда, он красивый, Винди? — спросила Трейси. — Он открыл глаза на одну секунду, но я рассмотрела, что они огромные и карие. Он чувствует, что я здесь. Он дышит лучше, правда?
— Да, думаю, что да. Хочешь, я тебя сменю?
— Нет. Со мной все в порядке. Он будет жить, Винди?!
— Если ты этого хочешь, дорогая.
День пролетел незаметно. Трейси продолжала кормить теленка по капельке. Она давно забыла о болевших мускулах и удушающей жаре. Единственное желание ее было не дать погаснуть этой маленькой жизни. И вдруг она что-то поняла, глядя на спящее животное. Ничто сейчас не имело значения, кроме этой хрупкой
— Вот что имеет значение, — прошептала Трейси, — и видит Бог, я нашла свою чайку.
Трейси даже не заметила, как в конюшню стали входить мужчины, вернувшись с работы. Неожиданно она заметила Мэтта, стоявшего рядом.
— Ты была здесь все время? — спросил он.
— Да, и ты только посмотри на него! Видишь, ему стало лучше! Я назвала его Джонатан Ливингстон [4] …
— Чайка, — проговорил Мэтт. — Твоя чайка, Трейси?
— Да, да, Мэтт.
4
Имеется в виду роман американского писателя Р. Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», где в форме притчи высказывается идея духовной окрыленности человека, его мечты о совершенстве. (Примеч. ред.)
— Милая, как это замечательно. Пойдем домой и…
— Я не оставлю его, Мэтт.
— Трейси, тебе нужно отдохнуть. Я попрошу кого-нибудь из работников покормить его.
— Нет, — она покачала головой. — Джонатан мой. Я не шучу, Мэтт. Ты можешь, конечно, взять меня на руки и вынести отсюда, но, пожалуйста, позволь мне остаться. Это так важно для меня, Мэтт!
Он пристально взглянул ей в лицо и увидел блестевшие в уголках глаз слезы, мольбу и почти отчаяние в них. Мэтт кивнул головой и медленно поднялся на ноги.
— Ты выиграла, малышка. Пойду скажу отцу и Элси, что мы не придем на обед. Умойся над этим умывальником, а я схожу принесу бутерброды и термос с кофе. Старина Джонатан Ливингстон, по происхождению теленок, но судя по прозвищу — чайка, приобрел себе маму и папу одновременно. Я, кажется, тоже сошел с ума, ну, да ладно.
— Спасибо, Мэтт, — она повернулась к теленку. — Слышал, Джонатан? Тебя будет обслуживать сам хозяин ранчо. А теперь открой рот. Я дам тебе еще молока.
После того, как ей удалось влить в рот теленку еще несколько капель молока, Трейси встала на ноги, едва не падая от усталости. Она минутку постояла у стены, потом подошла к умывальнику, вымыла руки и лицо. Вернувшись в ясли, она вытерла их о чистую тряпочку и вновь опустилась на пол.
Несколько минут спустя до нее донеслись голоса, и она, крайне изумленная, с трудом поднялась на ноги. Мэтт вернулся не один, он привел с собой Элси и мистера Рамсея, которого прикатил на его кресле улыбающийся Лестер.
— У Джонатана появилась компания, — улыбнулась Трейси.
— Мне нужно было обязательно посмотреть, кто же задерживает мою семью к обеду, — засмеялся в ответ Кендал. — Молва гласит, что ты спасла этого малыша от верной гибели.
— Ох, мистер Рамсей, это слишком громко сказано. Он уже поднимает голову. И ест, он как маленький поросенок,
— Уверен, что так оно и есть. Он, похоже, очень умненький теленок, — мрачно сказал Рамсей, но всем было видно, что он весьма доволен.
— Любой дурак в состоянии это заметить, — сказала Элси. — Я упаковала для тебя отменный ужин. Я бы не выбрала это место для пикника, но если ты хочешь…
— Спасибо, Элси, — сказала Трейси.
— Мы потрясены! А бутерброд для Джонатана ты сделала? Трейси, вероятно, может заставить его съесть и бутерброд.
— Ни минуты не сомневаюсь, — засмеялся Кендал. — Счастливо вам оставаться с вашим ребенком. Поехали домой, Лестер. Я умираю от голода.
— Приходите к нам, не забывайте, — помахала им рукой Трейси.
Кендал все еще смеялся, когда трио возвращалось домой. Элси выдала директиву держать Джонатана в тепле в сухом месте, отчего у Мэтта глаза полезли на лоб. Трейси вернулась в ясли и нежно улыбнулась злющему Мэтту.
— Ужин подан, Мэтью Кендал. Хочешь присоединиться ко мне?
— Здесь не хотелось, но присоединюсь, — сказал он, усаживаясь и прислоняясь к стене, — только, пожалуйста, не напоминай мне, что я спал три часа предыдущей ночью, что у меня был тяжелый день и мне нужно принять душ и что я хочу лечь спать пораньше и с тобой, и что…
— Возьми бутерброд. Тебе сразу станет лучше.
— Нет, не возьму. Черт возьми, Трейси, ты не переигрываешь?
— Ради Бога, Мэтт, тебе совсем не нужно оставаться здесь. Джонатану и мне будет хорошо вдвоем без… ой, забудь то, что я сказала, — испугалась Трейси, увидев свирепое выражение его лица.
Они мгновенно прикончили содержимое корзинки, потом Мэтт исчез и вернулся с пустой бутылкой и старомодной детской соской.
— Вот, — сказал он, — посмотри, готов ли ребенок к такой жизни?
Трейси вылила остатки молока в бутылку и сунула ее в рот теленку. Она болтала всякую чепуху, заставляя его пить, и радостно вскрикнула, когда Джонатан начал осторожно сосать. Он высосал всю бутылку и со вздохом облегчения задремал.
— Ты видел, Мэтт? Ты видел?
Мэтт надвинул свой стетсон на лоб и сел, прислонившись к стене. Его ровное дыхание свидетельствовало о том, что он спит. Трейси улыбнулась, подползла к нему и прислонила голову к его плечу. Все было замечательно и очень было похоже на безумие. Вот она сидит, грязная и усталая, в яслях конюшни с маленькой смешной телочкой и смертельно усталым длинноногим ковбоем, которого она любит так сильно, что невозможно описать словами, и чувствует себя самой счастливой женщиной на земле.
Она была дома. Джонатан позволил ей понять многое. Она пережила такое напряжение всех своих чувств, такую решимость победить, что поняла — именно так жил Мэтт каждый день на своем ранчо. Теперь она понимала, что ей делать. Винди был убежден, что Мэтт снимет с себя часть забот, а Трейси поможет ему в этом. И он оказался прав — вместе они все могли преодолеть.
— Спасибо, Джонатан, — пролепетала Трейси, смахивая слезы со щеки.
Ей оставалось сделать совсем немного, чтобы вернуть долги той, другой жизни, подумала Трейси. Она обещала Бобу написать статью о ранчо и провести интервью с женой вице-президента. Утром она возвратится в Детройт и, как только все сделает, сразу же приедет к своему Мэтью Кендалу Рамсею навсегда.